Лежу на лужайке Римского аэропорта Фьюмичино...
Жду рейс.
Разморило.
Голова на рюкзаке ноги упёрлись в розовый известняковый парапет статуи. Гигантский бородатый бронзовый старик в складчатой мантии до пят одной несуразно огромной, вытянутой вверх рукой уперся пальцем в живот Небу, в другой на ладони держит винт Архимеда.
Огромная, начищенная, как самовар, бронзовая штуковина зло сверкает на солнце. Черт знает этих итальянцев. Может, этим он им и запомнился?..
В уже набравшее жар небо уходят сигары самолетов: белые, голубые, розовые… Один за одним. С моего ракурса кажется, что самолёты взлетают с моей салатовой футболки, как экзотические насекомые с райской луговинины.
Главное теперь — не шевельнуться.
Но, во-первых, и не хочется, а во-вторых, это может разрушить тонкий, скрытый от нашего понимания механизм и... произойдёт что-то страшное, непоправимое.
Всегда, когда я попадаю в Италию, возникает это странное ощущение…
Ощущение причастности к Божественному Механизму Мироустройства.
И это удивительное, непривычное чувство твоей нужности, незаменимости и… любви. (Как у нас чувство, что всем до тебя — пофиг.)
Словно тебя, букашку этакую, Оттуда, с Неба, любовно разглядывают, переворачивают с боку на бок… И хочется, как бездомной приблудной собаке, завалиться на спину и… доверчиво подставить беззащитный розовый живот…
Леонардо, дашь потом подержать свою бронзовую фиговину? Не бойся, я не уроню!