Я, знаете ли, с детства мечтал о домике в деревне.
Ну там, иметь, например, бабушку в каком-нибудь хуторке — такую аккуратную немолодую старушку в цветастом платочке и со свежими кисломолочными продуктами.
Или вообще радикально жениться на казачке из какой-нибудь мелкобуржуазной семьи в зажиточной кулацкой станице, чтобы была настоящая романтика: коровы, там, гумно, ромашки…
Но как-то по-жизни не сложилось у меня с деревней. Бабушки все оказались городские, а казачки где-то скачут мимо…
А грезил я этой деревенской романтикой крепко.
В голову отчаянно лезли произведения Есенина про женщин на свежем сене, а Пришвин и Паустовский ночами нашёптывали мне на ухо трогательные рассказы про разных там смешариков.
И ярко-ярко представлялась мне эта идиллическая картинка: небольшой уютный бревенчатый дом на высоком косогоре, вокруг раскинулись бескрайние поля и овраги, дальние деревенские дома опоясывает широкая сверкающая лента неспешной равнинной реки, а у горизонта голубой стеной стоит настоящий дремучий лес.
И всё это под песню «Берёзы» в исполнении Безрукова.
Помните, я как как-то рассказывал про своего однокурсника Мишку? Так вот Михаил был единственным моим заветным пропуском в загадочный и невероятный мир русской деревни.
Но напомню.
Михо — выходец из семьи сельских учителей, был крепким хозяйственником и добродушным малым. И жил он точняк в обычной сельской местности в станице, названной в честь местной речухи, короче, в бабруйске, блин!
Мы с моим друзяком Лёхой долго напрашивались к Михе погостить на свежем воздухе и парном молочке. И вот, в конце обучения (на 4-м или 5-м курсе) наша мещанская мечта сбылась — МЫ ЕДЕМ В ДЕРЕВНЮ! Мишка пригласил нас погостить к нему с ночевкой.
И вот едем мы на лёхином знаменитом чарлике с отваливающейся пидалькой, два городских пацана, напоённых романтикой странствий и предвкушением колорита легендарной глубинки. Перед нами ярко всплывали 3D-цветные образы прозрачной как слеза самогонки, сельского быта с русской печкой и дебелых разбитных селянок.
Попали к Мишгану мы не сразу: немного поблукали по станице. Михан жил где-то на горе (ну как у Чуковского: «На горе Фернандо-По, где гуляет гиппопо по широкой Лимпопо», токо про Миху, короче). И мы чё-то всё никак не могли заскочить на эту треклятую гору.
В одну из остановок на какой-то рыночной площади встречать городских мажоров вышли все интеллигентные люди поселка: среди прочих здесь были и Гвоздь и Флакон и другая деревенская авторитетная лохмата-низуха.
Засвидетельствовать нам своё почтение припёрлись, поскрипывая, даже местные ветераны умственного труда, аксакалы Вискряк, Мотузочка и Голопуцек.
Правда приём был сухой и скомканный, видимо так по ихнему бабруйскому протоколу положено встречать официальных лиц.
Впрочем, и лица-то официальные на фоне деревенского регресса выглядели не шибко подобающе: я вырядился в пёстрые бруки парусами неопределённого абрикосового цвета и белые тенисные туфли а-ля тайгер вудс, а Лёха был одет по последней майкопской моде — в джинсу коллинз, тапочки «капокабана» и футболку «The Best From The West”.
Короче по маргинальным намерениям местных было ясно, что можно реально получить по лицу, вполне официально.
Но тут, как добрая фея, появившись из ниоткуда на заляпанном нивере, нас спас Михан, разом сняв социальное напряжение.
Добрались мы до мухаиловской обители аккурат в полдень. Проследовали в хату почти без приключений, не считая мелких столкновений с местной фауной. По дорожке к дому нас непрестанно отчаянно атаковал мишкин кусачий петух по фамилии Копчик. Этот Копчик был снайпер и всё норовил больно ухватить нас под коленку. А так как я имел обнажённые голенища, доставалось мне крепче всего. Поэтому я затаил на копчика некоторую душевную грубость и норовил незаметно от Михана пнуть петуха по помидорам ну, или хотя бы, свернуть ему клюв набок.
Открываем дверь, заходим в дом, а тут — оба!, стол накрыт, картофан шкворчит, а самогонка потеет.
Настроение улучшилось, и былые невзгоды сразу как-то подзабылись.
Навалились мы с Лёхой на дичь.
Хвалим хозяев и обильную трапезу. Спрашиваем, а что, типа, за мяско такое вкусненькое? Мехо отвечает, мол кабанятина дикая, с утра ещё по лесу шлялась хрюкала... И дескать он сам её зарубил вот этим самым кухонным ножом.
Тут чё-то у меня кондрашка с родимчиком вместе пробежали.
Лёха — тот ничего жрёт кабашку далее, а мне прямо сразу как-то необъяснимо тоскливо стало и одиноко. Я ж вот только на сессии по валеологии сдавал зачёт про трихинеллёз и прочие глисты диких животных… А Миха, чорт ленивый, про то, что мясо диких животных перед употреблением в санэпидстанцию свозить на проверку требуется — слыхать не слыхивал.
И мясо, главное, такое вкусное было… Но мне-то уже стало мерещиться, вроде уже как душком потянуло, и даже вроде там кто-то уже копошится внутрях…
А я помню, что в таких случаях налегать нужно на спиртное. Ну я и налёг…
Скоро в сенях стало душно, и мы попросились до ветру.
Во дворе мы продолжили неторопливую светскую беседу на тему высоких материй и перегона различных горючих жидкостей.
Я оглянулся по сторонам и от избытка самогонных чувств сказал:
- Красота у вас здесь, Миха, простор!
- Да какая красота, не мешкая ответил Миха, - Жопа мира!
Вот, посудите сами: была у нас одна единственная школа, да и ту закрыли. Теперь детей наших несчастных в Дагестан возить приходится.
Мы с Лёханом дружно поперхнулись цыплячей гузкой.
- В смысле, в соседнюю станицу Дагестанскую, - ничуть не смутившись продолжил Мухоил, слегка икая.
А вообще, у нас тут весело, вот в прошлом месяце у нас наводнение приключилось.
Вода быстро пребывала и заливала дворы.
А у Семёновых, как раз накануне дед преставился.
По обычаю родные снарядили гроб, и вынесли на табуретки во двор на обозрение, чтоб все попрощались. Ну все прощались-прощались, пока не перепились с горя в пистон. И повалились спать, кто куда дошёл.
А дед остался отдыхать на свежем воздухе в своём родном дворе в своём новом деревянном пристанище. Лежит фтыкает.
А тут знаменитое наводнение. Воды по самые хачапури. И мутные потоки сносят всё что плохо лежит. И, конечно, бесконтрольная волна подхватила бесхозную домовину, изрядно помотав её по посёлку, и прибила в итоге во двор к алкашам Лядищевым.
А те всю ночь бухали в три рыла и знать не знали ни про какие природные катаклизьмы, и уж тем более про семейную трагедию у Семёновых.
И вот с утреца выперлись все трое на двор продрали зенки, а тут — ахтунг, мля! - голливудский триллер «Рассвет мертвецов»! И это сомнительное явление, вкупе с ужасным бодунищем, Лядищевых вапще убило!
В общем, стоят калдыри как лист перед травой, нихрена нифкуривают и вообще не хундерстандят чё происходит. Только младшенький, красава, догадался предложить вновь прибывшему деду опохмелиться сними за компанию стограммами.
А представьте, каково было семье Семёновых, которые, выйдя во двор по утру не обнаружили ни табуреток ни оплакиваемого дорогого покойника.
Вот и думали мучительно их воспалённые мозги: то ли деда вчера уже похоронили, то ли никакого деда и не было…
А вот давеча у клубе нашем на танцах пол-станице хари били. Кто-кому бил до сих пор не разобрали, но повеселились от души!
Так что скучать у нас тут не приходится!
Мы с Лёхой незаметно переглянулись — да уж, абасцака! Просто ржунимагу…
Тем временем, смеркалось, и приключения наши принимали новый оборот.