Сашка-таксист пребывал в тоскливой растерянности. Словно с вечера перебрал, утром вышел на смену и мучительно собираешь мысли, пытаясь вникнуть, что долдонит въедливый голос диспетчера. Вот только пить Сашка завязал, и держался крепко. Визит в роддом вообще тягостен для мужчины, а когда жена месяц на сохранении, врачи ничего не обещают и виноват в этом ты… Сашка сплюнул и выругался.
История молодой семьи не отличалась оригинальностью. Оба родом из Краматорска, познакомились на субботнике в городском парке. Сашка впахивал на заводе, Наденька стригла собак. Оба жили с родителями, встречались где повезет, целовались до одури и не задумывались о будущем. Осенью Наденька простудилась, получила пневмонию и стала чахнуть. Врачи сказали «менять климат» - экология в Краматорске хромала. Решили ехать в Крым, в Коктебель к Сашиной тетке -одинокая и бездетная она не раз зазывала племянника с девушкой пожить у моря. Приличия ради перед выездом расписались.
Поначалу все получилось. Тетка пустила их в номер, пустующий до сезона. На родительские подарки приобрели «Шевроле» цвет металлик. Сашка покрутился в поисках годного дела и устроился таксовать, Наденька щелкала ножницами над капризными йорками. Весна выдалась теплой, уже в апреле молодые валялись на пляже, плескались в море и чувствовали себя счастливыми.
Климат помог Наденьке, щеки порозовели, дыхание стало ровным. Жизнь наладилась. А в июне тест показал две полоски.
Сашка хотел детей – пару-тройку коренастых, беловолосых как он сам пацанов. Только позже, когда оба поживут для себя, подкопят деньжат, решат вопрос с жильем. Новость шокировала его настолько, что он попробовал намекнуть Наденьке, что бабы делают знаешь такие штуки… Жена устроила сцену, у нее начался приступ удушья, пришлось вызывать «скорую».
Беда не пришла одна. В конце июня тетка намекнула, что пора бы и честь знать. По знакомству подвернулась халупа в Кировском – захолустном селе поодаль от Феодосии. Хозяин работал в Польше и денег с постояльцев не взял, лишь бы следили за домом, да платили счета. Вот только мрачные улицы и насупленные дома совсем не походили на нарядную набережную Коктебеля. Наденька затосковала, стала плакать по вечерам, у Сашки хватило ума поискать утешения на дне бутылки. Немудрено, что на Грушевском перевале он не справился с управлением и впечатал машину в дерево – сам отделался синяками, «Шевроле» в хлам.
Оставшихся денег чудом хватило на неказистый «Москвич», поди потаксуй с такой тачкой. Сашка злился и все чаще задерживался с мужиками-таксистами хлопнуть пива да перекинуться в нарды. Наденька угрожала и упрекала мужа, он огрызался. И однажды рявкнул матом и замахнулся на жену кулаком.
Приступ, удушье, «Скорая», Феодосия, дородовое и никаких гарантий, что сын родится живым.
Осознав, что натворил, Сашка бросил пить, как отрезало. Вкалывал сутками, таскал Наденьке фрукты и молоко, покупал препараты, навещал ее и молил о прощении. Жена молча отворачивалась к стене. А сегодня заговорила. Соседка по палате шепнула по секрету – чтобы сохранить ребенка, нужно нарвать сон-травы и положить цветы под подушку. Любишь меня, Сашенька – из-под земли эту траву достань! Толстая врачиха пожала плечами – у беременных бывают заскоки, случалось и землю ели и навоз нюхали. Исполните ее придурь, папаша, пусть успокоится.
Ни в одном цветочном ларьке Феодосии о сон-траве слыхом не слыхивали. Тетка с Крымского рынка развела руками и отправила на Центральный – там бабки торгуют, спроси у них.
В феврале базар скуден– зимние яблоки и виноград, гранаты, раззявившее красное нутро, груды картошки и репы, глянцевые турецкие овощи. Продавцы едва улыбаются, им скучно и холодно. И только бабки заглядывают в глаза прохожим, выхваляя деревенские яйца, чеснок, стаканчики сухих ягод, жалкие пучки зелени, баночки с вареньями и разносолами. Сами бабки разнятся, как и товар. Одни сияют беззубыми ухмылками, поблескивают выцветшими глазами, хорохорятся, красятся. Другие светло и спокойно смотрят сквозь время, перебирают пучки петрушки худыми пальцами. Есть и те, кто крепит медали на ветхих пальто, простреливает покупателей взглядом – зачем пожаловал?
Сашка обошел всех. Старухи пожимали плечами, ворчали, рано мол, к середине марта дай бог зацветет сон-трава, а сейчас нетути. Горбоносая Тотеке послала назойливого покупателя к моложавой куме Горпине, та – к бабе Любе, божьему одуванчику. Одуванчик оказался агрессивной каргой, лишь купюра с Иваном Франко убедила в неизбежности диалога.
- К тете Флоре язжай, сынок. В Лесное, за Грушевским перевалом. Там у ей большой сад, и зеленя и цветы и травки всякие. Заедешь в дяревню, найдешь Садовую по ней до конца, дальше в лес по грунтовке. Сверни направо на первой тропке, увидишь ворота железные, постучишь, да и спросишь. Ежли у Флорки нет – нигде нет.
Опять Грушевский перевал, чтоб его! На ржавом ведре с болтами по крутой дороге. К бесу бабьи бредни, переживет Надька без дурацкой травы. Сашка вернулся в Кировское, заварил себе лапши, просидел вечер у телевизора, бессмысленно переключая каналы. А едва рассвело – написал смску Наде, завел мотор «Москвича» и погнал в сторону Грушевки.
На удивление утро задалось. Солнце подсушило дорогу, согрело распаханные поля, в бурой траве мелькали островки зелени, почки на деревьях набухли – еще неделя тепла и весна. Хозяева выпустили пастись спутанных лошадей, тяжеловесных коров, пестрых коз и кучерявых овец, на лугах резвились телята, носились вокруг кобыл жеребята, высоко вскидывая тощие ноги. Бог даст и он, Сашка, через месяц возьмет на руки белоголового пацаненка. Трудно придется, но прабабка пятерых спиногрызов в войну уберегла! Значит и я справлюсь.
Сашка с нежностью подумал о неизвестной тете Флоре. Должно быть она татарка из тех хлопотливых тетушек с золотыми зубами и золотыми сережками, что вечно возятся то в саду, то в курятнике, поминутно поправляя платок. Наверняка угостит дымной лепешкой, едким сыром или медовым хворостом, разохается, услыхав про жену, прошепчет: бисмиллях, бисмиллях…
Перевал «Москвичок» проскочил как по маслу. До Лесного дорога тянулась ровно, и деревенская грунтовка выглядела укатанной, не иначе лесники постарались. Проехав около километра, Сашка решил не рисковать - земля размокла. Он парканул машину на полянке, отправился по тропе пешком, свернул вправо и вскоре уперся в ворота. Кованая дверь выглядела старинной, по обе стороны от нее тянулся забор с заостренными прутьями. Ни дать ни взять парк. И дом впереди на холме похож на барскую усадьбу. Ухватив гладкое кольцо ручки, Сашка постучал металлом о металл – робко, потом настойчиво. Ни звука. Он толкнул тяжелую дверь – открыто. Выложенная камушками дорожка вела к изящному зданию с колоннадой. По обе стороны зеленели розовые кусты, набухали бутонами – в феврале-то? В тени яблонь цвели подснежники, на клумбах весело желтели нарциссы и кокетничали с мотыльками фиалки.
Наперебой заливались птицы, Сашка опознал черных скворцов, нарядных зябликов и рогатого жаворонка, завсегдатая пустошей. Толстая жаба сидела на бортике у пруда и оценивающе поглядывала на гостя. Холеная кошка приоткрыла один глаз и снова сделала вид, что дремлет. А вот собак, неизбежных спутников сельского дома, не слышалось, и людей не появилось. Даже дымом не пахло.
- Эй, есть кто живой? – крикнул Сашка. – Ау! Тетя Флора!
Никого. Сашка вышел на открытое место и зажмурился – яркое солнце ослепило на миг. Когда он открыл сжатые веки, перед ним стояла женщина. Ей могло исполниться и тридцать, и пятьдесят. Загорелая кожа, тонкие черты, пепельные волосы, собранные в высокую прическу, старинное длинное платье с рядом крохотных пуговок на груди. Большие глаза, затененные штрихами ресниц. В тон им серьги с прозрачными зелеными камушками. Нежный, свежий, будоражащий кровь запах окружал Флору, словно она сама была редким цветком. Сашка замер, разинув рот.
- Добро пожаловать молодой человек, - произнесла женщина. – Я Флора. Чем могу быть полезна.
- Тут такое дело, хозяюшка, - затараторил Сашка. – Меня к вам баб-Люба послала с базара. У меня жена на сносях, приспичило ей сон-траву понюхать, вынь да положь. Есть у вас эта травка?
Женщина кивнула и прошествовала вглубь сада, Сашка заторопился за ней. В дальнем углу пряталась полянка, окруженная вековым можжевельником. Там в тени распустились фиолетовые, опушенные серебристыми волосками колокольчики сон-травы. И вправду красивая, сволочь! Помогла бы…
- Вот спасибо, хозяюшка! – выдохнул Сашка. – Почем травка? Денег не пожалею.
- Деньги мне не нужны, молодой человек. У меня другая цена, - качнула головой хозяйка.
Сашка вздрогнул. Некстати вспомнилась детская сказка про короля, который за спасение пообещал колодезному чудищу то, чего сам не знает.
- Что же вы хотите в обмен, хозяюшка? Может подвезти куда?
- Как вас величать, извините? – вежливо улыбнулась женщина.
- Сашка я. Сашка Кудашкин.
- Прекрасно, Александр. Вам действительно нужна сон-трава и вы готовы платить?
- Как бог свят, хозяюшка! Что ж я вас кину? Мы, Кудашкины, люди совестливые.
- Отработаете день в саду, переночуете в доме и поутру трава ваша. Согласны?
Поработать в саду? Дело хорошее, весной на земле вечно хлопот полон рот. Дороговато за пучок зелени, но отчего ж не помочь человеку?
- Согласен, хозяюшка. Що робить?
- Что сочтете нужным. Вон сарай, там инструменты и форма.
Флора царственным жестом указала на вросшую в землю халупку и удалилась.
В сараюшке Сашка неохотно переоделся в рубаху грубого полотна и холщовые штаны. Инструмента оказалось вдоволь – тяпки, лопаты, грабли, садовые ножницы, кургузая тачка с прилипшими ко дну листиками. Свежий вар, побелка, зола, табак, тканые перчатки и брезентовые рукавицы– все по уму.
Залихватски пригладив волосы, Сашка вышел в сад. Теплая земля приятно пружинила под ногами. Оглушительно пах чернозем, тянуло прелым навозом, палой листвой и цветами. Клумбы выглядели ухоженными, кусты явно стригли по осени и дорожки подметали недавно. Чем бы заняться? О!
Молоденькая абрикоса накренилась, ствол надломило то ли ветром, то ли чьим-то злым умыслом. Ветки поникли, из трещины натекла бурая камедь. Сейчас, малышка, мы тебя вылечим!
Осторожно скрепив стволик, Сашка обмазал кору варом, закрепил шину и прочно обмотал веревкой. К лету абрикоса станет как новенькая, глядишь и урожай даст. Чтобы деревце прижилось, Сашка принес воды и полил землю. Ему послышалась благодарность в легком шелесте веток.
Работа пошла спориться. Закатав повыше штаны, Сашка залез в родничок, выгреб палую листву и вдосталь напился горьковатой воды. Оглядев яблони, развел известку и хозяйственно побелил стволы. Натаскал перегноя и перекопал пустые грядки. Поправил расшатавшийся прут забора. Укрепил виноградную лозу, обрезал лишние плети. Выдергал сорняки из клумбы с фиалками. Пустячная вроде работа, но усталость навалилась неимоверная. Хозяйка дважды выносила молоко и лепешки с сыром, Сашка сметал еду в момент. В поисках дела он прошел мимо можжевеловой рощицы– никто не мешал гостю сорвать цветы и сбежать подальше. Но слово есть слово.
Наконец солнце ушло за деревья, воздух наполнился мягким светом. Птичий щебет слился в единый хор. Закружилась сонная мошкара, цветы закрыли чашечки, плотно сжали упругие лепестки. Толстая жаба неодобрительно покосилась на чужака и шумно плюхнулась в пруд – спать. Первая звезда прорезалась в безоблачном небе. По детской привычке Сашка загадал желание – пусть жена родит сына.
Он собрал инструменты, вымыл руки, ополоснул лицо, удивился – вроде брился с утра, а щетина отросла дай боже. И джинсы оказались великоваты, а рубаха наоборот тесна в плечах.
Сумерки быстро сгустились, свет усадебных окон манил в тепло. Электричества не было, хозяйка расставила по гостиной свечи в причудливых канделябрах. Накрытый стол впечатлял – пыхтела сковорода жарехи с грибами, круглился пирог с сыром, а рядом другой краснел давленой вишней. Не обошлось и без зелени, перченой брынзы и свежей хрусткой редиски. Сашка лопал как не в себя, Флора ела как птичка. После ужина враз одолела дрема. Помог чай, горячий и крепкий. Придерживая чашечку за тонкую ручку, Сашка глазел по сторонам.
Дом держали на широкую ногу – ковры, паркет, несколько картин в рамах. И никаких следов ни мужчин, ни прислуги… Зато в гостиной царил рояль с лакированной крышкой. Встряхнув кистями, Флора села на табурет и заиграла что-то печальное. В музыке Сашка не разбирался, но понял – здорово. Он всматривался в порхание длинных пальцев, любовался тонким профилем милой хозяйки. В неверном свете канделябров она казалась молоденькой, грудь круглилась под тканью платья, несколько пуговок расстегнулось, обнажая границу между загаром и молочной белизной кожи. Сашка остро почувствовал, что у него давно не было женщины.
Музыка кончилась. Флора подошла к столу, запах духов тянулся за ней, как шлейф.
- Я наблюдала за вашей работой, Александр. Труд на земле вам близок, вы знаете в этом толк. И не обижаете зря ни зверей ни мурашек ни сорняки. Мне понравилось.
- Спасибо, хозяюшка, - просиял Сашка. – Дед мой селюк, я малой у него на грядках копался, вот и выучился.
- Мало учиться, надо любить, то что делаешь. Вы умеете любить, Александр. Хотите остаться здесь?
- Поработать в смысле? Дак можно. Вот женушка моя родит, заберу ее из роддома и посадовничаю. Парк у вас знатный!
- Нет, Александр. Только вы и я.
Зеленые глаза Флоры засияли совсем рядом. Сашка наконец-то различил аромат духов – жимолость и вербена. Он тяжело сглотнул:
- Звиняйте, хозяюшка, я не по этой части. Посадить или прополоть – запросто, а для баловства у меня жена есть.
Женщина коротко улыбнулась:
- Хорошо. Пойдемте я покажу вам спальню.
Флора провела Сашку сквозь темный коридор, открыла замок и показала небольшую уютную комнату. Затем коснулась губами щеки мужчины. Сашка вздрогнул – прояви хозяйка настойчивость, он бы не сдюжил. Но дверь за Флорой скрипнула и закрылась. Сашка не раздеваясь упал на кровать и без просыпа продрых до рассвета.
Разбудил его разноголосый хор птиц. Солнце скрывала легкая дымка, воздух чуть посвежел. Сашка в охотку натаскал поливной воды в бочку, подправил насос и явился в гостиную. Пока он завтракал, хозяйка возилась с вышивкой, чтобы не смущать гостя. Дождавшись, пока Сашка доест, Флора вывела его из усадьбы и протянула два свертка.
- Вот сон-трава, Александр. Как жена налюбуется, пусть посадит в теньке за домом, и ваши дети всегда будут здоровы. А луковица тюльпана – мой подарок. Посадите ее сами.
-Благодарствую, хозяюшка. С меня причитается! – смутился Сашка.
- Будьте счастливы и прощайте!
Шустрый комар залетел Сашке в нос, он зажмурился, расчихался, а когда снова открыл глаза, женщину не увидел. Ну и аллах с ней, надо спешить, пока цветы не завяли.
«Москвич» оказался буквально погребен под сугробом палой листвы, ключ с трудом поворачивался и двери скрипели. Но с третьего раза мотор завелся. Сашка погнал машину через Лесное. На перевале он увидел колонну военной техники – транспортеры и танки.
Подле Грушевки вдоль дороги появились билборды «16 марта – референдум». Возле Старого Крыма на трассе рабочие неторопливо снимали баннер «Поздравляем с 2014 годом». Партачи, на календаре тринадцатый!
Во дворе обнаружилась будка, полувзрослый кобель блажил и рвался с цепи. На брех вышла Наденька, похудевшая и усталая. На руках у нее сидел белоголовый крепыш. Увидев гостя, она осторожно посадила сына на крыльцо и повисла у Сашки на шее:
- Вернулся! Жив! Я всегда верила, что вернешься! Где ты пропадал целый год?
- Сон-траву добывал. Вот, гляди…
Наденька так и не допыталась, куда исчез благоверный. Но особо и не старалась – разлука укрепила ее любовь к мужу, а радость от возвращения навсегда отучила от свар. Сына она назвала в честь отца и млела, слыша басовитое «Сан-Саныч поди глянь, что папка тебе купил».
«Москвич» не пережил приключений и опочил в металлоломе. Дареную луковицу Сашка зарыл под старой грушей и успел было забыть о ней, но однажды апрельским утром проснулся от восторженного крика жены. Двор оказался усажен тюльпанами самых разных размеров, цветов и форм.
Повосхищавшись, Наденька срезала урожай, отвезла в Феодосию и распродала за день. Цветы пришлись ко двору, через год Сашка поставил прилавок на трассе, а через два - киоск в Коктебеле, под крылом тети. Надя родила второго сына, и собиралась за дочерью.
Сашка лучился счастьем. Лишь в феврале, почуяв запах цветущей жимолости, он порой тихонько вздыхал… Впрочем, о сделанном выборе садовник не пожалел ни дня.