Большому пушкинскому юбилею (6 июня «солнцу русской поэзии» исполнилось 220) столичная «Новая опера» посвятила целый фестиваль.
Назвали незатейливо – «Пушкин-фест», но зато афишу насытили событиями на славу.
Тут тебе и хрестоматийные «Евгений Онегин» (спектакль еще самого Евгения Колобова – своего рода визитная карточка театра, которой здесь уже много лет открывают каждый сезон) и «Руслан и Людмила» (концертное исполнение сокращенной версии), и другой «Евгений Онегин» (который не Чайковского, а Прокофьева – музыка к некогда несостоявшемуся спектаклю Таирова), и концерт Оркестра народных инструментов имени Осипова под названием «Солнечный мир Пушкина», и романсовый вечер…
Добавить бы сюда еще пару пушкинских спектаклей из текущего репертуара («Бориса Годунова» и «Моцарта и Сальери», который в колобовской версии переплетен с моцартовским Реквиемом и носит название «О, Моцарт! Моцарт…»), и совсем бы все получилось красиво и классично, но театр решил удивить новацией – видимо, желая оправдать в очередной раз свое название.
Центральным событием фестиваля сделали премьеру оперы «Пушкин», появившейся на свет в 2017 году.
Правда, когда-то Колобов задумывал новизну «Новой оперы» совсем иначе – он никогда не был фанатом новых партитур, скорее, его манили классические шедевры, по тем или иным причинам неизвестные в России вовсе или хорошенько подзабытые.
Но иногда и совсем новое в театре ставилось – при отце-основателе, например, «Первая любовь» А. Головина, уже после него – «Школа жен» В. Мартынова или «Пассажирка» М. Вайнберга. Но только иногда – никогда современные партитуры не были репертуарным мейнстримом «Новой».
И понять театр не трудно (как, впрочем, и любой другой оперный театр России): продать публике современную оперу – дело заведомо безнадежное. Сколько за последние десятилетия попыток ни было предпринято (справедливости ради – не так уж и много), а ни один современный опус даже близко не смог приблизиться по популярности к вечнозеленым шедеврам 19 века.
Даже советская классика (по своему музыкальному языку – это именно она) в лице опер Вайнберга в Большом (там пару лет назад поставили «Идиота») и той же «Новой» с трудом собирает залы, что уж говорить об остальном: практически все подобные работы наших театров носили проектный характер, показывались считанные разы и весьма быстро сходили со сцены.
В чем же причина? Публика дура или современные оперы столь безнадежно плохи? Ну, если публика и дура, то лишь в одном – позволила себя приучить клевать лишь на раскрученные бренды, чем, собственно, интенданты и пользуются беззастенчиво – именно поэтому по всему земному шару (а отнюдь не только у нас) бесконечное число раз ставятся «Волшебные флейты» и «Травиаты», а партитуры современным композиторам заказываются лишь по очень большим праздникам. Во всем же остальном она вовсе не такая уж и дура – за версту чует неоперность подавляющего большинства современных опер и обходит их стороной.
Всё то, за что раньше ценила оперу публика (и ценит и сегодня – но только классические образцы, родом из позапрошлого века) – прекрасные мелодии и душещипательные сюжеты – давно перекочевало в мюзиклы, а то, что называется сегодня «современной оперой» способно заинтересовать не многих. Исключения (то есть оперы, сотворенные по старым лекалам), конечно, есть, но их так мало, что погоды они не делают.
Новая попытка «Новой оперы» по пропаганде современной оперы сюрпризом не стала и революции не произвела. Опера английского композитора русского происхождения Константина Боярского «Пушкин» не пугает пришедших в зал неудобоваримыми созвучиями или антиоперными средствами выразительности – но едва ли она сможет войти в мировой оперный репертуар и закрепиться в нем, оставшись лишь акцией проектного характера.
Впервые она была представлена в концертном исполнении здесь же, в «Новой опере», два года назад на Крещенском фестивале (единственное исполнение, почти полностью обойденное вниманием столичной критики), потом состоялась мировая сценическая премьера в Лондоне (два спектакля), и вот теперь – премьера российская.
Удивительно, но «Новая опера» дает вновь единственный (!) показ – новинки сезона нет более ни в июньской, ни в августовской, ни в сентябрьской афише театра.
Впрочем, на самом деле удивительного тут совсем не много. Несмотря на победные реляции о прошедшей с невероятным успехом премьере и многочисленные клятвы святым именем первого поэта России (клянутся буквально все, причастные к новой работе), все прекрасно понимают (возможно, кроме лишь композитора – но ему это как раз простительно), что произведение получилось слабое и неинтересное. Даром, что уши публики не мучают и не пытают (как принято в большинстве современных опер): тональная музыка еще не гарантирует качества и вдохновения, а формальное присутствие традиционных оперных форм (хорал, ария, симфонический антракт, ансамбли и пр.) и использование бытовых музыкальных жанров, присущих эпохе, о которой повествуется в либретто, – драматургической внятности.
Два недостатка музыки Боярского уж совсем печальны: во-первых, неумение развивать заявленный тематизм, отчего результат что симфонических, что хоровых, что вокальных номеров угнетает однообразием и предсказуемостью, во-вторых, умозрительность, искусственность самих тем, которые либо нарочито примитивны, либо, вычурно заковыристы.
Последнее хорошо было видно на романсе «Я вас любил», прозвучавшем в начале второго акта: его поет барон Геккерн (Василий Гурылёв), обращаясь к своему приемному сыну Дантесу (Антон Бочкарёв) и похож он больше на алгебраическое уравнение, чем на душевное излияние.
День рождения Пушкина – это еще и День русского языка. Поэтому особенно забавно было слушать оперу о гении российской словесности, спетую в российском театре русскими артистами по-английски: в эпоху, когда русский язык нещадно засоряется англицизмами, такой своеобразный подход воспринимался как насмешка, если не издевка.
При этом спрашивать с автора либретто англичанки Мариты Филлипс смысла, конечно, никакого: она, как могла, честно сделала свою работу и честно же заявила, что сочиняла литературную основу для оперы вовсе не в расчете на русскую публику.
«Как могла» при этом – важное уточнение: драматическое чутье у Филлипс есть, последовательность и логика сцен выстроена добротно, быть может, лишь за исключением смешного агитпроповско-лозунгового финала в стиле «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить» (с заменой Ленина на Пушкина), однако сам текст ей явно не удался – он зачастую коряв и прямолинеен, местами избыточен и частенько излишне пафосен, выспрен и нарочит.
Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что не одной Филлипс Пушкин не дается: по его произведениям сделано в разных жанрах много чего весьма симпатичного и даже талантливого, а вот о самом Пушкине удачных пьес, фильмов, а уж тем более опер ну просто нет.
Как на плохое либретто можно сочинить гениальную музыку, и в этом случае опера скорее всего будет успешна и любима (таковых примеров в истории жанра – тьма), также и на слабую партитуру можно придумать очень интересный спектакль. Просто музыка в нем будет не главной – скорее саундтреком к театральному действу.
Режиссеру Игорю Ушакову и художнику Тимофею Ермолину удалось сделать очень ладное, не лишенное обаяния театральное высказывание. Сценография откровенно красива, изыскана, хотя скупа, но экспрессивна. Талантливо сделан свет: черные абрисы фигур зачастую говорят много больше, нежели музыка или слова.
Великолепно выстроены мизансцены, ансамблевые и хоровые фрагменты, интересно прочерчены линии бедных сестер Гончаровых (Джульетта Аванесян, Ирина Ромишевская, Анна Синицына) – они явно рифмуются с любимыми на Западе чеховскими героинями, гомосексуальной пары иноземных гонителей Пушкина (Геккерн – Дантес), противостояния царя Николая (величественный и звучный Артём Гарнов) и обманутого в своих ожиданиях (о возможности справедливого социального переустройства России) поэта (эксцентричный, взвинченный Станислав Мостовой).
Динамизм и кинематографичность, точность акцентов, драматургическая внятность, умение работать с разными планами – все говорит о высоком профессионализме постановочной команды.
Музыкальное руководство постановкой осуществил Ян Латам-Кёниг. Не удивлюсь, если окажется, что весь проект родом из Соединенного Королевства – это его рук дело, британского подданного и большого любителя идей и политики.
Своей железной волей опытный маэстро естественно сводит воедино весьма рыхлую партитуру и добивается известной степени цельности, однако слишком увлекается повышенной звучностью: оркестр звучит по-штраусовски избыточно и местами даже агрессивно, несколько утомляя доминированием псевдоэкспрессионистских красок.
12 июня 2019 г., "Новости классической музыки"