Я вновь до Пышмы.
В электричке добрая попутчица, как и просила Всевышнего при выходе из дома. Час в ритмах отстукивающих колёс за разговорами сократился до пяти минут. Рассказ собеседницы о «сюрпризе» судьбы, круглосуточные думы о смирении и принятии нового образа жизни, сузившей привычную дорогу сорокалетней семейной идиллии на горькие тропинки одиночества, разветвляющихся в сторону кладбища и храма. Успокоительной и спасающей точкой продолжающей лететь с одним крылом – кошки с собаками. Только в этом месте повествования увидела полуулыбку Галины.
«Ты, Ангел, впереди, я за тобой позади!» - как молитву твержу, мысленно ухватившись за подол его шёлково-льняных одежд. Представляю этого белоснежного всемогущего великана и впереди себя, и одновременно возглавляющего все виды транспорта, которые приближают меня к встрече с продолжателями моего рода.
Ещё в прихожей своей квартиры, присев на дорожку, представила весь путь. В той картине был заказанный мною автобус 108 маршрута, с которого ближе и удобнее добираться до заманивающей ароматами ванилина «Кулинарии», готовящей гостинцы для сладкоежек – традиция со студенческой поры.
Метро. Терпения нет стоять на движущемся эскалаторе –обгоняю его и впереди справа по инструкции стоящих. На выходе из подземки эксперимент: «А слабо тебе, пенсионерка, через две ступеньки вверх бегом?!» Бежала за нулями ста процентов. Впереди ещё много тренировок…
На остановке 108! Старенький автобус – СССР-овский. Оказывается, ещё такой вид сохранился. Копающийся заботливый водитель с уличной стороны в боковой стенке транспорта, открывающегося только для него окошечка, напомнил туристическую поездку в Узбекистан.
Там, в августе 1979 года, тоже был такой же автобус, выделенный уральским туристам для путешествия по хлопковой стране. Наш водитель всегда чумазый от частых незапланированных остановок с ремонтом автобуса, лёжа под ним прямо на земле. Нет добра без худа и худа без добра. Это же расшифровывает древнегреческий знак «Монада» - горошинка белого в чёрном, а чёрного - в белом. Так и нам пришлось заночевать в колхозе председателя Хабибова. Одну комнату выделили для мужчин, другую – для женщин. Когда покупала в Нижнем Тагиле путёвку в Ташкент-Бухару-Самарканд за триста шестьдесят рублей на десять дней (по тем временам это огромная цена была), то и представить не могла, что буду спать на старинной узёхонькой одноместной никелированной кровати с незнакомой женщиной. Настоявшись на обочинах дорог под палящим солнцем, насмотревшись на бескрайние богатые хлопковые поля, рассмотрев эти коробочки будущих тканей и оставшись без ужина, уже было состояние – лишь бы хоть какая-то половинка спального места. Утром уральских аскетов разбудили затёкшие бока, выдержавшие одну позу – как легли, так и встали. К своему стыду проснулась последней, и то меня разбудили. Народ уже ждёт команды оптимиста шофёра. Завтрак представлял из себя разломанную на несколько частей лепёшку, по кусочку каждому и по пять-шесть штук виноградинок. Всё это поедалось стоя на улице. Подхожу ко всем и вижу искусственный водоём прямоугольной формы, в нём красивые, красно-оранжевые средних размеров декоративные рыбы. Тут же вспомнила, что не так давно видела во сне этот водоём таких же форм и размеров, с такими же сказочными его обитателями. Списала все неудобства ради этого дива и сбывшегося видения.
Мало-мало движущийся автобусик продолжал приближаться к древнейшим памятникам, украшенным бирюзовой мозаикой и святыми иероглифами-орнаментами. Нас уверенно обгоняли на больших скоростях роскошные лакированные с широкими окнами и занавесками на них длинные автобусы интуристов. В чёрных очках иностранцы свысока посматривали на простой советский народ.
Увидели много мечетей, минаретов, башен. Познакомились с архитектурой Средневековья. Незаметно для окружающих прикасалась ладонями к многовековым камням-стенам. Кто они те каменщики, что возводили эту красоту? Наша экскурсионная группа заходила и в жилой двор узбеков. В нём только стены, крыши нет. Прямо на земле невидимый настил, на нём одеяло ватное без пододеяльника. Толи это у них постель, толи так для отдыха. Жители этого двора на корточках здесь же – мужчина с детками. По диагонали двора натянута верёвка с висящей на ней одеждой. Ни деревьев плодовых, ни зелени для уюта, ни детских качелей, игрушек. Всё смотрелось бедно, мрачно. Одеты простенько, очень смуглые, выражения лиц невесёлые, рассматривающие нас, не весть откуда прибывших ротозеев. Наверное, это тяжело, когда чужие толпами переступают их порог, пусть даже по договорённости и за плату. Чувствовала виноватость, хотелось по быстрее покинуть чужое жильё. Улочки узкие. Вдоль одной из них тянется забетонированный по дну и бокам ручей, глубиной по колено. Мальчишки в одних чёрных трусиках плескались в нём. Вся их забава. Рядом с автобусной остановкой чайхана, где на широких лавках размещались мужчины в халатах, скрестив ноги по-узбекски, пили чай. Дивно было, как это при всех так спокойно, не обращая внимания на приезжих «гостей» со всех «волостей». Эх, как всё в жизни не просто так, что здесь оказалась. Через тридцать шесть лет в свет выйдет книга писателя Александра Старкова-Борковского «В плену вчерашнего Солнца», где на странице триста семь мною в иллюстрации отразится тема, увиденного в культурно-историческом Узбекистане. Художники на полотнах в уголочке оставляют свой автограф. А я, в знак благодарности Всевышнему за всё происходящее со мной в жизни, вписала старинными иероглифами под куполом на изображённой стене святыни главное Слово каждого мусульманина – Аллах.
Здесь же, в Самарканде, в торговых рядах купили узбекские, будто лаком покрытые, лепёшки с семенами в центре неё. Продавец объяснил, что рецепт теста и выпечки держится в секрете. Лепёшка никогда не заплесневеет, можно годами хранить, а когда захочешь её съесть, то над паром подержать и она станет мягкой. Берегла ту лепёшку как сувенир в серванте на виду. И правда, твердела, но плесени не было. Почему не съели всей семьёй? Всё хотелось сберечь, сохранить, увековечить. Куда потом девалась? Кто его знает… Только помню ещё, как с этой лепёшкой в красивом белом удлинённом платье с цветастым узором – купоны, купленном в Ташкенте, в красных бусах, с распущенными волосами, в только что на последние пятьдесят рублей приобретённых польских из натуральной кожи, на высоких каблуках, беленьких туфлях шла там в людской толпе и вдруг вижу улыбки пожилой иностранной пары, радующейся и фотографирующей меня в таком виде. Они что-то говорят оживлённо, и мне радостно.
На базаре Бухары пробовали прозрачный крупнющий с куриное яйцо и сладкущий виноград за пятьдесят копеек килограмм. Там же за девяносто копеек купила первые фланелевые ползунки несколько штук для своего будущего малыша, который появится через год. По ценам было дёшево. Интересно устроено всё в мире, какая-то милая чернобровая в тюбетейке узбечка шила для моего сына из настоящей добротной цветастой фланели одежду. Я ей благодарна. Это же всё первое и впервые! Сегодня сыну тридцать восемь лет и у него уже свой сын. А я всё достаю с ностальгическим удовольствием из сундуков памяти и каждый раз покупаю эти мягкие и нежные вещи.
На одном столе, стоящем посреди улицы, выставлены красивый красно-золотой большой заварочный чайник, бусы из цветов. К украшениям большой интерес, и к посуде тоже. Такие видела впервые. Вокруг стола народ и руководитель игры. Надо было дать ему какую-то сумму денег, чтобы участвовать в этой коллективной лотерее. Два рубля поставила на чайник, и столько же на бусы. Эта затея длилась минутку. Никто не выиграл почему-то. И моя кухня, и шея тоже. В голове держу, что этот мужчина до сих пор не отдал мне сдачу один рубль. Напомнила вслух об этом. Взгляд его испепеляющий ненавистью. Но отдал! Ох, и навивная же я. Именно здесь получила урок – не испытывать птицу удачи в играх. На свои честно заработанные деньги мечту надо покупать только в магазине. И я бы приобрела тот чайник и бусы в магазине, но такого товара тогда там не было. Думала, а вдруг?! А вот и не вдруг. А только своими руками выбросила на ветер четыре рубля ни за что, ни про что. Эта сумма – оплата в детском саду моего рабочего дня на ставку. Поэтому в телевизионно-газетно-почтовые лотереи не играю.
С людьми высшего европейского сорта пришлось встретиться ещё раз. В гостинице, в ресторане. Только в ресторане на фоне окон от пола до потолка, завешанных прозрачным тюлем, за столами, покрытыми белоснежными скатертями завтракали немцы. Перед ними в ряд фужеры, ножи, вилки, салфетки, яства. Нас, уральскую группу, отвели в маленькое помещение, напоминающую кладовку, потому что не было ни одного окна. Стены покрашены тёмно-синей масляной краской. В этой клетушке помещались только наши столы. Всё перечисленное для представителей Германии, нам и не снилось. Наше меню состояло из яичницы трёх яиц и вылетай! Дверь была открыта именно напротив меня. Выданное блюдо не интересовало, в голове пульсировало недоумение: «Это и есть национальная кухня?!» Будто из конуры смотрели мы на этих вальяжно развалившихся высокорослых в шортах (наши мужчины ещё тогда их не носили, диким казалось оголять мужику ноги) интуристов и пытались понять, почему так-то по-разному нас «взвешивают» по-ценности и принимают, по каким-то своим, сортирующим нации и страны, критериям. В кладовке стоял резкий запах дуста…
Неделя туризма по республике-сестре завершалась. Так много фонтанов в ряд видела впервые. Пробегая под ними, жаждала нашего дождя проливного и родименькой домашней картошечки досыта.
Как далеко я «уехала» с воспоминаниями.
И так 108! Конечная, она же и начальная остановка. Кондуктор – старенький грузин с золотыми зубами, седыми усами. На всякий случай оглянулась, уж не кино ли снимают в живую, нет – это реальность. Наполнившийся пассажирами автобус уже отъехал далеко и не одну остановку, но билеты нам не выдавали, денег с нас не брали. Аппарат, выдающий чеки-билеты сломался. Все молча наблюдали, что будет дальше. Кондуктор спокойно сидел на своём месте, улыбался, что-то бормотал тихонько, пробуя нажимать непонятные для горца своей современностью кнопки аппарата. Восхищалась его выдержкой, подытоживая происходящее: «Вот почему этот народ долго живёт, не берёт близко к сердцу!» Но вот он встал и решил на махоньком клочке бумаги, вырванном из мини-блокнотика, отмечать количество пассажиров и принятых от них сумм. Шёл, обращаясь сначала только к сидящим с правой половины салона. Подумалось, видно, так по рядам на любимых виноградниках работал. Потом и до нас, сидящих слева, дошла очередь. Когда работают русские кондукторши, то охватывают пассажиров как бы вширь, не оставляя за своей спиной безбилетников. В салоне тишина, чтоб не спутать новую «методику» оплаты проезда. На билеты все старались дать без сдачи, чтобы хоть этим помочь пожилому человеку, да ещё мужчине, да ещё с Востока. Он деньги брал и не считал – доверял людям Урала, держался молодцом, будто всё в порядке. А мы переживали: «Как же он так-то целый день с карандашиком и этим бумажным клочком?» Одна из пассажирок помогла ему настроить аппарат, долго они с ним возились. Двери открывались и закрывались, люди заходили и выходили. Иногда он ждал, что, как по старинке, народ будет передавать деньги за проезд через весь салон и плотную толпу, в чужие руки, с возвратом билета в нужные руки. Но нынче привыкли, что кондуктор, имея способности сжиматься и расширяться, протискиваясь, сам обходит каждого пассажира. Голос кондуктора в шуме плохо слышен, непривычный образ в мужском обличье не привлекал внимания входящих. Взгляд кондуктора становился как у обиженного ребёнка. Растерянные глаза, похоже, делали вывод: «Это не моё. Пора в горы, к родным, к виноградникам». Извлечённые женщиной-помощницей билеты из аппарата, уже почти на конечной остановке с опозданием разносил грузин, спрашивая с акцентом, кому, за сколько он должен вручить билет, но салон уже был почти пуст…
