Если дом может быть печальным, то это была именно печаль. Он стоял в стороне от шумных дорог, в окружении чужих, совершенно непохожих домов другой эпохи, на улочке, когда-то шумной, а нынче превратившейся в тупик. Этот проезд давно не убирался, не освещался. Ветер гонял в темноте пакеты и бумагу вперемежку с осенними листьями.
Фасад дома был покрыт трещинами старости. Геометрия прямых линий нарушена, а вместо черепицы (черепицы на доме не осталось вовсе), дом покрывал типовой серый шифер. Дом был сильным. В узких окнах отчётливо виделся его стальной характер. Несмотря на внешнюю ветхость, дом крепко стоял на своём фундаменте и надежно держал каркас. В отличии от верного дуба, стоящего рядом, который держался из последних сил и уже не надеялся пережить следующий ураган. В доме уже давно никто не жил. Последние жильцы, две семьи, сильно пьющих пролетариев, съехали три года назад. Шумно, с матерком, долго и бестолково грузились в старый грузовик. Забрали кота, разбили вазу, забыли два узла с вещами. Кот, спустя неделю вернулся. За оставленными вещами никто не пришёл. Они так и сгнили у парадной двери.
Коту же достался весь дом, все два этажа, чердак, и дворик. Его счастье не знало меры. Восемь квартир! Пока все обойдёшь, день пройдёт. И все его! Хочешь, спи в дальней, самой тихой, спальне. Хочешь, гоняй воробьёв на чердаке и грейся на солнышке, хочешь – охоться на мышей под лестницей. И главное – безопасно. Кот легко терялся в коридорах и комнатах заброшенного дома. Искать его было делом бесполезным.
Много человеческих судеб касались этого дома, но, ни одна из них не наложилась на его линию жизни. Это дом немного печалило. Он по-доброму завидовал тем домам, которые строил конкретный человек для своей жизни. Построил, поселился и прожил там всю жизнь. Верный спутник. Дом считал таких людей вторыми половинами. У него такой второй половины не было. И тогда дом завёл себе дуб. Расчистил место, дождался подходящей погоды и украдкой скатил у местной сойки жёлудь в лунку. Присыпал землей, укутал листвой и стал поливать, встав на защиту будущего дерева.
Годы спустя росток набрал силу, и дом воодушевлённо вздохнул. «Ваши половины уйдут раньше, чем вы, – сказал он другим домам, – а моя меня переживёт. Это же прекрасно». Другие не ответили ему.
С тех пор дом стал более спокойно смотреть на текучесть своих жильцов. Их было много, они постоянно сменяли друг друга, редко кто задерживался более чем на пятилетку. У дома был статус «служебное жильё» и они с дубом, словно вахтёры в общежитии, спокойно наблюдали постоянную смену лиц. Через какое-то время они поняли, что все жильцы, в сущности, похожи. И не важно, какие у них паспортные данные или антропометрические характеристики. Важно, чтобы они ничего не спалили.
А потом, в эпоху разрухи и безденежья, дом сняли с баланса. Он стал прощаться с жильцами, никого не принимая им на замену. Людей становилось всё меньше, жизнь всё тише. В конце концов, дом и дуб остались одни. Дом торжественно обрушил лестницы в подъезде и дал себя заколотить снаружи.
Одиночество и пустота их как-то очень резко состарили. Отсутствие людей, отсутствие их жизни сделало дом с дубом стариками. Они погрузились в печаль.
По утрам дом разглядывал чиновник. Дом чувствовал это всем нутром. Чиновник сидел в своём кабинет, повернув кресло к окну, выключив все телефоны, скинув пиджак, ослабив галстук. Чиновник всматривался вдаль, самого дома из окна кабинета не было видно, только крыша. Но он знал дом, прекрасно его помнил и сейчас всматривался в него, сквозь преграды. Между глазами чиновника и домом тянулась нить, невидимая, но крепкая в воображении.
Дом хотел порвать эту нить, но не находил способа. Ему не хватало сил. Никогда он не испытывал на себе такого взгляда. Ему это очень не нравилось. Чувствовалась опасность. Он хотел защититься от этого взгляда дубом, но, подумав, заслонил дуб от взгляда собой.
К дому зачастил человек. Укутанный с головы до ног, так что и не разобрать, лица не видно. Высокие сапоги на грубой большой подошве, штаны из жёсткой ткани, пальто до колен, поднятый воротник, шарф до самых глаз. Он подолгу стоял на противоположной стороне улицы и смотрел с прищуром на дом. Его взгляд был непонятен дому. Человек явно что-то хотел от него. Что-то серьёзное. Это не было опасностью, но и не было спокойствием. Что-то замышлялось, что-то, в чём дом должен был принят важное участие. Дом спустил на этого человека бродячих собак.
Ещё дом рисовал один мальчик, ученик местной художественной школы. Сначала дом относился к нему с подозрительностью. Но никаких подвохов, хитростей не было – мальчик приходил, раскладывался и несколько часов просто рисовал. Это расслабило дом, и к следующему приходу он уже готовился: аккуратно разбрасывал листья, придавал себе задумчивость и шептал дубу: «Замри, дерево!» Дуба надолго не хватало, он начинал осторожно шелестеть самыми дальними листьями. Это не оставалось незамеченным. «Ещё раз шелохнёшься – лишу воды», – говорил ему задумчиво и печально дом. Рисунки у мальчика получались плохо. Он честно старался, но гордо показать, и, особенно, сдавать преподавателю было нечего. Дом не спешил, он был полон терпения и веры, что однажды у малыша всё же получится. Дуб так не думал. Поздним вечером снова появился закутанный тип. За его плечами был небольшой рюкзак. Событие приближалось. Дуб неподоброму зашумел. Человек стоял в нерешительности. Его мотивы не были злыми, дом это чувствовал. Они были новыми, новое пугало дом. Дуб закачался, уронил в сторону человека сухую ветку. Человек шагнул с тротуара на дорогу в направлении дома. Дом громко хлопнул ставнями, человек приблизился и приложил свою ладонь к стене дома. Дуб качнулся ещё сильнее, заскрипел, швырнул ворох листьев. Человек продолжал стоять возле дома и что-то шептал. Потом быстро пошёл прочь. «Не при моей жизни», – сказал ему в след дом. На вопросы дуба он отмахнулся: «Чушь».
На столе чиновника лежала отпечатанная бумага со штампами, печатями и подписями. Он улыбнулся, взял ручку и вывел на бумаге большими буквами три слова: «РЕКОНСТРУИРОВАТЬ НЕЛЬЗЯ СНЕСТИ». Довольный посмотрел на строчку, внутренне порадовался своему столь фигуристому решению. Снял улыбку с лица и снова погрузился в молчание. В кабинете отчётливо слышались часы, монотонное движение стрелок. Чиновник смотрел в сторону дома. Долго. Молчание кабинета приобрело статус «никого нет». Чиновник даже не дышал. Он застыл, взглядом ушёл далеко вглубь. Пересчитал все улицы и перекрёстки, проверил все участки, подумал о своей судьбе и судьбе города, карьерной пирамиде, любовнице, спортзале, даче, своём портрете в гостиной… Так продолжалось минут сорок. Потом чиновник глубоко вздохнул, повернулся к столу и поставил точку после второго слова.
«Ну и ладно», – ответил дом. Он швырнул шиферину с крышу во двор соседям: «Берите, пригодится». С грустью окинул взглядом свой заброшенный переулок. И стал ждать мальчика-художника.
Дом выбрал лучший ракурс, поставил туда кота. Попросил дуб отстоять, как в последний раз, пообещав, что больше его просить об этом не будет. Ещё раз проверил свет и погрузился в память. Дом вспоминал своих жильцов. Их глаза, руки, движения, слова. Вспоминал любовь.
У дома была одна настоящая любовь. Это была девушка, она жила на втором этаже, ещё до войны. Любовь была короткой. Кто мог тогда знать, что тот стон в предрассветной темноте будет самой яркой вспышкой в жизни дома и девушки. Нет, девушка дожила до морщинистой бабушки, совсем немного не пережив дом, в её жизни было много радости, семья и два мужа. Но, то единственное ночное свидание, после многих лет ожиданий было самым ярким в её жизни. Самым настоящим. Дом вспоминал его, пока не задрожал от возбуждения. Позже в этой же квартире повесился глупый студент от любви неразделённой. Его дом тоже вспомнил, но углубляться не стал.
Дом переключился на праздники. Он очень любил Новый Год, особенно, когда его украшали, иногда украшения перепадали и дубу. Дом также любил Первое сентября, День Победы, свадьбы во дворе, проводы и поминки. Разницы особой не чувствовал. Главное, чтобы люди были вместе. Были искренними, открытыми, объединёнными одним событием. Дом собирал воспоминания и осторожно растворял их по всем углам и стенам, наполняясь жизнью.
На улице активно замяукал кот – пришёл мальчик. Мальчик погладил котика, тот жалобно мяукнул и посмотрел в глаза юному художнику. Он решил сесть рядом с котом, стал раскладывать свои вещи. Кот довольный замурлыкал и, свернувшись, улёгся рядом. Из-за дома вышел лохматый пёс, подошёл к мальчику, виляя хвостом, осторожно обнюхал его и, немного покрутившись, лёг рядом с мальчиком, по другую сторону от кота.
Дом осторожно выпустил все собранные воспоминания наружу. Дуб украдкой подмахнул ветками это облако в сторону мальчика. Оно медленно опустилось на него, полностью окутав собою. Мальчик задышал свободно, легко и вдруг УВИДЕЛ дом. Каким-то внутренним взором, может быть сердцем или душой. Он поспешил перенести этот взор на мольберт и взялся за кисть. Дом удержал в себе улыбку и остался таким же задумчивым, как и был.
Малыш за работой не заметил, как прошёл день, начало темнеть, свет ушёл. Он собрался и счастливый побежал домой, скорее показать рисунок маме. Он был уверен, что ей он очень понравится. «Ну, вот, – сказал дом, – и сохранили нас в веках».
Это был последний вечер дома. Он решил уйти не дожидаться сноса и, попрощавшись со всеми, добровольно покинул город на закате. Дуб проводил его торжественным шелестом листвы. Перед уходом дом предупредил дуб на счёт незнакомца с рюкзаком.
Тот появился ночью, в компании ещё троих. Все тащили рюкзаки, фонари и лестницы. «Валяйте», – сказал им дуб и погрузился в старческую дремоту. Утром на слом приехала первая бригада рабочих. Они выгрузились перед домом и остолбенели. Дом сиял свежим граффити. Это было лицо. На них смотрел седой старик, покрытый шрамами и морщинами. Он был задумчив и суров. В нём чувствовался непобедимый дух, способный противостоять любой буре, способный пережить любой век. Тяжёлый пронизывающий взгляд впивался в каждого, кто поворачивался к нему. Дом завораживал.
Рабочие не смогли приступить к работе. Руки не поднимались ударить молотками по лицу, пусть и нарисованному. Они фотографировались, выкладывали свои фото в сеть. Новость о новом стрит-арте на доме, который скоро снесут, разлетелась далеко и быстро. Люди со всех краёв устремились к нему, никогда дом не был так популярен.
Дом хотели оставить, отменить снос, но чиновник, который принял это решение, болел, потом был в отпуске, потом снова на больничном. Пока решали вопрос, как же отменить снос, дом обнесли забором, приставили охрану и взорвали.
Перед взрывом был спилен дуб. Он отчаянно сопротивлялся, поранил пару человек ветками, затупил пилу, но, в конце концов, свалился с рёвом не желая умирать. Он был здесь же принесён в жертву Богу огня. Дым вознёсся над городом высоким столбом, ровно уходящим в голубое небо.
P.S. «Ну как малое дитё, ей Богу, – Дом встретил дуб неодобрительным бурчаньем, – Как будто в первый раз. Тело бренно, дух вечен! Что ты ревёшь… Ну, пойдём выбирать себе новое место? Только подальше, а то снова этот кот прибежит, не люблю я его».