В юности Абрам Архипов работал в мастерской иконописи, где рисовал святых и угодников. Героини картины, о которой пойдет речь, тоже святые, хотя с первого взгляда этого не скажешь. Мы видим жанровую, обличительную, как сказали бы искусствоведы, сценку, но перед нами икона – окно в иной мир, взгляд за кулису. Архипову посчастливилось узреть кусочек этого подземного царства, он случайно увидел работу прачек в мутное окно подвала неподалеку от Смоленского рынка, что в Москве, и спустился в этот Аид, чтобы поведать о нем свету.
В картинах Архипова нет активного действия, замысел раскрывается через атмосферу и необычную «операторскую» работу. Многие его картины написаны с неожиданного ракурса: «Обратный» будто дан глазами ангела-хранителя, что притаился за левым плечом возницы; рисуя «По реке Оке», автор будто вынырнул перед лодкой. За «Прачками» наш Абрам подглядывает из-за двери.
Как попали сюда прачки? Мы не знаем. Но так было и так будет всегда: кто-то должен стирать грязное белье и отмывать грехи этого Мира. Прачки – персонажи мифологические. Они переводят свою красоту и молодость в чистоту чужих одежд, передают белизну своей кожи – чужому белью. Хочется назвать их не то Парками, прядущими нити судьбы («парки в запарке»), не то Грайями: посмотрите, у них тоже один глаз – на четверых! В свое время Илья Репин поместил в уголок своих «Бурлаков» дымок парохода, подчеркнув кощунство использования тяжкого людского труда в век пара. В своем исследовании рабского труда Архипов, ученик Репина, идет еще дальше. Он рисует не век и даже не эру, а вечность пара. Дыхание прогресса не коснется этой прачечной ни через век, ни через два. Архипов изображает черновую подноготную вечного обновления природы, в этом смысле его прачки больше напоминают Данаид, вечно наполняющих бездонную бочку. Но это русские данаиды и наказаны они по-русски — бессмысленно и беспощадно.
Напомню, дочери царя Даная были наказаны не за что-нибудь, а за убийство мужей, и не когда-нибудь, а в первую брачную ночь. Но обо всем по порядку.
«Всей страной, которую орошает благодатный Нил, владел Египт... Данай же правил в Ливии» — так, с орошения и владения начинается миф о Данаидах. «...Боги дали Египту пятьдесят сыновей. Данаю же пятьдесят прекрасных дочерей. Пленили своей красой данаиды сыновей Египта, и захотели они вступить в брак с прекрасными девушками, но отказали им Данай и данаиды...» Вот оно! Данаиды не просто выказали строптивость, они пошли против течения (Нила) и против законов (Природы)!
Конечно, Природа взяла свое. Спустя непродолжительное время прогремело пятидесятикратное «горько»: «Кончился шумный свадебный пир; замолкли свадебные гимны, потухли брачные факелы... Вдруг в тиши раздался предсмертный тяжкий стон, вот еще один, еще и еще...» Нет, друзья, тот стон прозвучал не с брачного ложа. «Ужасное злодеяние совершили под покровом ночи данаиды. Кинжалами, данными им отцом их Данаем, пронзили они своих мужей, лишь только сон сомкнул их очи...»
История стыдливо умалчивает, чем было вызвано это «убийство в восточном Аргосе», но проговаривается, называя его «пронзительным». Конечно, столь крепкий сон пылких сынов Египта был вызван консумацией, и пронзенные данаиды мстили за свое утраченное девичество. Они не знали, что в дар им был принесен сосуд любви, который следовало наполнять вместе со своим суженым. Была лишь одна из пятидесяти — Гипермнестра, которая приняла Дар и не посмела зарезать своего мужа Линкея, за что была осчастливлена: «Боги благословили этот брак многочисленным потомством великих героев. Сам Геракл, бессмертный герой Греции, принадлежал к роду Линкея».
А что же данаиды? Мало того, что они пошли по рукам: «Царь Данай устроил в честь богов-олимпийцев великие игры. Победители в этих играх получили как награду в жены дочерей Даная». Они сполна вкусили Плода, что был отвергнут ими: «Данаиды должны наполнять водой громадный сосуд, не имеющий дна. Вечно носят они воду, черпая ее в подземной реке, и выливают в сосуд. Вот, кажется, уже полон сосуд, но вытекает из него вода, и снова он пуст. Снова принимаются за работу данаиды, снова носят воду и льют ее в сосуд без дна». За отказ разделить брачное ложе они были наказаны богами со всей пронзительной мудростью. Ибо что есть нимфомания, как не бочка с дырою в днище?
А что же наши прачки? Шли ли они против природы? Вряд ли. Убоялись ли мужа, как велит Домострой? У нас нет оснований утверждать обратное. За что же обречены они на муки? Бог его знает. Эти прачки – полубогини городского пантеона, принесшие миру Чистоту, но сами они никогда не увидят результат своего труда, потому что прикованы к орудиям своего труда. Та, что слева, в позе мыслителя, глядит в зеркальный пол и оглядывает свою жизнь: так ли представляла она себе свою судьбу, когда еще девочкой пришла в артель «подзаработать деньжат»? Та, что справа – старуха у разбитого корыта – уже не единожды передумала свою думу: ее годы и молодость смыло мыльной водой вместе с нечистотами, и она не расстанется с этой чадящей парной до самой своей смерти. Круг жизни вычерчен от окна: ближняя к окну – девчушка Поля (все имена натурщиц известны), спиной к нам Лизавета, она постарше, справа Авдотья, слева самая старшая Ксюша. Чем дальше от света, чем старше, тем ближе к тьме. Стрелка проходит круг жизни.
Две молодухи на заднем плане не видят старух и не слышат их мыслей, но их судьба та же: их руки сморщатся от воды и химикатов, спины согнутся дугой, волосы поседеют и спрячутся под косынку. В мировой живописи существуют десятки картин с прачками, но все они, от пасторальной Le Linge Эдуара Мане до открыточной The Daughters of Eve Джорджа Данлопа рисуют стирку как неотъемлемую часть женственности.
Везде это сияющее царство Гигеи, почти на всех этих великолепных полотнах есть дети, или их присутствие по крайней мере подразумевается. Не то у Архипова. Крынка с молоком (это именно молоко – прачки угощали им художника), напоминающая о материнском предназначении женщины, отставлена в сторону: прачкам не до этого, они заняты стиркой чужих пеленок. Художник уйдет, а прачки будут продолжать делать свое дело.
На младших прачек еще падает свет, и одна из них, та что в коралловой юбке, кажется, видит его. А значит у нее есть шанс вырваться из темного царства. Хватит ли сил?