Паруса, подсвеченные отблесками прожекторов.
Ледяная луна, подсвеченная ими же.
Думаю, что никогда не видел таких больших ледяных лун.
- Им хорошо там сидеть, - говорит Квирек.
Осушает еще одну чашу.
Я молчу. Я уже знаю, кому – им. Смотрю на окна большой каюты, оттуда всегда горит свет, хороший свет, не то, что у нас, лампочка тусклехонькая, одна на всех.
А у них там хорошо.
Очень.
Ну, сейчас начнется, конечно, а-а-а, все себе забрали, а-а-а, нам тут хрен да маленько, а-а-а-а, жулье-ворье-мошенники…
Я молчу и поддакиваю, жизнь у меня такая, молчать и поддакивать. Я же все-таки здесь чужой, ну, не совсем чужой, но чужой, с той стороны, где свои сверкающие окна, своя музыка из окон, свои те, кому хорошо там сидеть.
Думаю, сколько меня здесь еще будут терпеть. Здесь, где скрипучие доски, здесь, где в тесноте, да не в обиде, здесь, где звенят кубки, здесь…
Меня здесь терпят.
До поры, до времени.
До того, как грянет война.
А война грянет, я это уже чувствую, мы все это уже чувствуем. Никто нам об этом не говорил, никто не сообща в газетах, - мы просто это знали.
Знали.
Тусклая лампочка покачивается под потолком – в такт кораблю.
Огни там, в большой каюте.
Парочки кружатся на палубе.
Паруса, подсвеченные отблесками прожекторов.
Ледяная луна, подсвеченная ими же.
Думаю, что никогда не видел таких больших ледяных лун
И не верится, и не хочется верить, что все это закончится войной.
Им там хорошо.
Там.
Наверху.
Нам тоже хорошо.
Тут.
Внизу.
По крайней мере, пока.
Прохожу мимо топливного отсека, огибаю чуть проржавевшую громадину. Ветер бросает мне под ноги обрывки газет, …единоличный контроль над топливным отсеком… попытка прийти к консенсусу… …конфликт неизбежен….
Корабль покачивается на волнах.
Светит впереди ледяная луна.
Сегодня она еще ближе.
***
- …об этом и речи быть не может.
(Я не слышу этого разговора. Я не могу его слышать, меня здесь нет, в этом зале, меня здесь не может быть).
Ему говорят:
- Об этом и речи быть не может.
Он мотает головой:
- К сожалению… нам придется вести об этом речь.
Кто-то вежливо откашливается:
- Вы… хотите усилить контроль со своей стороны?
Улыбка на бескровных губах:
- Нет… речь идет не об усилении контроля… а о полном контроле топливного…
- …это немыслимо!
Боюсь, это не обсуждается.
- Хотите сказать… вы выдвигаете…
- …ультиматум.
Повторяю, я этого не слышал. Меня там не было. И быть не могло.
Покачивается корабль.
Светит впереди ледяная луна.
***
- …я вернусь, - говорю я Бетти, - обязательно вернусь.
- Не надо, - сжимает мои руки крепко, до боли, - пожалуйста, не надо… Я чувствую… ты… не вернешься…
Обнимает, крепко, сильно, не хочет выпускать.
***
- …я вернусь, - говорю я Китти, - обязательно вернусь.
- Это уже не я, это кто-то по ту сторону границы.
- Не надо, - сжимает мои руки крепко, до боли, - пожалуйста, не надо… Я чувствую… ты… не вернешься…
Обнимает, крепко, сильно, не хочет выпускать.
Паруса, подсвеченные отблесками прожекторов.
Ледяная луна, подсвеченная ими же.
Думаю, что никогда не видел таких больших ледяных лун.
И по ту, и по другую сторону – покачивается корабль, темнеет громадина топливного отсека, светит впереди ледяная луна.
***
Че-р-р-р-р-т…
…нет, не черт.
Мимо.
Думаю, когда я перестану бояться пуль.
Думаю, что никогда.
Прячемся по углублениям в палубе.
В тени парусов.
У других как-то легко получается, выбираются из окопа, в атаку-у-у-у! – падают с простреленной головой…
У меня так не получается.
А надо.
Надо.
Высматриваю что-то в дыму, целюсь в что-то, что кажется мне лицом, спускаю крючок, - что-то белое взрывается кровавыми брызгами.
Задним числом вспоминаю, что видел лицо Квирека.
Война жалит, больно, сильно, в грудь, еще не верю, еще надеюсь на что-то, в плечо, ну, пожалуйста, ну в легкое, ну в косточку, ну…
Мир меркнет.
В последнем проблеске сознания вижу ледяную луну.
Здесь.
Совсем близко.
Корабль – или мне это только мерещится – со звоном и грохотом врезается в ледяной шар…
***
- Им хорошо там сидеть, - говорит Квирек.
Квирек – это я.
Теперь я Квирек.
И так хорошо, что даже не хочется разбираться, почему я теперь Квирек, ведь я должен быть я, вот, сижу, потягиваю из кубка.
Я осушаю еще одну чашу.
Смотрю на окна большой каюты, оттуда всегда горит свет, хороший свет, не то, что у нас, лампочка тусклехонькая, одна на всех.
А у них там хорошо.
Очень.
Потому что себе все забрали, жулье проклятое, а нам хрен да маленько.
А у нас тоже хорошо.
Скрипучие доски.
Тусклехонькая лампочка.
Кубки звенят.
А я Квирек.
И этот здесь, которого терпят.
До поры, до времени.
До того, как грянет война.
А война грянет, я это уже чувствую, мы все это уже чувствуем. Никто нам об этом не говорил, никто не сообща в газетах, - мы просто это знали.
Знали.
Меня передергивает.
Это уже было.
Было.
Тусклая лампочка покачивается под потолком – в такт кораблю.
Огни там, в большой каюте.
Парочки кружатся на палубе.
И война. Которая неизбежна.
Или…?
Прохожу мимо топливного отсека, огибаю чуть проржавевшую громадину. Ветер бросает мне под ноги обрывки газет, …единоличный контроль над топливным отсеком… попытка прийти к консенсусу… …конфликт неизбежен….
…или…?
Корабль покачивается на волнах.
Светит впереди ледяная луна.
Сегодня она еще ближе.
***
- …об этом и речи быть не может.
Я слышу этот разговор.
Я здесь.
За тяжелыми шторами.
Ему говорят:
- Об этом и речи быть не может.
Он мотает головой:
- К сожалению… нам придется вести об этом речь.
Кто-то вежливо откашливается:
- Вы… хотите усилить контроль со своей стороны?
Улыбка на бескровных губах:
- Нет… речь идет не об усилении контроля… а о полном контроле топливного…
- …это немыслимо!
Боюсь, это не обсуждается.
- Хотите сказать… вы выдвигаете…
- …ультиматум.
Я это слышу. Я здесь.
Не спрашивайте, как я пробрался в большой зал.
Стреляю.
Вот ведь черт, хотел точно, одним выстрелом, а как получилось – по-дурацки, по-уродски, выпустил всю обойму, человек падает, давится кровавыми пузырями, хрипит, чувствую, еще проживет сколько-то там минут…
Выстрелы обжигают со всех сторон.
Покачивается корабль.
Светит впереди ледяная луна.
Это я уже не вижу.
***
- …я вернусь, - говорю я Бетти, - обязательно вернусь.
Это уже не я скажу.
- Не надо, - сжимает мои руки крепко, до боли, - пожалуйста, не надо… Я чувствую… ты… не вернешься…
Обнимает, крепко, сильно, не хочет выпускать.
***
- …я вернусь, - говорю я Китти, - обязательно вернусь.
И это уже скажу не я по ту сторону границы.
- Не надо, - сжимает мои руки крепко, до боли, - пожалуйста, не надо… Я чувствую… ты… не вернешься…
И я уже не увижу, как покачивается корабль, темнеет громадина топливного отсека, светит впереди ледяная луна.
Ближе.
Ближе.
***
- …об этом и речи быть не может.
Я слышу этот разговор, эти слова. Потому что говорю их я сам.
Мне отвечают:
- Об этом и речи быть не может.
Хочу ответить, что мне придется вести об этом речь, тут же спохватываюсь. Это было. Было. И я уже помню, что было дальше.
Звон разбитого льда, или мне это показалось, что звон, потому что нет воздуха…
Киваю:
- Вы правы… я не должен настаивать на единоличном контроле топливного отсека.
Люди смотрят на меня. Оторопело. Изумленно. Не такого ответа они ждали от меня, не такого. Как будто… как будто я нарушил правила игры, как будто сказал не свои слова в спектакле…
Кто-то вежливо откашливается:
- Вы… вы вроде бы хотели усилить контроль со своей стороны?
Смущаюсь:
- Да, пожалуй… немного…
Я знаю, что у меня бескровное лицо и бескровные губы.
Знаю.
- Полный контроль? – возражает кто-то, - это немыслимо!
- Нет, нет, речь идет не о полном контроле… Я…. я предлагаю оставить все, как есть… и заняться более насущными проблемами.
- А что… - седеющий человек делает шаг ко мне, бледнеет, - у нас есть более насущные…
- Есть, - распахиваю занавески, показываю ледяной шар в полнеба. Вовремя замечаю Квирека, который хотел меня убить, киваю, как старому другу, даже пожимаю руку, здравствуйте, рад вас видеть, - обратите внимание, дамы и господа, если мы не изменим курс корабля, мы врежемся в луну!
Тишина. Люди смотрят на меня… нехорошо как-то смотрят, как будто я что-то нарушил… нарушил…
***
- …выверить курс…
…почему они так смотрят на меня, почему смотрят, как будто я делаю что-то ужасное…
Громадина ледяной луны медленно плывет мимо корабля.
***
- Им там хорошо, - говорит Квирек.
Я не слышу его, его здесь нет, он в кабаке под тусклой лампой, которая не светит, но я знаю, он говорит –
Им там хорошо.
Смотрит на наши окна.
Он еще не знает, что ничего хорошего у нас нет.
Ничего.
Думаю, что будет, когда и это ничего тоже закончится…
***
- …а они возле этой ледяной луны в петлю попали…
- В какую петлю?
- Ну, в общем… Вот плывет корабль по звездам, потом там перессорятся все, перевоюются, а ледяной луны не заметят, врежутся… …а потом снова проснутся, и снова война будет, и снова ледяная луна…
Слышу сквозь сон.
Пытаюсь проснуться.
Не могу.
- …а если мимо луны пройдут, то из петли выйдут… сначала топливо у них кончится, а там и еда… и всё…
Сквозь сон спрашиваю кого-то там, там, там.
- …а… а исправить…
- …никак. Хотя…
***
…просыпаюсь.
На этот раз никто не говорит, что им там хорошо.
И никто не пьет вино из кубка.
И нет тусклой лампочки под потолком, и самого потолка тоже нет.
Есть я.
Я еще не понимаю – кто я.
Я не могу смотреть на себя.
Только чувствовать.
Чувствовать.
Осознание приходит само собой. Н-да-а-а, быть ледяной луной мне еще не доводилось.
Я жду корабля.
Я думаю, сколько мне еще придется ждать.
Год.
Два.
Миллион лет.
Миллиард.
Я жду.
Я знаю, что не упущу своего шанса…