Продолжение фантастической повести Далида о недалеком будущем.
Первое, что почувствовал ВП, были узкие, успевшие натереть ногу ботинки. Потом проснулись запахи. Запахи весны, которая, как ему казалось, давным-давно безвозвратно ушла, запахи пробудившейся Невы, клейкий горький аромат новоявленных зеленых листьев, сладковатые запахи его лака для волос и польского одеколона, и даже резковатый запах его новых кожаных ботинок, которые он в тот день в первый раз обул.
И посыпались, как из рога изобилия, деревья, птицы, прохожие, мосты, дома, автомобили давно уже канувшего в Лету дня. Но вот теперь этот день выплыл из Леты, как ни в чем ни бывало, и заполнил собой, как Нева заполняет наводнением, чувства и мысли. ВП не мог поверить своему счастью, и его сердце пережило такую же сладкую и щемящую боль, как и в тот день, который, оказывается, никуда и не уходил, и теперь предстал перед ним в своей простой полноте.
ВП не знал, чему ему больше удивляться: тому, что он видит и чувствует, или тому, как он мог все это забыть, усомниться даже в том, что ничто никуда не уходило, что каждый день, должно быть, как сей день, для Бога? Как можно было что-то в жизни забыть? Вот же оно все, вся жизнь раскинулась перед ним.
Но теперь, видя, ощущая себя в прошлом, переживая заново свой каждый шаг, свой каждый вздох, он еще и помнил, и знал то, чего не знал и не мог знать тогда. Он знал теперь, что они, великие ходоки, обойдут в этот день пол Питера, и что будут целоваться в беседке, и что он купит ей не только мороженое, как собирался, но промотает остатки денег на аттракционах в парке, и до конца месяца останется на мели. И он знал теперь, что его ждет за каждым поворотом судьбы, и что через год, и через много лет. Разве мог он тогда подумать, пацан, ранимый и чувствительный, тихий и упрямый, но такой же неотесанный, как и все советские пацаны.
Пионеры и комсомольцы по утрам, а вечером, может, и хулиганы. Сам он хулиганом не был, скорее боялся их, но боялся ровно настолько, чтобы задуматься о сдаче. Он почему-то не мог никак заставить себя ударить другого мальчика, пусть даже и хулигана, в лицо, а потому пошел в вольную борьбу. Чтобы никого не бить.
Он с удивлением подумал, вспомнил, почувствовал, что она была красива. Может, не такой яркой красотой, какой позднее наградят его женщины. Но увидев ее сейчас такой, какой она была, он даже приятно взволновался. Узнав вкус славы и победы, он будет думать – ну что он в ней тогда нашел. Ан, нет. Теперь он понимал себя. Он и сейчас хотел бы обнять ее бежевую кофточку, погреться в ее теплых, таких родных и понятных глазах, запустить руки в ее пшеничные волосы... Нет, и это было не зря. Не напрасно было!
Вдруг, он вспомнил что-то, и весь напрягся, ожидая. В тот день, в который он попал (хотя метил он совсем в другой день, но теперь это было не важно) с ним не произошло ничего удивительного. Если только не считать того, что они тогда так поглощены были друг другом, так легко и непринужденно болтали, так высоко парили в своих праздничных, весенних облаках, что совершенно потом не помнили, и никогда не поняли, как они прошли в кино без билета.
Дело в том, что они не собирались проходить в кинотеатр без билета – на то время они еще не успели просадить всех денег на аттракционах. Они зашли в фойе кинотеатра, все также смеясь и болтая, поддевая друг друга и разжигая. В кино они, собственно говоря, пришли лишь затем, чтобы можно было целоваться на задних рядах. И этот их план с успехом осуществится. Но теперь он смотрел за собой, и за нею, и дышал давно забытым запахом давно закрытого городского кинотеатра, смотрел на забытые афишы давно уже сошедших с экранов фильмов, и думал – как же все получится?
И вот, доболтавшись, пока последняя парочка в очереди взяла в окошке билет, они, спохватившись, побежали. Но побежали почему-то не к кассе, а прямо в ту дверь, где стояла проверяющая билеты тетя. Они подошли к двери и, мило улыбнувшись тетечке, прошли в дверь. Потом он пошел в мужской туалет, а она в женский, и они встретились в фойе, и купили мороженого, и только в конце сеанса, нацеловавшись до одурения, вдруг одновременно подумали о том, как они сюда попали, и где их билеты. Теперь он знал ответ и на этот вопрос. Не знал он только, по прежнему, почему так вышло? Ведь у них не было на уме кого-то обмануть. И почему их так вот пропустили? Ах, молодость...
Много раз за тот вечер, за ту ночь глаза ВП туманились от слез, а иногда его бросало в смех, как в кашель. Но при этом он и не забывал, кто он, и где он. Было уже далеко за полночь, когда, посмотрев на часы, он подал знак профессору, и тот отключил машину. Мгновенно, как будто их и не было, исчезли и старый Город, и ласковый майский вечер, и она, и он, такой молодой, смешной и неуклюжий. И глупый, очень глупый – так он говорил себе много раз в тот вечер, когда в его жизни вдруг встретились и побежали вместе – прошлое и настоящее.
Профессор как будто тихо чему-то улыбался. ВП внимательно посмотрел на него, но не увидел ничего, кроме радости, со-радости понимающего, пережившего человека – той радости, которая так редка теперь среди людей.
- Вы попали... туда, куда хотели? Хотя бы в год попали? – тихо поинтересовался он.
- Удивительно, - прошептал ВП, вместо ответа. – Это – превыше всего, что можно было ожидать.
- Вы – удивительно твердый человек, - констатировал профессор, качая головой и продолжая отсоединять ВП от приборов. Его ассистент уже спешил с расчёской и зеркалом. – Когда я первый раз сел в это кресло – я плакал, как ребенок.
- Должен признаться, я вас понимаю, профессор, - согласился ВП. – Я сам был на грани... И вообще, слишком много всего, чтобы сейчас говорить об этом.
- Да, да, я вас понимаю, - согласился профессор. – Вам надо время прийти в себя.
- Да, мне надо время, чтобы прийти в себя. А как у вас со временем, профессор?
- У меня? – не понял тот.
- Ну, сегодня – понедельник, уже вторник, - сказал ВП, глянув на свои часы. – Можете вы, как Винни Пух, сказать мне, что до пятницы вы совершенно свободны?
- Ну, - улыбнулся профессор, - вам я точно могу это сказать.
- Тогда так, - подытожил ВП, - я вас приглашаю к себе в гости. В Санаторий Прекрасное Далеко.
- Вот как? - растерянно произнес профессор.
- К утру жду вас, - сказал ВП, доставая телефон и нажимая на кнопку. В секунду пустая было лаборатория наполнилась свитой, которая теперь уже не казалась такой маленькой. – Продолжая аналогию с незабвенным Винни Пухом, кто ходит в гости по утрам...
- Тарам-парам, парам-тарам, - задумчиво подытожил профессор.
- Правильно, - кивнул ВП. – Тот поступает мудро.
Понравилась статья? Не пожалейте сил нажать "палец вверх", поделиться статьёй с друзьями или прокомментировать!