-Давеча прочитал в интернете: выращено искусственное сердце. Печень была выращена до того. То есть человечество вплотную подходит к созданию гомункулуса. Какие стихи, какая поэзия могут сравниться с весом подобного известия?
-Не понимаю, при чём тут поэзия? Разве люди перестали чувствовать?
-Нет, но стали делать это по-другому. Поэзия не насыщает современного человека, не даёт ему ничего. Именно поэтому выпала из обихода реальности.
-Тут ты прав, увы. Читают те, кто пишет. А если бы было иначе…
-Подожди, зачем говорить об «иначе»? Есть, что есть… Поэзия не отвечает на вопросы, не помогает жить, в лучшем случае даёт мерцающие эстетические облачка… Но это – именно облачка: плывут себе где-то? Что нам до них…
Роскошь двора, который они минуют, банальна, и зелёные перья листвы деревьев и кустов, какими одет двор, не замечаются ими, разговаривающими; как и стекающая, прозрачная, невесомая жидкость солнца, украшающая листья подлинной поэзией.
Следовало бы добавить, что поэзия – просто форма самовыражения, а все сакральные оттенки, что вносили прежние века в эту область деятельности, не более, чем фантомы человеческих фантазий.
…-помимо эстетики, есть и техника… Знаешь, как чудесно гномик пиррихия сдвигает ударение, смещая ритм? Как тонко организованная лесенка ритмических перебивов даёт причудливый узор стиха? Как вспыхивает неожиданный эпитет, и долго потом переливается в сознание оттенками?
-Ты устарел в своём восприятие, как печатная книга. Да-да, издают их тыщи, да толку-то? Кому они нужны по большому счёту. Сейчас книгу взять в руку – как кайло, когда есть тончайшие, технологические инструменты…
-Да ну, перестань. Вспомни, как в школе бродили по букинистическим – тем, советским; как вздрагивали, завидев редкий томик…
-Ты ещё про пионерлагеря вспомни…
Солнце июня жарко, подошло бы скорее июлю: и струится оно, и течёт, и небеса – как сплошные крылья метафизического полёта.
Только нет никакой метафизики: есть бесконечная суета снующих всюду людей, мечущего в поисках денег населения; и маршрут двух пожилых, уже довольно уставших от жизни людей, вписанный в недра всеобщего мелькания.