- Я просил тебя, остаться на верху… Я не многого просил… Вообще первый раз обратился к тебе. Как живые могут так халатно распоряжаться своим существованием?
Рассвет только занимался, и Грейс сидела на диване, укрытая пледом, поджав под себя ноги, держа в руках горячую чашку с чаем, которая делилась своим теплом. Он ворчал, нарезая вокруг нее круги, сложив на груди руки. Вся мебель вернулась на свои места с его помощью, а следы страшной ночи, скрыл дом и он был рад, что его птица, не видела ни изломанного тела, ни брызг крови на обивки кухни. Он пытался не думать о том, что она смогла коснуться его. Это было дико, это было неправильным, и совершенно не укладывалось в картину его мира. Хотя, слишком многое в последнее время не укладывалось в эту картину. Грейс молчала, невидящим взглядом разглядывая плавающие в чашке чаинки. В ее голове роились сотни мыслей, начиная с того, что происходило здесь и заканчивая прикосновением.
- Не молчи. – он остановился напротив нее, буравя ее, далеко не дружелюбным взглядом. Она не отвечала и он глубоко выдохнув, стараясь успокоить себя, снова описал вокруг нее круг. Узкая ладонь ухватила его чернильное одеяние, заставив остановится. Он хмуро посмотрел на нее.
- Зачем? – последовал ее вопрос и взгляд, устремленный в чашку, вновь стал осмысленным. Он чуть ли не с облегчением вздохнул. Он уж начал думать, что его красавица все – таки свихнулась.
- Зачем "что"? – резче, чем хотелось, уточнил он.
- Зачем они пришли сюда? – ее голос звучал ломко и, отставив чашку, она спрятала лицо в ладонях.
Из его груди вырвалось раздраженное рычание:
- Ты вздумала их жалеть?
Она молчала, продолжая прятать лицо в ладонях и он видел, как ее плечи мелко дрожат. Безумная птица. Он резко нагнулся к ней, пальцами подхватив ее подбородок:
- Послушай меня, птица. – рыкнул он. – Они хотели забрать твою жизнь, я забрал их. И не о чем сожалеть.
Ее губы дрожали, а лицо было мокрым. Раздраженно выдохнув, он отпустил ее, резко выпрямившись, заложив руки за спину.
- Иди освежись, птица. Ты сожалеешь не о том, о чем следует. – резко бросил он и скрылся в тенях, переместившись в свою обитель. На мгновение ему показалось, что он сделал что –то неправильное. Что – то непоправимое. Стиснув зубы, он подошел к своей балерине, проведя по ней когтем с такой силой, что высек искру. А она продолжала стоять на полке, такая же холодная и молчаливая, как прежде. Глухо зарычав и подавив в себе желание, разбить и ее тоже, он метнулся к окну, распахнув его настежь и уселся на подоконник. Время медленно текло, а он все ждал, когда услышит, как дверь захлопнется и силуэт его улетающей птицы, покажется в окне. Но минута проходила за минутой. В доме было оглушающе тихо. И наконец, до его слуха дошел легкий звук шагов и следом скрип распахнувшейся двери. Он приложил лоб к раме, пытаясь успокоить жар бушующий внутри, разъедающий всю его сущность, с какой –то затаенной радостью осознавая, что она вернулась в свою комнату. Она вернулась, а значит она останется. Он поднял руку, рассматривая свое запястье, будто в первый раз увидел. Ее неосторожное, инстинктивное прикосновение, до сих пор его согревало. Мотнув головой, он резко опустил руку, будто она его предала и снова повернулся к окну. Не о чем сожалеть. Он устремил взгляд на взлетевшую к солнцу стаю маленьких, черных птичек и закрыл окно вместе со шторами, погрузив комнату в привычный полумрак, оставив лишь маленькую щелку для яркого, солнечного луча.
***
Холодные струи воды путались в волосах, скользили по телу, пытались охладить разгоряченный разум. Грейс подставила лицо с плотно сомкнутыми веками, под воду, пытаясь вновь, в последнее время, бессчетное количество раз, собрать себя вновь по крошечным осколкам и понять то, что сейчас происходило в ее жизни. Волосы были катастрофически тяжелыми, хотелось избавиться от них, остричь, чтобы голова стала легкой. Висок пронзило болью, сравнимой с ударом молота по наковальне и она обхватила голову руками, сев на корточки, скорчившись под струями воды. События ночи со всей полнотой навалились на нее, желая погрести под своей тяжестью, вбить в зеркальную крышку, последний, прогнувшийся гвоздь. Две смерти, одна покалеченная жизнь и одна запятнанная "не жизнь". Она не винила свое Чудовище, нет. Зверь, живущий в этом доме, не был злом в чистом его виде. Этот зверь обладал и зачатками благородства, и своими, не всегда верными, но принципами. Этот зверь не делал зла, ради своего удовольствия, наслаждения или самого культа зла. И смерть этих людей… Он не защищал себя, они не были хозяевами здания. Он не защищал дом, они не угрожали ему. Он мотивировался только ее защитой и только ее спокойствием. Почему – от этой мысли стало горько. Теперь ей стали понятны все мотивы ее городского знакомого. И его доброжелательность и поездка в Манчестер, и то, что он оказался рядом с ней в Банке. Особенно его расспросы и интерес о проклятом доме. Все мотивы, прозрачны, как стекло. Грейс уткнулась головой, в прохладный, белоснежный борт ванной. Мысли вновь вернулись к Чудовищу. Он так отчаянно отбивался от нее, будто ему казалось, что он пересек невидимую грань. Ему нужно объяснить… Объяснить все, что касалось ее жизни. Он имел на это право. Она знала, что он привязался к ней, так же как и она к нему, и когда – нибудь… Он должен знать правду, всю, до последней крупицы, до последнего камня. Все то, что она долгие годы скрывала ото всех, отгоняла от себя, но что все равно возвращалось. Она резко открыла глаза, чувствуя, что внутри нарастает стальная уверенность и решимость. Это нужно сделать, чтобы обезопасить. Не только себя, но и его… Зверь извне не предсказуем. Зверь извне, не знает что такое благородство, ему не ведома жалость и он готов на все. Грейс сжала губы в нить, поднимаясь на ноги. Она малодушна, но она сможет быть храброй, чтобы суметь рассказать, чтобы спасти… Слова. Иногда произнести их страшнее, чем совершить действие. Закрутив вентиля, она наспех вытерлась и надев халат, вышла из ванны. Окна в комнате были распахнуты настежь, и она обхватила плечи руками, чувствуя, как с каждым шагом тает ее уверенность. Подхватив стоящий на комоде стакан с водой, который она как в бреду взяла с собой с кухни, она открыла дверь. Где быть Чудовищу, как не в своем логове. Подавив судорожный вздох, она пошла к нему, чувствуя, как подкашиваются ноги. Шаг. Второй. Никогда шаги не давались ей так тяжело. Одни удар сердца. Второй. Он поймет. Вдох – выдох. И ложь, недосказанность, рассыплется прахом. Стук в приоткрытую дверь, показавшийся в тишине, ударом тарана о бревенчатый тын. Все встанет на свои места. Он был здесь, как она и предполагала. Его острое лицо было непроницаемым и только подрагивающий уголок губы, показывал его скрытую нервозность. Он стоял, прислонившись к подоконнику и его когти выстукивали неровную мелодию по покрытому трещинами дереву.
- Я… Мне… - на мгновение, прикрыв глаза, она мотнула головой. – Хотела с тобой поговорить.
На его лице проступила смесь удивления, неверия, интереса и тщательно скрытого восторга.
- О чем? – он по-птичьи склонил голову на бок, рассматривая ее. – Снова о них?
Прекрасна, как… Он никак не мог подобрать сравнения, лишь пытливо, лениво скользил по ней взглядом. Светлые, влажные волосы, шелком рассыпаны по точеным плечам. Бледное, идеально очерченное лицо. Плотно сомкнутые губы и лихорадочно горящие глаза. Прекрасна.
- И о них тоже. – она кивнула, собираясь с мыслями. – Ты не виноват в их смерти. Они сами… пришли… Они пришли, зная, что у дома есть Хранитель. Зная, что этим действием подписывают себе приговор. Я просто хочу, чтобы ты знал.
Он слегка кивнул ей, благодаря за эти слова, которые не были для него пустым звуком. Он с настороженностью проследил за ней взглядом, пока она подходила к кровати и осторожно садилась на самый краешек.
- Но на самом деле, я пришла за другим… - она не смотрела на него, разглядывая стакан с водой, который она крутила в своих руках. – Я пришла потому, что ты должен знать правду. Ты говорил, что хочешь знать о другом чудовище. И я хочу, чтобы ты узнал его.
Он поднял вверх бровь, не веря тому, что слышит. Что заставило ее устроить минуту откровений? Осторожно, боясь ее спугнуть, он сел на корточки, в тени, неподалеку от нее. Она нервничала, не была уверенна в том, что поступает верно. Он чувствовал ненавязчивый аромат сандала, витающий в воздухе. Нужно было что – то сказать. Что – то, что добавит ей уверенности.
- Я – мертв. Ты можешь рассказать мне все, что посчитаешь нужным. – проговорил он, гордый тем, что смог выудить из себя,что –то смутно похожее на человеческую поддержку, но почти тут же стушевался. В ее глазах скользнуло что – то, чего он не смог прочитать, но он точно был уверен, что ожидала она услышать нечто иное. Лучше бы молчал.
- Не имеет значения, мертв ты или нет, в буквальном смысле. Для меня – ты живее всех живых. – она горько усмехнулась. – И поверь намного добрее и честнее, чем другое чудовище. – она на мгновение затаила дыхание и быстро, сбивчиво продолжила. – Я говорила тебе, уже не однократно, что наступит минута, когда мне придется уйти. Не из-за тебя, не из-за чего –то иного, лишь только из-за зверя, который рыщет в поисках меня. Он не предсказуем, он может сделать все, что угодно. Поджечь дом, разрушить его, снести не оставив даже камня. Я не хочу… Не хочу, чтобы кто – то пострадал по моей вине. Он придет за мной. Не сегодня, не завтра, но придет, потому что он знает, что мне негде спрятаться. Нет на земле места, где я могу быть в безопасности. Он чует меня, всегда идет за мной по пятам, всегда ищет и всегда находит. Ему не нужна моя смерть, ему нужна моя жизнь. Чтобы держать в каленных тисках, не давая освободиться ни с помощью смерти, ни с помощью… Он будет мучить меня, пытать, издеваться… Он не ведает жалости, не ведает милосердия. Оно чуждо ему. Он живет только своими желаниями и своей ненавистью. Он найдет меня. Рано или поздно, но найдет и придет за мной. Сюда. К тебе.
Она говорила, и аромат лилий заглушал другие звуки, искажал пространство, наполнял комнату необузданным, животным ужасом. Так чувствует себя загнанная лисица, которая уже не может щерить оскаленную пасть на свору, которая бросается на нее. Ее тело дрожало, глаза остекленели, покрылись матовой поволокой воспоминаний. Тонкие, изящные руки, сжали стакан с такой силой, что стекло рассыпалось, но она даже не заметила этого. По бледной коже, стекала кровь вперемежку с водой, и крупицы осколков, осыпались на пол, кристаллами блестели на коже. Лилии сводили с ума, ровно так же как и ее сбивчивые объяснения. Ему нужно было увидеть, чтобы понять и помочь ей. Она была готова довериться ему. Он резко поднялся на ноги, одним рваным, резким движением, оказавшись напротив нее. Протянув руки, он с силой сжал ее ладони, стиснув зубы, зажмурившись, чувствуя, как ее воспоминания, вливаются в него, подобно ядовитому дурману. Отрывки, рваные, но тем не менее, понятные ему. Ей придется прожить их еще раз, поделившись с ним. Воспоминания не касались ее жизни в целом, сконцентрировавшись лишь на ее разъедающем, мучительном страхе. И он видел. Добродушное, мужское лицо. Теплая, подкупающая улыбка. Блестящие озорством глаза. Герой, рыцарь из детских сказок, который без боязни бросается на дракона, чтобы спасти принцессу. И это зверь? Обласканный славой, вниманием, павлин с радужным хвостом, на фоне которого, остальные, лишь блеклые марионетки. Он чувствовал эмоции воспоминаний его красавицы, которые она испытывала в тот момент. Защита и ее личное долго и счастливо. Побег из дома, прыжок с балкона в руки "рыцаря", который из раза в раз, только и делал что говорил и доказывал свою привязанность, свою любовь и свою защиту. Бесчисленные разговоры под звездами о ярком, красочном будущем. Робкие, застенчивые, целомудренные поцелуи и объятия. Новый дом, похожий на обертку от конфеты. Белоснежный, мерцающий от влаги прибрежный песок, который омывают сапфировые волны и маяк. Прогулки под луной, веселая возня среди диванных подушек, маленькие сюрпризы и полнота, с приторным ароматом карамели и патоки. Внутри неприятно кольнуло, а запах доводил до зубодробильного скрежета. Он никак не мог понять, почему? Где она увидела страшного, преследующего зверя? Где это животное? Ее воспоминания набирали обороты, картинки, звуки, ощущения, сливались между собой, коверкали пространство, искажали чувства. Слишком много эмоций, слишком много чувств, слишком… Он сильнее стиснул зубы, вбирая в себя, крупица за крупицей, все то, что ей приходилось проживать вновь. Первая клетка птицы. Сахарный дом, стал наилучшей клеткой. Запрет за запретом, животная ревность, исходящая от ее зверя, который начал проявляться. Амбарный замок на двери, плотные, железные жалюзи на окнах. Удар, крик, еще удар и удар, пока не перестанет сопротивляться, пока жалкой, истерзанной ланью, не упадет у его ног. Носок ботинка с металлической оплеткой и жгучее, чудовищное удовлетворение, восхищение деянием своих рук, наслаждение, подобное проникновению амброзии под кожу. Зверь любил ее, Чудовище знало об этом наверняка, но любил жуткой, извращенной любовью, а воспоминания меж тем катились дальше, не останавливаясь, не давая выходцу из мира теней, ни одного мгновения передышки. Подвал. Капли воды. Железная кровать с дырявым матрасом. Наручники, одним концом прикованные к батарее, а вторым к покрасневшей, натертой, когда – то белоснежной лодыжке. Всклоченные волосы, покрасневшие, запавшие глаза, разбитые губы. Мужской смех, удары железным прутом по батарее, заставляющие дергаться скорчившуюся фигуру на полу. Унижение, боль и вечная темнота. Тонкая игла, найденная в матрасе и спрятанная в щель между стенами. Попытка побега. Разбитые в кровь костяшки пальцев, безысходность от неудачи, и снова подвал, наручники, кровать. Крики, удары, кровь оросившая стену и пол, рубиновыми каплями. «Ты будешь со мной вечность!». Слова полыхают огнем, на голой, серой стене. Протяни руку и она вспыхнет. «Убей меня!». От крика полного мольбы, ненависти, злости и безысходности, должны были рассыпаться стены, погребая под собой зло, но они оставались, также стоять, все так же потонув в молчании. «Ты будешь со мной вечность». Чудовище не мог больше выносить того, что видел. Хотелось разбить, уничтожить любое напоминание об этом. Встретить зверя, разорвав его на мелкие куски, заставив страдать, заставив испытывать смертельный, всепоглощающий ужас. Хотелось убраться из этой комнаты, из этого дома, чтобы найти, отомстить. Хотелось перестать чувствовать то, что ощущала его птица, но когти, казалось приросли к ее ледяной, дрожащей ладони, не давая ни отдернуть руку, ни двинутся с места. И вновь подвал, темнота и единение с болью. И зверь, в руках которого извивается еще совсем девчонка, в разодранной рубашке и рваных джинсах. «Убить ее? Убить твою подружку?» Лилия заполоняют все пространство и фигурка, посаженная на цепь, неистово дергается, моля о спасении, клянясь, убеждая, что она будет полностью в его власти, что она не будет сопротивляться. Смех с металлическим привкусом и хруст, от которого тело девчонки замирает, кулем валясь на промозглый пол. Крик, от которого лопаются барабанные перепонки, зависает в воздухе, отбивается от стен, нарастая, не прекращаясь, сливаясь со смехом, перекрывая звук шагов и скрежет двери, погружая комнату в густой чернильный мрак. Запах смерти, запах лилий, запах боли, запах мака. Тонкий штырь, выдернутый ценой ногтей из шарниров кровати. Быстро пока не увидели, быстро пока не догнали. Схватить звякнувшие ключи, вперед к открытому окну. Перевалиться через раму, в глазах темнеет от боли. Бегом, бегом в машину. Дрожащие руки, рев мотора, визг шин, сорвавшегося с места автомобиля. Как можно дальше, как можно быстрее, чтобы не нашел. Помощи нет. Отец чудовищного зверя – влиятельная личность. Города, слившиеся в цветистое пятно, события и инстинкт, обострившийся до чутья, знающий от куда прибудет опасность. В воздухе, во взгляде, в мелочах, скрытых простому глазу. С места на места, чтобы спасти свою жизнь, не от смерти, а от ужаса, безысходности и темноты. Смерть была бы избавлением, но он не позволит. Бегом, не останавливаясь, никому ничего не говоря, чтобы спасти. Час за часом, день за днем, из месяца в месяц. Чудовище силой заставил себя отдернуть руку, отходя на шаг от нее. Внутри пылало пламя, которое сейчас было невозможным затушить. Больше она не будет бояться. Ненависть, ярость, бессилие клокотало, норовя пролиться через край. Это было не в его силах, но он ненавидел себя за то, что ему не довелось узнать ее раньше. Оградить, защитить, избавить. Губы приподнимались в оскале и из груди рвался бессильный рык. Она стояла бледная, дрожа с головы до ног и аромат лилий завихрился, нарастая с каждой секундой.
- Спасибо за… - он старался подавить гнев в голосе, который никак не относился к ней. - …откровенность. Тебе нужно перестать боятся этого зверя в людской шкуре, и перестать искать пути отступления. Я смогу… - он облизал губы. – … защитить тебя, всеми доступными способами, не в зависимости от обстоятельств.
Она подняла на него глаза, в которых застыли слезы. Только что, она пережила самые страшные, самые безнадежные минуты своей жизни. Ей казалось, что внутренности стали обжигающе горячими, стянувшись в тугой узел и ужас заполонил каждую клеточку тела. Безотчетно хотелось броситься вон, схватив тот маленький скарб, который всегда присутствовал с ней и бежать без оглядки, как можно дальше. Пересилив себя, она смогла подавить это желание. Пока что все в порядке. Пока, она в полной безопасности и зверь не знает где ее искать. Пока, она может вновь на мгновение почувствовать себя обычным человеком. Только пока. Услышав его голос, в котором сквозила злость, она подняла на него взгляд. Его глаза лихорадочно блестели, а ладони сжимались в кулаки и вновь разжимались, царапая когтями пепельную кожу. По каким – то неведомым признакам, она поняла, что он увидел все то, что пришлось ей пережить. И его слова… Казались волшебным наваждением, истиной в последней инстанцией. Возможно потому что, скрываясь, она ни от кого не слышала таких слов, не чувствовала такого безотчетного участия к своей жалкой жизни. Его слова показались волшебной дверью, в которую хотелось зайти, свежим источником, после многолетней жажды. Внутри зазвенела, задрожала стальная струна и одни безотчетным порывом, она кинулась к нему, обвив его нескладную фигуру руками. Не было привычного холода, не было вязкой, темной субстанции. Была теплая плоть, живая и выразительная. И едва уловимый, ненавязчивый запах… Она ненавидела пыль, которая казалось, преследовала ее с того момента, как она в первый раз оказалась в подвале. Но сейчас, преображаясь, искажаясь, смешиваясь с запахом старых книг, идущим от него, он знаменовал надежду, знаменовал защиту. Она крепко зажмурилась, с силой вжавшись в его грудь, которая нервно, неровно вздымалась, стараясь успокоится, перенять хоть немного его мистического, зыбкого спокойствия и силы. Чуть – чуть, пока Чудовище не оттолкнет глупую, испуганную, поломанную девчонку. Но он не думал этого делать. Когти ласкающим движением пробежали по ее волосам, опустившись на плечи. Он прикрыл глаза, успокаивая ее, понимая, принимая, в безотчетном, защитном жесте, не монстра, но человека. Аромат лилий постепенно растворялся, исчезая из комнаты полной теней и в воздухе, робко повеяло корицей, мятой и яблоком. Он медленно вдыхал этот аромат, думая о том, что он мог бы стоять в этой комнате, с ней, прижимающейся к его телу, остаток своей вечности.