Филлипины — это тропический архипелаг из семи тысяч островов. Баунти-пляжи, уютные бухты, богатый подводный мир, джунгли и национальный колорит сделали туризм главной статьей доходов всей страны.
Документальный фотограф Андрей Шапран привез снимки и дневниковые заметки про нетуристические Филиппины — с кровью, голодом и нищетой.
Последние маньяны
Миндоро — один из семи тысяч островов Филиппинского архипелага. Здесь до сих пор живут племена маньян — аборигенов, которые обитали в архипелаге до прихода филиппинцев. Когда-то они строили жилища на берегу и занимались ловлей рыбы. Потом пришли захватчики, и совсем неагрессивные маньяны тихо перебрались вглубь острова.
Каким-то чудом они до сих пор сохраняют множество старинных обычаев и свой особенный уклад жизни, но цивилизация постоянно наступает на пятки и заставляет некоторые семьи возвращаться к побережью, поближе к основному населению острова. Причина простая: там есть, где заработать.
Те маньяны, что еще сохранили старый уклад и не спешат к туристам, строят хлипкие на вид жилища из бамбука, крышей в которых служат большие пальмовые листья, электричества и питьевой воды нет. Практически все семьи многодетны и ведут почти нищенский образ жизни. Дети не ходят в школу, потому что денег на это нет. Главный источник заработка для них — кокосы. Их сушат над углями, утрамбовывают и складывают в мешок, который относят вниз и продают в среднем за 13 песо/кг (около 16 наших рублей). Пустые скорлупки тоже идут в расход: их продают филиппинцам в качестве угля для барбекю.
Более современная деревня маньян насчитывает несколько десятков домов. Здесь есть современная школа, электричество, водопровод, даже сувенирная лавка — место, где маньяны сообща плетут изделия из бамбука. Есть католическая церковь, куда раз в месяц приезжает священник. На днях здесь проходил матч по баскетболу, в котором принимало участие две деревенские команды. Одним из судей был филиппинец — его специально пригласили с побережья.
Такая деревня и практически весь ее промысел направлен на создание и продажу сувенирной продукции для туристов. Здесь можно купить даже стрелы с перьевыми хвостами, которые маньяны прежде использовали при охоте на диких птиц и насекомых. Для туристов устраивают театрализованные представления в национальных костюмах. Образ жизни деревни подчинен выживанию и комфортному существованию рядом с цивилизованной и сытой англоязычной действительностью. При этом практически все маньяны остаются доброжелательными и открытыми людьми.
Петушиные бои
В воскресенье ездил на петушиные бои в соседний городок — здесь это уважаемое занятие, что неудивительно: каждое утро начинается с петушиных песен. Порой этот гам как будто бы затмевает всё на земле, как будто бы в мире не осталось ничего, кроме петухов — таких маленьких с виду птиц.
«О, мой фриенд!» — я никак не могу привыкнуть к этому обращению. Друг к другу филиппинцы никогда не станут так обращаться. Мой «друг» подводит меня к мальчику 14-16 лет, который держит на руках разноцветную птицу. Говорит: «Фотографируй его!». Потом сам начинает позировать с птицей, а в это время к нам подходит еще один мужчина. И вот уже компания из двух взрослых и одного петуха оказывается перед камерой. Нетерпеливый «друг» начинает нервничать и подкидывать птицу на руке, всем видом показывая «Давай снимай!».
Сколько будет боев — неизвестно. Один за другим приходят филиппинцы со своими пернатыми. Словно маленьких детей их подолгу носят на руках и гладят, а затем выносят на арену будто гладиаторов. Через минуту птицы может не стать. Но угадать, какая из двух погибнет в короткой, но жестокой схватке, практически невозможно.
Эта игра похожа на лотерею: сила и клюв здесь почти ничего не значат. Между жизнью и смертью выбирает острая шпора, привязанная к ноге каждой птицы. И это только усиливает впечатление: вот перед тобой мощная цветастая птица, а вот ее труп. Жизнь и смерть уложенные в доли секунды. Непривычно, по-взрослому жестоко и беспощадно.
На земле сидел немолодой мужчина и зашивал окровавленной белой ниткой рваную рану петуха. Петух не шевелился, и мой наивный немой вопрос — живой он или нет?— долгое время оставался без ответа, пока из-под руки уличного хирурга не показалась бусинка петушиного глаза и птица не зашевелилась. За стеной шли бои, а в импровизированной хирургии петушиный бог зашивал бедных израненных птиц.
Почти все петухи терпели, но некоторые пытались выкарабкаться из цепких рук хирурга. С первой секунды было видно, что этому человеку не надо рассказывать, как обращаться с птицами. Связанные куриные ноги и крепкие руки врача не оставляли шансов сбежать недошитым. Бог ни разу не повернулся в мою сторону. Всё, что было ему важно, находилось прямо перед его глазами.
Петухи, попавшие сюда, оставались живы — и это уже было маленьким петушиным счастьем. Менее удачливые птицы с обвисшими головами на руках своих же хозяев отправлялись на задний двор. Спустя время эти же хозяева, столь любезно позировавшие с живыми петухами, теперь с почти такой же улыбкой позировали с общипанными трупиками — раньше это были боевые самцы, а теперь просто куриное мясо.
Залеченного петуха мог оглядеть каждый — хозяин птицы с удовольствием показывал места, прооперированные куриным богом. Точно также я видел, как хозяин уже мертвого петуха с удовольствием показывал желающим дыру на своем мертвом друге и долго не хотел отправиться на задний двор, где бесславно заканчивалась история его петуха. Здесь, среди живых птиц, он был как будто отцом мертвого героя. Спешить некуда, я его понимаю.
Голодные дни в Булалакао
Команда у него — 15 человек. Он говорит — мои люди! Два дня Алим повторяет эти слова: «Мои люди очень рады видеть тебя на нашем корабле». На третий день счастья во взгляде Алима заметно поубавилось. Может быть, за два дня они просто пресытились общением. А возможно дело в том, что пятый день они не могут поймать в свою сеть ровным счетом ничего. Рыбы нет совсем, даже половины ведра.
Голодные дни. Таких дней будет ровно семь, и седьмой день окажется таким же пустым, как и первые. Они ничего не говорят про неудачу. Просто спокойно выходят в море и так же спокойно пустыми возвращаются обратно.
Мое присутствие здесь точно ни при чем. Никто не говорит, что чужой человек принес неудачу на этот раз. Неудача была и до моего приезда, будет и позже. Алим говорит, что с завтрашнего дня ситуация изменится — рыба будет ловиться каждый день. Апрель и май удачные для этого дела месяцы. Я не спрашиваю, почему так, просто верю ему. Если не верить в это, то вообще нет смысла каждое утро выходить в море до восхода солнца.
Ровно неделю назад несколько лодок удачно вернулись с моря. На берегу множество людей в такие минуты с готовностью ожидают рыбаков — рыбу ведрами черпают со дна прибывшей лодки, пересыпают в корзину, круговыми резкими движениями промывают в морской соленой воде и несут на берег для просушки.
Местная рыба зовется делис. У нее нет перевода на английский или русский языки. Делис, скорей всего, обозначает только одно — деликатес. Ее высушивают на развернутых длинных бамбуковых шестах — циновках, не солят (потому что вода в море и так соленая) и продают на местном базаре в своем городке. Едят, добавляя самодельный соус или поливая соком свежевыжатого лимона. Последнее блюдо кажется гораздо вкуснее.
Ставьте палец вверх и подписывайтесь на наш канал, чтобы получать интересные тексты чаще