В Тайном Городе и всем волшебном мире кипит привычная и весьма неспокойная жизнь: загадочный мастер НО учит быстро и недорого ремонтировать поломавшийся паровоз, в московском метро появляются жуткие вампиры, кому-то повезло прикоснуться к мистическим тайнам Санкт-Петербурга, а Инге Волковой и Яне Маннергейм приходится отправиться на таинственный остров посреди Тихого океана, где по приказу беспощадного Ярги, первого князя Нави, создается нечто грандиозное...
Мы публикуем отрывок из книги Вадима Панова «Порченая кровь».
***
Свобода!
Абсолютная! Всепоглощающая свобода, которая накрывает с головой и не отпускает... Ты ее не отпускаешь, потому что не хочешь от нее отказываться, не можешь... не можешь от нее отказаться, потому что она...
Свобода! Чувство, которое не определяется словами, — оно просто есть. Чувство, которое невозможно описать и невозможно с чем-нибудь спутать, — ты просто знаешь, что это оно.
И ты счастлив.
Абсолютная свобода.
Не от чего-то конкретно, а просто — абсолютная. От всего сразу: от планов, забот, решений, амбиций, желаний, страстей... Все улетает прочь, рассеиваясь незначимой дымкой, потому что полная свобода — от себя.
Когда отрекаешься от неукротимого стремления вверх...
Нет!
Не отрекаешься — заменяешь все пустое неукротимым стремлением вверх. Высоко вверх. Так высоко, что страшно даже тебе, видевшему — без преувеличения — всё! Но тебя нет. И неукротимое движение вверх — это не твое желание, а естественное стремление свободы, которой ты стал. Ты — свобода. И ты — неукротимое стремление.
Нет!
Вас двое. Два стремления к свободе. Всадник и дракон, понимающие друг друга с полуслова. Слившиеся так тесно, что давно превратились в единое целое. Близкие по духу и пылающему в каждом из них огню.
— Выше! — кричит всадник. — Выше, Антрэй!
И темно-синий зверь послушно рвется вверх, к звездам, которые еще не видит, но уже чувствует... всегда чувствует. И рвется так, словно собирается до них добраться, допрыгнуть — даже ценой жизни.
Рвется так, словно звезды и есть свобода.
— Удиви меня, Антрэй! Испугай меня!
Позади еще тысяча футов, но далась она непросто: взмахи крыльев становятся редкими, тяжелыми, дракон устал, свистящее дыхание прерывается всхрипами, но они взобрались! Они так высоко, что страшно даже помыслить о пройденном пути.
Нет!
Не страшно. Ведь страх и свобода несовместимы.
Они прошли, и если захотят — продолжат путь. Они сами решают, что им нужно.
Они — свободны.
— Выше! — резко требует всадник. — Еще выше!
Он чувствует, что дракон дрожит от напряжения, но жаждет невыполнимого.
— Выше!
Ему тяжело? Конечно, тяжело, ведь быть над всеми — нелегкое бремя. Ему трудно дышать?
Конечно, трудно, потому что они поднялись на такую высоту, на которую не взбирается даже воздух. Ему страшно?
Нет, ведь это не страх, а его преодоление — достижение настоящей свободы. В противном случае зачем идти к вершине?
— Вперед, Антрэй!
И дракон послушно взмахивает крыльями.
Нет!
Не послушно. Дракон такой же сумасшедший, как всадник, иначе разве они сумели бы стать единым целым? Дракон тоже стремится быть первым и привык доказывать свое право на лидерство. Дракон всегда так жил — бросая вызов всему, что оказывалось на его пути, и сам выбрал того, кому будет служить, потому что второго такого не найти во всей Вселенной.
— Выше, Антрэй! — крикнул Ярга.
Еще один взмах крыльев, но на этом — всё, даже у неукротимого дракона есть предел. Выше не получится... Антрэй тяжело выдохнул, повернул голову и виновато посмотрел на всадника. Извиняясь за то, что не смог исполнить его требование.
— Все хорошо, брат, — улыбнулся Ярга. Похлопал зверя по спине и бросил взгляд вверх.
— Как тебе звезды? Отсюда они выглядят совсем не так, как снизу, да?
Дракон согласно всхрапнул.
Никогда раньше он не залетал так высоко, на самую границу Великой Пустоты, что вечно обволакивала Землю, и не знал, сумеет ли когда-нибудь повторить опасное путешествие.
— Очень яркие, правда?
Еще один короткий звук в ответ.
— Звезды не так далеко, как нам кажется, Антрэй, — задумчиво произнес Ярга, бросая поводья и откидываясь назад. Теперь он полулежал на спине дракона, опираясь на правый локоть и с улыбкой разглядывая мерцающие светила.
— И не так недосягаемы... — Он вытянул левую руку, словно желая прикоснуться к одной из звезд. Или погасить, небрежно закрыв указательным пальцем. Снова улыбнулся, но не дракону, а звездам, или своим мыслям, и продолжил:
— И где-то там, среди них, затерялась моя родная...
На этот раз всхрап получился изумленным.
— Да, Антрэй, когда-то давно я жил под другим солнцем, и оно тебе не понравилось бы.
В следующем рычании можно было расслышать вопросительные нотки, но Ярга продолжил бы и без просьбы:
— То была угрюмая звезда, злая и жестокая, вокруг которой, словно жалкий инвалид, ковыляла одна-единственная планета... Почему инвалид? Потому что она была покрыта волдырями ожогов и шрамами беспощадных метеоритных ударов... Ах, да, я забыл рассказать, что звезда испускала и, наверное, до сих пор испускает весь возможный спектр смертоносных лучей, выжигающих на своем пути все живое. До состояния абсолютной стерильности... Такой была моя Родина: планета-инвалид, медленно вращающаяся вокруг звезды-палача, подставляя ей то один, то другой бок, чтобы лучи неспешно, но неотвратимо уничтожили все то, что Спящий счел ненужным... Ты уже понял, Антрэй, да? Та планета была огромным кладбищем, на котором закапывали грязь, оставшуюся после сотворения мира. Все, что показалось чересчур страшным для чистенькой и новенькой, с иголочки,
Вселенной. Ярга помолчал, пронзительно глядя на размытую границу, отделяющую Землю от пустоты, и медленно провел пальцем по жесткой чешуе дракона.
— Я становлюсь сентиментальным... В последнее время много думаю о тех временах, о Спящем и о том, какого проклятия он нас сотворил. Точнее, зачем не уничтожил сразу и безжалостно, как это он умеет, зачем оставил шанс? Неужели в том тоже был его замысел, и я этот замысел воплотил? Неужели?
Ответить на подобный вопрос дракон не мог.
Да Ярга и не ждал ответа.
— Моя родная планета не могла быть домом, только могилой, но получилась колыбелью. Страшной, смертоносной, беспощадной колыбелью, в которой Навь закалила и тело, и дух. И пока асуры наслаждались благоденствием света, мы прогрызали себе путь из тьмы. Мы спасались от убийственных лучей в глубоких пещерах, учились обходиться без еды и воды, залечивать раны и не сдаваться. Это было главное, чему мы научились: не сдаваться, несмотря ни на что. Мы могли умереть, как было предопределено, но не стали. Мы могли приспособиться и превратиться в разумную плесень на стенах пещер, но не стали. Мы захотели жить, а не выживать. Нам не оставили ничего, кроме тьмы, и мы обратили ее в свою силу. Мы были обречены, но сумели переделать могилу в колыбель, а потом разломали ее — потому что захотели большего. Я захотел большего, Антрэй, я! — Ярга выдержал паузу. — Я сказал Нави, что мы не можем вечно оставаться темным сном Спящего. Я сказал Нави, что хочу отнять Вселенную у асуров — его любимых детей. Я пошел против создателя всего сущего и разломал колыбель, в которую мы превратили могилу. Я вывел Навь во Вселенную и бросил вызов асурам... Нет! Не вызов.
