Я живу здесь пятую жизнь. У меня коллекция чайников, сад камней, я перерисовываю старые японские гравюры. Но возвращаюсь я сюда, в старый дом. Подлинными остались только бревна лиственницы. Я ращу сад для нас на будущую жизнь. Ты помогаешь сверху. Наш мир устоит. Этот наивный мир. Шоу маст на балалайке. Я долго носила душу нараспашку. Ты сделал меня мифом. Идеальная матрица пишет стихи от моего имени. Мне частчно открыли память и теперь я в латах. Мы лихо бьем шоу маст на японских барабанах. Чтобы сохранить наивный мир. В деревню приезжают старики. Сажают цветы и картошку. Сил почти нет. Звезды музучилища, первые стиляги областного города. Дети далеко. Автобус ходит редко. Их возят соседи на хороших машинах. Никто не ангелы, все пьют кто сколько. Деревня, пять лет назад почти пустая, растет. Нравы сохранили совковые. К соседу можно прийти не только за спичками. Мало кто выставляется положением. То, что разрушил город, восстанавливают здесь. Хоть бы и дом построили из калиброванного бревна. Это дает надежду. Абсолютно наивную надежду, что не все можно разрушить. Ватник, кстати, никто не презирает. Я и в городе ношу итальянскую практически копию национального достояния. Ягоды, грибы, рыба-все при нас. Память дачников сохранила лучшее из прошлых лет. Мои сограждане, прямо звучит голос Ельцина "россияяяне," соседей наивно считают братьями, не понимая, что именно это и есть русский шовинизм. В тяжелом случае брату дают в морду, по-братски же. Этого не изменить, на том стоим. На шести квадратных метрах. Погрузневший Шариков возит на травку дряхлого Преображенского. Здесь все мирно пасутся. В этом надежда мира. Мой европейского происхождения муж купил старый дом в полузаброшенной деревне и, присмотревшись, решил его не ломать. Даже ничего, что вместо фундамента камни в углах, здесь берег, земля плывет, а дом держится вторую сотню лет, он сам как лодка. Крышу покрыли черепицей, поставили новые окна, почистили бревна. Я настояла на неевропейских наличниках. Бревна покрыли темной пропиткой, наличники покрасили белой краской, черепица шоколадного цвета. Вышло шале. Опять делят мир, ломать не строить. В нашей деревне дом стариков, похожий на падающий кукурузник, мирно соседствует с шале, странное шале спокойно смотрит на соседские калиброванные хоромы. Старики берут в хоромах воду из скважины. В автобусе им нет нужды, у нас у всех японцы, а в бездорожье из леса грибников-японцев вытаскивает Патриот, крузеров включительно. На самый крайний случай у фермера есть трактор. Фермер берет за вывоз деньги. Пенсионер на Патриоте вытаскивает так, крузеров включительно. В "Особенностях русской национальной охоты"нет ничего смешного, голая правда. Я долго не понимала, что Иваныч вовсе не охотник, он егерь. Мы предпочитаем жить здесь, сначала с душой нараспашу, потом в броне. Уходим с пулей в спину, никого не забыв. Зато деревня растет. И не по вашим правилам, господа. Поэтому мы вернемся.