Реваз Гигинеишвили, 2017, Россия, Грузия
Не люблю кино с привязкой к местности. Вот и тут тоже кино прикладное, остросоциальное, даже историческое. О реально неудавшейся попытке угона грузинского самолёта в Турцию в 1983 году. Стрельба, кровища, трупы, расстрелы и сроки.
Понятное дело, фильм, как любое сочинение, претендующее на, решает сверхзадачу. Гадал только, какую: прямую обличительную – с заламыванием рук напомнить, как бедные мальчики и девочки ущемлены были тотальной несвободой, атмосферой всеобщей лжи, большим братом далее по списку. Или аллегорическую, когда юные идиоты на экране – это мы с вами, жившие в то время или чуть позже, и совершившие – кто действием, кто бездействием, но горячим сочувствием – непоправимое. И покончившие, тем самым, с самими собой и со страной.
Сверхзадача оказалось комбинированной с явным уклоном в дуболомство по первому из изложенных выше вариантов.
Разумеется, можно и даже нужно обвинить железный занавес в препонах и в намеренном дефиците информации о чужом береге. В результате неизбежна его идеализация, придумывание себе этого самого берега. А тут ещё и мелкие обиды, локальное бытовое хамство вообще и облечённых властью в частности. Облечённые низового звена, кстати, все, как один, этнические русские. Хочется добавить «оккупанты». Юные же бунтари всё воспринимают болезненно и буквально. Возраст такой, пубертатный. Прыщи, онанизм и прочее.
Однако не случайно практически все угонщики – дети уважаемых семейств, золотая молодёжь. Для таких плейбои-бублегумы с загранпутёвками вполне, скажем так, достижимы. Да и информацию можно было почерпнуть о той стороне, особо не напрягаясь. Была б только голова на плечах.
Дело ведь не в запретах, вернее, в них, но на ином уровне. Дело в построении воздушных замков, в самообмане. Сектантском самообмане, коим поголовно страдало почти всё население империи, городское, прежде всего. Когда контраргументы попросту не доходили, не пробивались. Ибо работал фильтр, пропускающий только позитив о «там» и негатив о «тут». Обратное, а ведь его было в избытке, физически не просачивалось сквозь ячейки, не воспринималось.
И вот чем такой самообман логически заканчивается. Для них и для страны. И для их уважаемых родителей, в первую очередь. Ибо родители больны были той самой болезнью и привили её детям.
Однако у родителей неприятие окружающего пространства ограничивалось безобидными кухонными заклинаниями, носившими сугубо ритуальный характер, являвшими не более чем фигуру речи – никто по-настоящему не верил в привычно произносимые проклятия. Никто, кроме, туповатых детей, изо дня в день, годами, принимавших родительский трёп за чистую монету. Дети незаметно росли и выросли максималистами. Угонщиками-неумехами. И, собственно, подонками. По факту.
Показанное очень похоже на душевные метания бомбистов-народовольцев на подступах к террористическому акту и внутри него. Они и изначально-то не особо хотели. Так, на словах, а тут вдруг дошло до дела. И они не струсили. Верны оказались кухонным идеалам.
Понятно, что название «Заложники» двусмысленно. Террористы, дескать, и есть заложники. Жертвы обстоятельств, режима.
Бросьте.
Заложники искусственных, выдуманных обстоятельств – да. Жертвы слабоумия – безусловно. Слабоумия массового. Жертвы вирусной пандемии слабоумия, спровоцированной в немалой степени слабоумием самой власти. Её фатальной негибкостью. Режим ведь и правда сам себя съел, именно так, как показано. Если так, то да, заложники. Тогда все мы заложники. Всех бы нас судить. Все виноваты.
Но, как отметил в самом начале, лента в большей своей части оказалась дерюжной антисоветской агиткой пусть и с претензией на объективность. Да и душу не трогает совершенно. Никого не жаль.