К 200-летию Жака Оффенбаха Большой театр России решил преподнести оригинальный подарок.
Казалось бы, самое естественное для оперного театра к столь знаменательному юбилею – поставить единственную оперу французского композитора, знаменитые «Сказки Гофмана», тем более, что она никогда здесь не шла. Так сказать, отдать долг.
Однако у руководства театра совсем иные представления о том, что должно – если уж к 200-летию Глинки (не какого-то там француза, а отца-основоположника русской музыки) ничего не сподобились преподнести, а в этом году 175-летие Римского-Корсакова прошло мимо театра (спохватились только после грандиозного монографического гергиевского фестиваля, запоздало запланировав аж сразу две корсаковские премьеры, но на сезон уже следующий – ложка явно не к обеду), то что уж говорить об Оффенбахе и его «Гофмане»!
Пожалуй, по сравнению с Глинкой Оффенбаху даже повезло – ему посвятили целых две премьеры. На Новой сцене показали балет «Парижское веселье» Мориса Бежара, а на Камерной (в бывшем Театре Бориса Покровского) – одну из его ста семи оперетт, «Периколу», некогда с успехом шедшую на русской сцене много где, а сегодня практически забытую и известную широкой публике лишь по «Сцене опьянения», которую очень любят примадонны меццо-сопрано (да и сопрано тоже) исполнять в концертах на закуску, желая повеселить утомленную более серьезным репертуаром публику.
Замысел благородный. Для его теоретического обоснования даже вспомнили, что в Большом шли другие оперетты отца-основателя жанра – «Орфей в аду», «Болтуны», «Грузинки», «Прекрасная Елена». Правда было это в легендарные времена – еще при жизни их автора.
А вот про то, что собственных опереточных традиций ни в Большом, ни в бывшем театре Покровского нет (в обоснование этого утверждения вспомним малоудачные единичные попытки приобщиться к жанру на обеих сценах – «Летучую мышь» и «Кандида» в Большом, «Веселую вдову» у Покровского) как-то не вспомнили. А зря: возможно, это бы смогло уберечь театр от холостого выстрела.
По окончании пресс-показа, организованного за пару дней до официальной премьеры, в голове роились странные мысли – совсем не радужные и не премьерные.
«Ну, должно же быть хоть что-то хорошее в самом факте этой постановки?» – думалось автору этих строк. Да, пожалуй, кое-что найти можно, хотя и с трудом.
Вспомнили про Оффенбаха и его «Периколу» – молодцы. Спели оперетту без микрофонов, живым звуком, приличным вокалом – что, безусловно, достижение по нынешним временам. Открыли какие-то традиционные купюры в музыке – благо! Артисты бывшего Театра Покровского при деле: не уволены, творят, выпускают премьеры – при нынешней социальной политике в России это вообще какое-то чудо.
Вот, пожалуй, и все, что можно сказать положительного о новом спектакле.
В советские годы новую работу любого театра, прежде чем допустить к просмотру широкой публикой, отсматривали всякие комиссии, консилиумы, худсоветы и прочие передовые группы творческой интеллигенции и цензурирующего партийного чиновничества.
Если бы что-то подобное существовало сейчас, то никакого сомнения, что закрытый показ новой габтовско-покровской «Периколы», каковой была презентация работы для прессы, был бы и последним в ее жизни. При «проклятом совке», конечно же, не посчитались бы с материальными затратами и бездарно профуканными бюджетными средствами, но антихудожественное, откровенно слабое, просто никакое изделие не выпустили бы ни при каких обстоятельствах. Кормить таким простой народ – настоящее преступление.
Теперь же кормят продукцией и куда худшего качества, так что, конечно же, новая «Перикола» будет идти и даже, наверно, делать сборы – оперетт у нас в московской афише сегодня не много, а бренд Большого по-прежнему хорошо продается, вне зависимости от качества самих спектаклей. А то еще и «Золотую маску» получит!
Режиссер Филипп Григорьян в своем манифесте в программке к спектаклю анафематствует оперетту как жанр и объявляет буквально «крестовый поход» ее «веселости». «Перикола» же ему и вовсе представляется «недоперченой», сатирически не острой, лишенной даже и «внешней веселости», по его мнению, она выглядит «неприлично старой» и даже «выжившей из ума».
Поэтому он поставил себе цель – «вычистить опереточность» из оперетты и, надо сказать, много в этом преуспел.
Оперетта, в которой не смеются – ни на сцене, ни в зале, в которой не звучат аплодисменты после ударных номеров (даже после «Сцены опьянения»), в которой действие течет вяло, постоянно буксует и практически останавливается, в которой вообще нет никакого драйва, полностью отсутствует динамика, спектакль, который тебя не захватывает ни разу, в котором деревянные артисты (которые на самом деле – большие мастера, большинство со школой Покровского, могут вообще всё! – если, конечно, режиссер озадачит) произносят безвкусные и несмешные реплики-монологи-диалоги (новый перевод Жени Беркович очень плох, хотя и наводнен современными неологизмами: рифмы кондовы, поэтические фразы с музыкальными не согласовываются, не попадая в метр и т.п.) – это воистину посильнее «Фауста» Гёте!
Только не понятно – зачем приходить в оперетту, не зная, что с ней делать и считая жанр столь безнадежным?
Григорьян до того, видимо, успешно (не зря же он – лауреат «Золотой маски») работал в эстетике актуального театра – ну и прекрасно, вот там ему и самое место! Помню его постановку оперы «Медея-материал» французского композитора П. Дюсапена в Пермском оперном театре: она была абсолютно адекватна отвратительному музыкальному материалу, конгруэнтна ему.
Замечательно – такое режиссер чувствует и понимает, а оперетта? – нет, извините, ему это совсем не по зубам.
Всё, что им придумано на сцене – перенос во времени, вульгарные костюмы (художник Влада Помиркованая), постоянные коннотации с современностью, самый удачный номер – вальс омоновцев-космонавтов – всё это может быть, и само по себе в противоречие с музыкой Оффенбаха не входит.
Оперетта – жанр на самом деле очень демократический и допускает практически всё. Беда в том, что это всё не сложено в единую картину, нет живого, развивающегося, дышащего спектакля – всё нудно, скучно, пресно и очень провинциально.
Примерно такова же и музыкальная работа дирижера Филиппа Чижевского, который явно языка Оффенбаха не чувствует и не понимает.
Специалист по аутентичным поискам в барокко и любитель современных партитур пытается в банальном, даже не оперном, а буффонном материале короля оперетты искать какие-то глубины, особые звучания, добиваясь от него «высушенности и детализированности». Трудно представить себе более абсурдный подход для этой искрометной, развеселой и, в сущности, очень простой, если не примитивной, но не лишенной обаяния и искренности музыки.
Результат оказывается нелепым – все стройненько-чистенько и в итоге – абсолютно безжизненно.
Словом, от такого подарка к юбилею, не исключено, что маэстро Оффенбах в гробу перевернулся бы. Одна надежда: Париж далеко – авось не услышит?
21 июня 2019 г., "Новости классической музыки"