Сегодня выдалось свободное время, чтобы потрещать с одной моей старинной подружкой. Жизнь, конечно, раскидала нас в разные уголки страны, но да здравствует интернет! Это та самая подружка, с которой мы дружим уже больше тридцати лет, еще с дошкольного возраста. И та самая, с которой мы лазали под балконом, чтобы втихаря вернуть неизвестно кому стыренную Муськой курицу. Если вы не читали эту детективную историю, то она – вот тут.
Между делом я ей рассказала, что вот, пишу тут про котиков. Первым делом она, конечно, про Муську спросила, потом про Мурзика.
- А про Кента написала? – проржавшись, спросила она.
- Блин! Точно! Кент!
- Эх ты! Как ты могла забыть!
И правда, как я могла забыть ту летнюю неделю, когда нас чуть в инфекционку не отправили?!
А начиналось всё вполне себе обычно. По весне Муська по обыкновению ушла в загул. Кошкой она была не только красивой, но и умной, поэтому коты хороводились за ней десятками. Но выбирала она самых, разумеется, страшных, облезлых и невероятно наглых. Стандартная девочковая фишка.
Правда, на свою территорию она не пускала даже самых уродских ухажёров. Не раз мы наблюдали, как она крутила задницей перед вожделеющими котовскими мордами. А задница у неё была что надо, уверяю вас. В меховых штанах повышенной пушистости. И виляла она крайне профессионально, нам даже стыдно немножко было. Коты шли следом за виляющей попой, как мыши за дудочкой Гаммельнского мышелова: затаив дыхание и не отводя глаз.
Но спектакль заканчивался ровно в тот момент, когда виляющая задница пересекала границу балкона: дальше ни одному хахалю пути не было. Ни умильные взгляды, ни агрессивное шипение, ни даже замахивание лапой. Кстати, за замахивание Муська раз и навсегда исключала ухажёра из списка допущенных к телу.
Ну так вот. Один из ухажёров проявлял наибольшую настойчивость. Он караулил Муську у окна днём и ночью, выл ей про неземную любовь, доводя до белого каления всех соседей, клялся в верности, стуча себя лапой в грудь. И добился-таки разрешения сидеть ВНУТРИ балкона!
Фото кота, конечно, у меня нет. Но он очень похож на вот этого, из интернета:
Тётьлюда, правда, этой любви не одобряла, более того, сердилась на Муську и крыла её разными нехорошими словами, касаясь её, Муськиного морального облика. Муська лениво щурила зелёные глаза и мягко хлопала пушистым хвостом, ясно давая понять, куда Тётьлюда может эти слова адресовать. А кота Тётьлюда, конечно, выгоняла.
Между тем кот продолжал дежурить. Мало-помалу Тётьлюда привыкла к котячьему бдению, а моя подружка, пользуясь моментом, бросала коту разные вкусные кусочки. Кот, разумеется, этот последний факт оценил. И снова перебрался ВНУТРЬ.
А ещё через несколько дней у серого наглеца произошла переоценка ценностей. По зрелом размышлении он пришёл к гениальной мысли, которую очень любит мой папа: «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда!».
И с тех пор кот стал приходить не к Муське, а к моей подружке. Теперь уже не Муську, а её хозяйку встречал с балкона хриплый мяв. Тётьлюда привычно ругалась, а старший подружкин брат подкалывал:
- Иди, там кент твой сидит опять.
Так с подачи старшего братца кот стал Кентом.
А ещё через некоторое время Кент обнаглел до крайности. В Средней Азии, как вы понимаете, лето такое, что окна не закрываются никогда, а ночью распахиваются шире обычного, чтобы уловить хоть какую-то прохладу. Кент воспользовался этим фактом, чтобы приходить спать в комнату. Да не абы куда!
«Любить так любить!» - решил кот и бухнулся в подружкины ноги. Ну, в том смысле, что спать решил исключительно в постели. Там его Тётьлюда утром и застукала, намывающим свои, так сказать, символы любви. Романтизмом не прониклась и с криками выперла Кента за пределы квартиры, перебудив весь дом и вызвав некоторое недовольство сына и мужа.
- И незачем так орать! – голосом Кролика провещал старший отпрыск. – Подумаешь, помыл яйца в чужой кровати! (подросткам не свойственна деликатность, как вы заметили).
Между тем, Кент на следующую ночь повторил экзерсис с яйцами. Но был мудрее и брызнул с кровати до появления Тётьлюды. Как выяснилось, брызнул трак быстро, что блохи не успели! Остались в подружкиной кровати. Но об этом мы узнали не сразу.
Мы с подружкой часто играли то у неё, то у меня, и в этот раз была очередь «у неё». Общались себе, и время от времени почёсывались, списывая на комариные укусы. А потом поняли, что чешемся слишком часто и целиком! Ноги наши вдруг оказались покрыты мелкими пупырышками и нещадно зудели. И руки тоже. И живот!
Подружка попросила маму чем-нибудь помазать «от комаров». (В то время в подобных случаях родители выдавали всем вьетнамскую «Звёздочку», которую я ненавидела за запах и за то, что от неё ногам холодно). Но обычно невозмутимая Тётьлюда, увидев наши ноги, вдруг страшно перепугалась и кинулась звонить моей маме:
- Ты только не волнуйся! – сказала она.
Покажите мне ту женщину, которая после этих слов являет собой образец спокойствия.
- Ты только не волнуйся. Но… кажется, девчонки корь подхватили!
Я не слышала, что именно ответила моя мама, но по доносящимся из трубки звукам поняла, что «скорая» уже едет. Я не очень понимала, что такое корь, но все дети из книжек при этом заболевании обычно были нарисованы лежащими в постели буквально при смерти и пьющими какую-то гадость из бутылочки с надписью «микстура». Фу!
Ещё через минуту мама была рядом и судорожно хватала нас за ноги, разглядывая пятнышки.
- Корь! – выкрикивала она, - это точно корь!
Мы с подружкой переглянулись и поняли – точно. Сейчас будет и больница, и гадость из бутылочки, и прочие радости детей из книжек.
- А что, корь так опасна? – осторожно спросила я. Очень уж не хотелось микстуры.
- Молчи! – с надрывом сказала маман и заплакала.
Вообще-то, она всегда плакала, когда я болела – неважно чем. А до школы я болела не то чтоб много… а, как бы это сказать… Постоянно. Точнее даже, я не помню, чтобы я не болела. Ну, может, пару недель летом. Но с первого класса как отрезало, что удивительно. Видимо, ресурс исчерпался. А может, сыграло свою роль то, что в школе меня оказалось труднее контролировать: надела я шапку или нет, повязала ли шарфик или «иду с голой шеей, ужас!». Вот иммунитет и проснулся. Я только-только начала ощущать вкус новой жизни без уколов и лекарств, а тут, здрасьте – корь какая-то! Вот не хватало!
- А может, это и не корь никакая, - тоскливо сказала я, думая об уколах, которых моя восьмилетняя попа повидала немало и больше не хотелось.
- Корь! – убеждённо рявкнула маман. И почесалась.
И Тётьлюда почесалась. И мы с подружкой почесались. И снова все почесались.
- Да что ж это такое, чешусь вся! – сказала маман, судорожно соображая, что мне собрать с собой в больницу, - на нервной почве, что ли? Как думаешь, их сразу в инфекцию сунут?
- Да сразу, наверное, - ответила Тётьлюда и снова почесалась, - действительно, я тоже вся чешусь.
И тут она увидела блоху. Блоху!
- Да это никакая не корь! – крикнула Тётьлюда, пытаясь поймать насекомое. – Блохи! Ты глянь, а! Блоха!
Ни до, ни после я никогда не видела, чтобы кто-то так радовался, увидев блоху.
- Это укусы! – радостно пояснила она ничего не понимающей моей маме. – Не корь, а блохи покусали!
И мама обрадовалась.
Но уже через секунду Тётьлюда рассвирепела:
- Это от поганца твоего! – набросилась она на дочь. – Приветила кота, молодец! Будем теперь всю квартиру драить!
- Ну и чо… блохи, - буркнула подружка. – Может, это не от Кента совсем. А от Муськи.
- Я те дам! От Муськи! Я мыла её недавно! – возмутилась её мать. – А чтоб кота больше не вздумала в дом тащить! Оторву ему всё!
Маман собралась было поволноваться по поводу переносимых блохами болезней, но её тревога не нашла поддержки в тётьлюдином лице, и маман успокоилась. На свет извлекли ненавистную «Звёздочку» и щедро натёрли все места, докуда могли добраться. На фоне исчезающих из сознания уколов я даже смягчила своё отношение к вьетнамскому бальзаму.
А Тётьлюда слов на ветер не бросала: уже следующим утром впрягла нас в генеральную оборку всего дома. Да.. А Кент, как ни странно, с тех пор в квартиру не входил. Яйца берёг, надо полагать.
