В конце мая, когда отцветали повсюду вишневые сады, по деревням и селам севернее Рязани проехали на телеге двое монахов, облаченных в темные рясы. Останавливаясь возле изб набожных старушек, они смиренно просили показать иконы, древние книги и, по возможности, даровать их мужскому Свято Иоанно - Богословскому монастырю. Все верующие в округе знали, сколь тяжкая судьбина выпала этой вставшей из забвения монашеской обители, и потому жертвовали фамильные ценности, не скупясь.
Принимали монахи не все подряд, а с разбором. Из семейных иконостасов выбирали лишь самые выцветшие и потрескавшиеся, невзрачные на вид доски, вежливо объясняя прихожанам: «У нас свой живописец, Лука. Он все лики просветлит с божьей помощью.»
Увезли вдвоем бесценной старины целый воз. Но когда кто-то из старушек поинтересовался в монастыре, скоро ли явят верующим иконы из дарованных вновь, оказалось, что никто из здешних служителей к этим поборам не причастен. И куда отправились с добром ряженые, как говорится, Бог весть.
С художниками Ириной и Владимиром я познакомился в Есенинском Константинове, возле обновленного сельского храма, где Иванов расписывал иконостас. От них и услышал историю про воров, переодевшихся в рясы. Случилась она три года назад, как и первая встреча с Ивановыми, но будто сейчас слышу горькие, выстраданные слова. С такой болью говорят о потере близкого человека. Каюсь, не вдруг воспринял я зрелость того чувства.
Почему не сразу?.. Уж очень не похожи были Ивановы на облик ревнителей древнего мастерства, который успел закостенеть в моем представлении. Я воображал иконописца благообразным, убеленным сединами старцем, схимником, которому чуждо все земное. Где-то, помнится, читал, что прежде, чем писать святую икону, изограф должен был поститься, доведя себя молитвами до состояния отрешенности от всех земных забот и страстей, кроме одной всепоглощающей думы – о том, чей возвышенный образ предстояло воссоздать красками.
А познакомился я с молодыми по обличью супругами, и очень удивлен был, узнав, что их сын уже заканчивает школу. Миловидная, с застенчивой улыбкой Ирина оказалась выпускницей отделения журналистики Уральского университета, которое некогда заканчивал и я, и любознательностью, общительностью весьма походила на моих однокурсниц.
В невысоком, худощавом Володе, окончившем худграф Кубанского университета, пожалуй, скорее можно было угадать художника. Улавливалась в его лице то характерная рассеянность, то пристальная пытливость взгляда. Но от художника до иконописца – дистанция, и не малая.
«Иконописец ( изограф ) является совершенно безличным работником, шаблонно воспроизводящем композиции и формы, однажды навсегда указанные ему и его собратьям, и, если иметь возможность выказать в чем-то свое мастерство, то единственно в тщательности и тонкости работы». Так жестко и недвусмысленно охарактеризована сущность этой профессии в знаменитом энциклопедическом словаре Ф. Брокгауза и И. Ефрона конца позапрошлого века.
Ну, а как же, в таком случае, мы отличаем иконы Новгородской школы письма от Владимирской, а шедевры Андрея Рублева от знаменитых творений Феофана Грека?.. Очевидно, рассказывая о профессии изографа, авторы энциклопедии, главным образом, имели в виду работников массового, поточного производства, прозванных в народе богомазами, когда один живописец мастерской рисует по трафарету только фон, другой – перси, и так далее…
Ныне в России такой конвейер редко где можно встретить. Разве что во Фрязине, на комбинате церковной утвари. Однако освященные веками каноны православной живописи остались незыблемы. И в этом смысле творческие измышления изографа, сколь совершенно не было бы его мастерство, и по сию пору резко ограничены. Традиционно незыблемы для композиций соразмерность фигур и отточенность жестов, поворот головы и даже расцветка одежд… Что же остается на долю воображения мастера?.. О, не так уж мало!
Я вглядываюсь в привычную череду деисусного чина на иконостасе Константиновской церкви, и первое беглое впечатление от общности святого семейства постепенно обращается в узнавание. Так через много лет узнаешь при случайной встрече старых знакомых. Вроде бы и тот святой, и не тот. Нечто свое, характерное сквозит в складках губ, в согбенности спины… То не время наложило на каждого свой отпечаток – это сделала рука мастера.
Венчались Ирина и Владимир три года назад, в Константинове, пред ясными ликами тех самых святых, которых рисовал муж с благословления архиепископа Рязанского и Касимовского Симона. К вере пришли много раньше. А как поменяли благоустроенное жилище на берегу Черного моря в Анапе на временное пристанище в рязанском селе Пощупово – о том особый рассказ.
Никто не гнал их из теплого, обжитого края на Север. Сначала приехали поклониться древней земле возрожденного Свято Иоанн-Богословского монастыря. Побродили по заросшим ромашками тропам, по светлым березовым перелескам, над которыми время от времени плыли тихие звоны, и так благостно стало на душе, словно после долгого отсутствия вернулись в родной дом.
Тут и решили пожить, хоть трудно было бросать нажитое долгим трудом. Сначала снимали за плату старенькую избу. Потом уговорили местных строителей на обмен. Они забирают под профилакторий особняк Ивановых в Анапе, а взамен возводят для художников кирпичный дом с мезонином в селе Пощупово. Немало помогал строителям и сам Володя.
Накануне Нового 1995 года Ивановы справили новоселье по соседству со Свято Иоанно-Богословским монастырем. Стоит дом на бугре, обращенный окнами к березовой роще по ту сторону широкого лога. Высота, простор, буйство красок и в расцвете весны, и в зрелую пору осени… Улучи время – и садись за мольберт, не покидая жилища.
Пишет Иванов и пейзажи, отдавая дань любви приютившей их рязанской земле. А в руках Ирины оживает местная глина. Но главное дело Ивановых – иконопись. Это занятие Володи. Он готовит к росписи доски по рецептам древних мастеров. Высушенные до звона липовые плахи с дубовыми клиньями проклеивает в несколько слоев рыбьим клеем, покрывает левкасом – грунтом на алебастровой основе. Лишь потом приходит черед растирать на хлебном квасе или на яичном желтке пеструю гамму красок.
Первую икону – Святого Иоанна Богослова Володя написал здесь. Это было как прозрение. Никогда прежде не бравшийся за такую работу, он почувствовал словно зов свыше, и когда показал свое творение настоятелю монастыря отцу Авелю, тот распорядился поместить икону на почетном месте – перед входом в купальню святого источника, исцелившего многих больных.
С той поры по каким только адресам не отправлялись иконы из древнего села Пощупово, где некогда была улица богомазов. Творения Владимира Иванова украшают стены церкви Святого Георгия Победоносца в поселке Витязево на Кубани, духовной школы в Раменском, под Москвой, монастырей в Польше и Франции, в Центре православной культуры в Дели… Десятки заказов исполнены для верующих из Москвы и Екатеринбурга, Рязани и других городов…
Пишет Володя, чаще всего, ночами, когда все стихает вокруг и «открывается небо», в том особом состоянии души, которое он воспринимает, как дар Божий. Тогда пишет вдохновенно, едва успевая за тем, кто словно бы ведет его руку. Как рассказывает Ирина, случается, что на еще не написанных иконах вдруг как бы сам собой начинает проступать лик святого…
Иконы, написанные Владимиром, несут в себе не только отпечаток поклонения всему, причастному Богу, но и душевной мягкости, сострадательности самого художника. Свет этих досок не ярок, чуть приглушен. Он сродни тем молитвам, которые хочется произносить не во весь голос, а на полутонах, с доверительной сердечной простотой.
В первый год сельской жизни, пока Ивановых мало знали в округе, порой приходилось работать без конкретного адреса, «про запас». Ныне заказы следуют чередой.
В прошлом году у соседей Ивановых сгорел дом. Спасти успели немного. Но среди немногого – опаленную пламенем икону Пресвятой Богородицы. Скорбный лик ее едва угадывался во вздутиях краски. Племянник погорелицы принес икону Ивановым, не веря, что можно спасти ее. Попросила бабка – он и принес. А когда увидел возрожденную семейную реликвию, не сразу признал в ней ту самую икону:
- Ух ты, как живая! – только и произнес.
Минувшим летом в доме Ивановых к терпкому духу левкаса прибавились запахи свежевскопанной глины. Ирина увлеклась керамикой. Под ее тонкими пальцами из желтоватой бесформенной массы стали появляться на свет фигурки забавных зверюшек и птах во главе с добродушным вислоухим дворнягой. Всех их, за неимением муфельной печи, ждала жарко протопленная русская печь, после чего сувениры расписывались красками.
Долго не удавалось найти подходящую для таких поделок глину. Стал Володя копать траншею под фундамент своего дома, а нужная глина – вот она, тут и есть, вязкая, пластичная. С той поры зачастили к Ивановым гости – молодые селяне, которым по душе пришлось лепить игрушки из глины. Чаще всего занимается с молодежью Ирина – обучает парней и девчат навыкам лепки, прививает вкус к рисованию, а заодно – и к классической музыке, и к живописи разных веков. За чаем из старинного самовара так непринужденно льется беседа…
Остро не хватает времени. На сад и огород, на хозяйственные дела, на учеников и на чтение книг, все прибывающих в домашней библиотеке. Володя не одинок в своей главной заботе – когда советом, а когда и кистью помогает мужу творить святой промысел Ирина.
Пытаюсь представить, сколько икон сумеют написать они вдвоем, и думаю: «При всем старании едва ли Ивановым под силу восполнить тот ущерб, который нанесли прихожанам монастыря воры в обличьи монахов.» Но сколько ныне на Руси таких Ивановых – кто сосчитает?