Весной семьдесят девятого случилось невозможное. Звонок, обычный, телефонный.
- Почему за документиками не идете...
Папа опустил трубку. Присел. Тяжело выдохнул, задумался. И тут мама. На точке кипения. Возле.
- Ну, говори уже.
- Документы...
- Отказали, так и знала.
- Не совсем.
- Отложили, вызывают, что...
- Готовы.
Примерно за полгода до, тетка выслала приглашение. Италия. На три месяца. По гостевой. Отец отмахнулся.
- Меня, беспартийного еврея... Не смешите. С такой-то анкетой... в Болгарию по туристической не пустят.
Разумеется, ничего делать не стал. С такой-то анкетой!
И вот, пожалуйте.
Первый семестр первого курса пришелся на одиночество вдвоем. Баба Сима. Видел в щелочку. По многолетней привычке запиралась.
Обедать пришлось по талонам. Спортивным. Тут Хейман подсуетился. Раз така беда.
Ну, и баба Поля. Фаршированный фиш, жаркое, как ты любишь, курочка...
- А коржики?
К новому году объявились. Иностранцы. Шесть чемоданов чудес. Джинсы, дубленки, куртки. Главное, пластиночки.
По списку. Оскар Питерсон, Билл Эванс. Под обещание на отлично. Сдержал. Еще до сессии. Три автомата из четырех.
На следующий год поехали деды. Летом.
- Деточка, вот ключик, иногда заходи, проверяй, договорились...
Деточка зашла. На три месяца. Вместе с половиной центра.
Вася, Ряба, Жманя. Потом Боря. Эля, Наташа с кафедры химии, Курбалей.
К сентябрю, великий скульптор Виктор Петрович Бокарев. Остался на два месяца. Горького лепить. И Высоцкого по ночам, по-полной. Плюсом, наш курс.
Аркаша Туник, будучи еще в добром здравии, бывало, через окно. Благо, второй этаж. Чтоб не беспокоить.
Джаз-рок, фьюжн, андеграунд. Музыка качественная, что греха таить. Кримсон, Дженезис, Махавишну, Чик Кория. Приперли Океан, 35-е колонки.
И понеслось. С утра и до утра.
Разумеется, написали. Куда следует. Так мол и так, программа время, а тут. Диверсия. Сионизм. Фарцовка. Пьянка. Побег в Израиль
Сначала мент. Все обнюхал, попросил Высоцкого. Еще сказал, явиться. Прибыли к назначенному, побыли полчаса, подписали протокольчик, и завершились.
- Эта, пацаны, с соседями поосторожней, лады, - напутствовал он напоследок.
Не устроило. Написали в институт, родителям на работу. А еще газету "Челябинский рабочий". Родители как-то разобрались. Газета тоже. С институтом вышло сложнее.
Пришлось созывать. Комсомольское. Провели. По-молодости, по-глупости, постановили - не виноват. Еще экспертизу провели. Акустическую. Мол, врут граждане.
На следующий день прибежал взмыленный комсорг факультета.
- Вы че, совсем. Быстро объявляем выговор без занесения. Наверху все согласовано.
Со Славкой сели сочинять. Написали, честь по чести, отнесли. Довольный Вовчик, заулыбался.
- Давно бы так. Кстати, ты обещал Цепеллинов ...
Вроде успокоились. И тут ...
- Быстро к шефу, срочно, вещи оставь...
Давид Аронович встретил хмуро.
- Не ожидал. Впрочем, как мне доложили, вас уже проработали на комсомольском.
Молча кивнул. Мол, да, проработали, и теперь остро переживаю вину.
- Думаю, нет смысла говорить, насколько негативно это отражается на репутации кафедры..
Снова кивнул.
- Хорошо, надеюсь, исправитесь, извлечете.
Третий раз. Извлеку, справлюсь, осознаю...
Шеф встал, и демонстративно открыл дверь. С понурой головой повлекся. На выход.
- Подождите там, - строгим шепотом приказал шеф, указав на лестничный пролет.
Повиновался.
Минут через пять, стремительно проходя мимо, процедил:
- За мной.
Нашел пустую, запустил, и шепотом, в телеграфном стиле, наскоро произнес:
- Италия. Бывал. У меня там знакомые. Дам рекомендательное письмо, и вас хорошо примут...
И пока студент изумленно приходил в себя, столь же стремительно вышел.
От такой шеф. Участник войны, коммунист, гроссмейстер сопромата, бессменный
руководитель кафедры "Сопротивления материалов". Вечный Гохфельд.