Итак, ожидал меня последний анализ...
Суть этой скотской процедуры состоял в следующем: сначала пациенту дают выпить литров девять какой-то жидкой извёстки, затем раздевают до гола, укладывают на стол и фоткают брюхо ренгеном (типа эта белая бодяга проявит все дефекты организма).
Фигнёй этой убойной поила меня новая медсестричка, такая «Б» в сарафане.
На третьем литре я понял, что бак переполнен и кингстон долго не протянет, ибо давление на измученный клапан было критическим. Но надо было делать процедуру и залезать на стол.
Сестричка, словно издеваясь, не спеша заводила оборудование, а я лёжа как сосиска с грустью вёл обратный отсчет до своего позорного фиаско.
Наконец, поняв, что уже алес-капут, и сейчас случится непоправимое, я буквально заорал: «Я, гражданка фельдшер, в туалет хочу, то есть по-большому. Труба вообще, сил никаких нет, щас вот прям здесь на столе всю поляну вам обновлю!».
А она отвечает, потерпи, мол, милок, авось пронесёт.
Ка-а-нечно пронесет! Да так пронесет, что смоет всех нахрен как на Фокусиме.
Каким чудом выдержал я эту экзекуцию — не знаю, знаю только что все время в голове крутилась заезженная пластинка «Весёлый разговор: а он зарезал сам себя!...»
На следующий (седьмой день пребывания в стационаре) заявляется к нам бродяга завотделением и говорит задушевным голосом, мол пришли результаты ваших исследований, извините, вы не наш клиент… НЕ НАШ — представляете!
А мне уже всё пофигу, лишь бы поправиться, и только то и думаю — куда мне теперь?, лучше-то не стало, но вернее конечно полегче осознавать что я не инфекционный и что за эту веселенькую неделю ничего такого не подцепил от соседей или вообще чего-нибудь на нервной почве.
Завотделения посмотрел на меня своими пожилыми бельмами. Вы - говорит - крепитесь, капельки пропейте какие-нибудь. А там глядишь и рассосется все само собой. Человеческий организм — штука тонкая, он достоин всеобщего удивления. Даже бывалые врачи, так сказать светила медицыны, сами затрудняются узнать, как и чего и какие факты происходят в человеческом теле. Я и сам, хоть и профессор и даже академик определенной академии, затрудняюсь порой сказать, где у кого печенка лежит и где селезенка. У одного, - говорит, - кишки болят, а у другой, может худеть начал, хотя, - говорит, - жрёт как мерин и срё..., короче всё как мерин делает. А задница — задница вообще предмет тёмный и исследованию не подлежит...
Вот, говорит в италии одному макароннику кожу на задницу пересадили, так он видеть стал. Загадка природы!
А я ему, не понял, так он чё, слепой что ли был?
- Да не, какой нафиг, слепой, дальтоник просто был, а тут стал цвета различать. Так что жопа — дело тонкое!
Хотите в городскую больницу обратитесь в отделение проктологии и гнойной хирургии — там тоже по вашей — по задней части спецы имеются, а хотите — находитесь так. Это у вас болезнь не смертельная. И некоторые мужчины, не считаясь с общепринятой наружностью, вполне привыкли замечать в себе таковую похудевшую утонченную внешность. Ща вообще модно у парней смахивать на педерастов разных, чтобы нравиться девочкам. А что проносит вас как мишку на сереве, так щас у всех дисбактериоз и диарея, потому что не все йогурты одинаково полезны!
Так поучительно сказал мне на прощание завотдел и поскакал, цокая копытами, по страшному коридору.
Ну все, думаю, доктор Петров прощай, горьких пилюлек больше не назначай. Мне-то, блин, откуда все эти ваши злодеручие тонкости знать? Но осадочек остался...
Можно было, конечно, на всех ентих коновалов бумагу накатать и погнать их всех к едрёне-матрёне за такую техническую слабость. Но моё пошатнувшееся и без того состояние не позволяло делать широких воинственных жестов. Не потянуло бы оно развернутую военную кампанию.
Короче, вышел я из больнички той в совершенно архиневозможном виде, со слегка ошалевшим таблищем.
Хлопнул дверью. Постоял, собирая оставшиеся мысли в кучку, и пошел себе восвояси покачиваясь.
Уважаемые читатели, а как вы относитесь к нашей родной медицине?