Книга бытия, это обо мне. О любом из нас. Это меня разбудило слово, и я нарек имена всем скотам и птицам небесным, и всем зверям полевым.
Ведь тогда, когда было произнесено слово, он, неназванный, еще не знал, что называется мной. Лишь ощущал материю-радость-энергию и голос, исходивший извне.
После голос обрел носителя. Мужчину в красной клетчатой рубашке, а энергия-радость-материя распалась на отдельности.
Так на свет появилось тело, улыбающаяся женщина, эмалированный горшок, коридор, и кухня, полная веселых голосов. Голоса принадлежали другим, а клетчатая рубашка и улыбчивая женщина другими не были.
В восемь, лежа в травме, узнал, что взрослые, раздевшись догола, занимаются противными глупостями. В том числе, его родители. Последнее было непереносимо, ибо делало тех, кто присутствовал в его "я" изначально, другими. Такими же, как остальные.
И тогда исчезли последние проблески радости-материи-энергии. Наступило темное время лет, и только голос привязывал к послушанию.
Теперь он сидел за кухонным столом и теребил подбородок. Вскакивал, открывал окно, и курил - жадно, с сожалением глядя на уменьшающийся сигаретный остаток.
Над чем думал этот господин, чего хотел, почему не спал.
Со стороны производил впечатление человека вполне успешного, довольного жизнью. Престижная профессия, известное имя, достаток, машина с личным шофером.
Почему время для него начиналось ночью, в тишине, под стук старого будильника. Кому и что хотел сказать, прокричать, написать...
Он не жаловал человечество и слово гуманизм, брезгливо отворачивался от Лебединого озера, и всего Чайковского заодно.
Из любви различал только флирт и секс. Флирт предшествовал сексу, а секс следовал сразу за флиртом.
Язык конкретных фактов, поиск очевидного, рационально построенные доказательства, уничтожение лишнего.
Резок, вежлив, афористичен, сосредоточен. Всегда в черном, подтянут, образован, начитан. Ему редко возражали, аплодировали на лекциях, стремились познакомиться.
Зачем прекратил в себе ребенка, нарезал непроходимых границ, красных линий и прочей чепухи. Отгородился. От людей, от себя.
Кому мешал маленький, умненько-умильный Димасик в беретике и синенькой курточке с заботливо повязанным мамой полосатым шарфиком.
Почему накрылся алкодуш, исправно, иногда круглосуточно, принимавший веселых друзей и особ опасного пола с загадочной улыбкой и небытовыми глазами.
Тот маятник отмахивал от сумрака подземного царства до бессмертия и второго рождения, проходя через пламенные чувства и муки отстраненности по дуге, на которой уживались успех и полная униженность, широта и недоверие, месть и самоотдача.
Кто и зачем, а главное, как обуздал природу и остановил качание, унял боли и восторги, прекратил размах и самозабвение.
Ответ прост до звонкой гулкости пустого коридора. И если бы это был страх или рациональный момент, куда ни шло.
Но ведь нет, это не так.
Кто-то нашептал неведомым словом, а наш герой благоговейно подчинился неслышимому, ибо это был зов собственного присутствия.