В жизни человека наберется не так уж много дней, которые он помнит отчетливо: спроси его через много-много лет, и он, что называется, закрыв глаза, скажет, что тогда делал, что чувствовал и какая была погода. Но еще раньше, чем перечислить подробности, человек мгновенно воссоздаст впечатления того дня, его эмоциональный образ.
В воскресное утро сорок первого года ярко светило солнце. Так говорили почти все, кто вспоминал тот день. А ведь собеседники были из самых разных мест — Москвы и Владивостока, Львова и Читы... Создавалось впечатление, что 22 июня всю страну щедро заливал солнечный свет, а потом, после объявления войны, он померк, будто страшная весть эта отсекла все светлое, довоенное от того, что отныне надвигалось на страну.
Константин Фролович Слепухин:
— Я работал заместителем начальника шахты в Прокопьевске. Речь Молотова услышал по радио. Митинг рабочих организовался стихийно, и они решили объявить 22 июня днем повышенной добычи. Пришли и те, кто находился на отдыхе. Дали полтора плана. И, что самое главное, отныне это стало нормой на все дни войны. Люди прекрасно понимали, что фронт требует другой отдачи.
Игорь Михайлович Суринов:
— Мы в парке играли в футбол. Пришли домой и услышали по радио... Через час все ребята с нашей улицы уже были в военкомате: «Воевать хотим!» Там уже много взрослых стояло. Военком вышел к нам, шестнадцатилетним, улыбнулся как-то грустно и говорит: «Воевать есть кому. Вы пока подождите, помогайте Родине, как можете, учитесь хорошо, а придет ваш черед — встанете на защиту страны». На другой день мы вышли на улицы Ростова рыть щели и окопы.
Борис Михайлович Титов:
— Мне тогда тринадцать лет было, жил в Орехово-Зуево. Вспоминаю этот день, как что-то тягостное. Все женщины плакали. Я отчетливо понимал только, что пришла беда.
Василий Нефедович Фокин:
— Работал тогда на строительстве электростанции во Владивостоке. Мне было тридцать лет, позади служба в армии. И вот когда узнал о нападении фашистов, то меня будто пронзило: «Скоро буду на фронте». И эти четыре слова меня весь день преследовали. Будто я себя представлял уже на войне, как стрелять буду и всякое другое. Взяли на фронт, правда, не сразу, в конце года. Дошел до Праги...
Вспоминая, фронтовики первым днем обычно не ограничивались, они говорили дальше, о том, где встретили Победу.
Григорий Юрьевич Грицаренко:
— Я служил в Приморье. И вот объявляют боевую тревогу. А мы уже привыкли именно по воскресеньям марш-броски совершать. Ну, думаем, опять... Оказалось, война. И вот бежим те же самые тридцать километров. Раньше при этом думали, как тяжело бежать, скорей бы привал, а теперь думки о другом, о войне, о фашистах проклятых. В общем, не заметили, как и добежали. А потом в эшелон — и на запад.
Николай Андреевич Колюхов:
— Днем я шел в магазин, вижу, толпа на площади у громкоговорителя. Выступал Молотов. Мужчины горячились. жестикулировали, женщины плакали. У крылечка военкомата много молодых парней. Они смеются... Потом мы стали собирать отца на фронт, а я поступил в ремесленное.
Виктор Михайлович Жак:
— Мне тогда всего пять лет было. Что я запомнил? Заплаканную мать и необыкновенно деловитого отца. Это вообще единственное воспоминание о кем. С войны отец не вернулся. В то время мы жили в городе Сальске, на Дону.
Николай Васильевич Тарасов:
— Прихожу на работу — никого, хотя договаривались с товарищами встретиться. Потом уже узнал, что все мужчины ушли на призывной пункт. Я домой пошел, думаю, буду ждать повестку. А ее все не несут. Я волнуюсь, как так, все уже там, а я еще тут. Оказалось мой адрес перепутали и долго искали. А когда все выяснилось, сдал я все чеки (бухгалтером работал), расписался, где положено, а ночевал уже в землянке, куда нас привел сержант. И из бухгалтеров сразу попал в разведвзвод.
Андрей Семенович Жеребцов:
— Из Александровска ехал поездом в Сочи, на курорт. И помню, что, когда вдоль Байкала ехали, объявили о войне. Будто подменил кто всех пассажиров, о прежних заботах сразу забыли. Доехал до Москвы, пришел в военкомат, а там мне выдали требование на обратный билет до Сахалина, по месту службы.
Александр Васильевич Курицын:
— В 1941 году я был курсантом военно-инженерного училища. Дня за два до войны нас отправили в Литву, это 18 километров от границы. В четыре часа утра 22 июня начались артналет, бомбежка, а в шесть утра меня уже ранило осколком...
...22 июня. Городской парк. Неторопливые прогулки по аллеям. Нечаянные встречи, оживленные разговоры. Не помню уж кто сказал: «Да вот, как сейчас, было — настроение, музыка, лету радовались...».
Словно тень пробегала по лицу тех, кто вспомнил самый первый день...