“I am Victor”, — сказали несколько солдафонски мне. И протянули суховатую ладонь. «I am victory!.. Вообще-то, я — Надин. Но победа — моя вторая натура», — как ухнув стопку горилки, «Буде здравы бояре!» Ответствовала. И протянула свою узкую ладошку. Для братания. Клещ состоялся. Мужик кивнул — «зачётно!» — и повёл меня в подсобку. Заполняя на компе одним пальцем долгие строки в ведомостях, списках и отчётностях. Изредка проглядывая мои документы и рекомендации. Ошаривая цепким взглядом ростовку, вес и прочие габаритные огни. Он монотонно вводил новоиспекаемого работника в курс дня.
«На сегодня, основного профиля вакансий — нет. Но у тебя имеется счастливая возможность. Поработать на галерах. Другими словами: помощницей по безразмерному хозяйству; учеником охотника; «поди-принеси»; «одна нога здесь — другая под Саратовом»; «молчи дура, я здесь главная!» Из оных, я бы порекомендовал крайнюю. Спросу нет совсем. Какой с дуры спрос, согласись?! Но видимо, тебе не обломится. Велено, пристроить к кастелянше. На первые пару месяцев. У неё там страшенный бардак. Что не стянули клиенты. Знаешь, на память так, полотенчико. Казённое. Чё не прихватить? То спёрли трудящиеся. У них тоже денег на наволочки хронически не хватает. Пойдёшь учёт вести. И за Борисовой приглядывать. Что-то, в последнее время, слишком часто списывает. Так много, не ухрапывают. Как ей мнится…»
Тоскливо посмотрел в окно. За коим, по аллейке бодро шагала стайка разнорабочих. И девы в передниках и чепцах, на крытой террасе ворковали, прикуривая в ладошку — словно бывалые каторжанки. Затуманился и поплыл взглядом — дальше. За ладные заборы; за местные, колхозом распроданные, поля; за густые окрестные леса; за город, с его вечным перегаром и вонью нищих промзон. Робко улыбнулся, чему-то своему — лёгкому, летнему, тёплому. Подпёр кулаком подбородок. Смолк… Спустя минуты, очнулся, шумно вздохнул. Вернулся мыслями в отчие пенаты. Возможно, уже с морских побережий. И продолжил наставления. «Месяца через три, говорю. Если, конечно, с кастеляншей не вступишь в сговор. Преступный. У нас везде видеокамеры понатыканы. Помни! Отправишься к бабам на кухню. Ну там всё просто. Что не сожрали во время, то уволокли по домам. Будешь день и ночь моркву чистить и лук резать. Шучу. Всё машинизировано! Половину этих ящуров можно смело увольнять. Только разговоры тошные разводят, да оборудование изнашивают. Там, вроде как, с месяцок. Или полтора? Забыл, ну это не скоро. Лишнего не наснуёшь…»
Уткнулся в столбцы, пошептал губами. Изумился, брови вздёрнул. Бочком со стула сполз и потопал на выход. Через пять сек уже вопил кому-то, на всю территорию. Голос заглушали строительные работы, поблизости. Но тот, кто должен быть внять. Внял, и на рысях примчался к крыльцу. Следующие минут двадцать шёл плодотворный матерный перезвон. Победила седая стать и выправка. Довольный всыпанным строгачём, вернувшийся «замзав» угнездился в рабочее пространство. И забубнил снова. «Глядишь, через полгодика. То-то! Пойдёшь к девкам, в горничные. Профурсетки — все подряд; простипомы недорощенные. Но. Там бывает текучка. Они регулярно беременеют. Или уезжают в столицу. А чаще, и то и другое. Значит, как очередная мля подложится удачно под клиента. И пододвинет всех его предыдущих жён. Так, ты и заступишь на «хлебное» место…»
Снял очки с переносицы. Сурово посмотрел — нет ли признаков притаившейся беременности. И вразумляюще отчеканил: «Они ж — дуры! Думают. Если приехал старый хрыч отдохнуть, от забот миллионерских. И за задницу — одну, другую — ущипнул. Для размятия подагрических пальцев. Чтобы нужную гибкость, совсем не утратили. Так значит они, лярвы, уже и — в дамки шагнут!.. А у него, бедолаги. Дома. В десяти, разных. Этих жён — как у дурака фантиков!.. Считай! Старая жена, ну та, что в юности красивой и сексуальной казалась. А потом, почему-то перехотелась. Ей, курорты и лекарства оплачивай. На свалку ж, не выкинешь! Хоть, глаза уже и не смотрят. Потом, зрелая жена. Ей регулярно на пластику отваливай, бабло. Что б она и дальше думала — «я прекрасней, спору нет». Может, ещё что-то — роковое, непредвиденное — идёт гусем. И туда тоже — квартиры, машины, Англии детям. Про разовых шлюх и сезонных любовниц — даже не упоминаю. Само собой! Стекляшки, дорогие путешествия, съёмные пентхаусы. Но, замыкает. Точняк. Пока ещё молодая жена. Ей — Ибицу, яхту, круглогодичные шоп/туры по Италии. Что б я так жил! И резво/юного любовника. «Папик» — только на рауты и променады выводит. Ни сил, ни здоровья — уже нет! А ты как полагала?!. И вот прибывает он сюда. Про баб жадных и глупых позабывать. Хоть на неделю. А тут — на тебе! Стая провинциальных акулок! Жопки накачали. И решили — «а чем мы хуже, ихних?!» И кто им в мозг вбил. Что ежели стелят они аккуратно. То можно почитать судьбу свою устроенной… Так что. Примера с них — не брать! И если талией не поправишься — невзначай!.. То админом пойдёшь, как миленькая! Года через два…»
Последняя тирада пробудила меня от задумчивостей и грёз. Я растянула губёнки в улыбасике. Фарфоровой балеринкой закачалась — «типа, согласная на всё!» И встала с диванчика. Прощаясь на брусчатой дорожке, спросила вежливо. Так, для общего развития. «А Вы здесь кем будете? Больно, разброс знаний и навыков. У Вас широкий». Мужичок застеснялся. Помялся плечами, потёр кисти, полез за телефоном. «Цербером. Ну это чаще всего. А так — и кадровик, и палач с «Гревской площади», и отец родной. Тебя, если клевать эти куры будут. Скажи, не скрывайся. Я им всыплю, горячего! А совсем затуманится — приходи, коньячку хряпнем. Босс редко заглядывает. Стукачи приживаются плохо. А на постоянке абсолютли тверёзую голову — тута выжить непросто». Пошёл к новому, строящемуся зданию. Обернулся и крикнул: «Да. Охранником — тебе не светит. Потому и не предложил… Хотя, деваха ты, я вижу, — крепкая. И жох!.. Споёмся!»