Патрик Хепберн, 3-й граф Босуэлл, потерял отца, будучи в годовалом возрасте, и стал таким образом наследником огромной власти, земель, богатств семьи. Семья отправила его в Сент-Эндрюс, к приору города на воспитание, который приходился Патрику двоюродным прадедом. И что же это был тот человек, к кому под крыло привезли годовалого графа?
Глыба, сказала о нем одна из моих читательниц. И это действительно так.
Джон Хепберн, приор Сент-Эндрюса, настоятель собора Святого Андрея и основатель колледжа Сент-Леонардс в одноименном с городом университете – до сей поры известного тем, что там обучаются принцы – появляется в романе на закате своих лет, уже за семьдесят. Возраст, более чем преклонный и по веку, и для Хепбернов, которые большей частью жили жарко, но непродолжительно. Джон Хепберн – один из выводка от первого лорда Хейлса, получившего этот титул, Патрика Хепберна, выводка, в котором было шестеро сыновей и трое дочерей. Именно про этого Патрика Хепберна в «Белокуром», во второй книге цикла, рассказывает другой Патрик Хепберн, лорд Болтон, когда травит племяннику семейные байки:
«Дед наш был молоток, хотя и папенька не промах. А прадед, ну, это мне он прадед, а тебе так прапрадед будет – первый лорд Хейлс который и шериф Бервикшира, тот, понимаешь, хозяйничал в Данбаре, как раз когда в замке жила вдовая королева Джоан Бофор, ну и ходили слухи, что они не Библию читали вместе-то… Бойкий был, не то слово… в тыща четыреста пятьдесят третьем уже в Парламенте заседал. Несколько раз мир с южанами заключал на границе и честью-имуществом клялся за его достоверность. Имущества там, правда, было еще не Бог весть сколько. А дед наш, Адам, был ему старший сын. Уж не знаю, как он пробился в королевские конюшие – даже лордом не был, так, мастер Хейлс, вечный наследник, навроде меня. Видать, за мощность легких, не иначе… Орал так – от его голоса боевые жеребцы приседали, как кутята, лепехи откладывали. Лютый, что волк голодный, и характера мерзкого. Я сам-то его не видал, он до моего рождения помер, а это мне матушка рассказывала, хотя и ее в добром-то нраве никак не обвинишь. Но кой-что, видать, было у него, как у всех Хепбернов, за который предмет девкам любо подержаться – когда Джеймса Второго, как дурака, пушкой пришибло насмерть, королева-регентша Мария Гелдернская, бургундская штучка, быстро сообразила, с кем прилечь. Суровый был мужчина, вместе с отцом они вдвоем держали замок Бервик против Ричарда Йорка, герцога Глостера, который еще потом королем английским стал. Хепберны последние были хранители и капитаны Бервика, до того, как он сассенахам отошел. Но помер Адам рано, вроде и полувека не протянул, а это в нашем роду редкость. Вон братец-то его младший, старый Джон, приор Сент-Эндрюса, сколько небо коптил… или так не говорят про священников, а? В общем, коли старого Джона не забыл, можешь представить, что за стервец был твой прадед Адам по натуре. Сам темный, глаза светлые… у первого графа Босуэлла, его сына, моего отца и деда твоего, та же масть была и нрав тот же лютый».
Так вот, о Джоне, брате Адама, дяде первого графа Босуэлла и прадеде графа третьего, мне известно совсем немного. Предполагается, что, когда ему на воспитание вверили годовалого мальчика, он был уже человеком почтенным и украшенным добродетелями, которые, впрочем, не мешали старому приору умело расправляться с врагами. Он неоднократно был предлагаем на пост архиепископа Сент-Эндрюсского (высший церковный пост Шотландии), но ни разу не получил утверждения от Папы.
Он постранствовал в юности по Европе, жил во Франции и, среди прочего, написал светский трактат по искусству охоты. Особое возвышение его выпадает на время, когда племянник старого Джона, первый граф Босуэлл и дед Белокурого, удачно поучаствовал в смещении (и, вероятно, убийстве) короля Джеймса III Стюарта в пользу, соответственно, Джеймса IV. Изрядное количество Хепбернов получили пожалования, а в руках у старого Джона оказалась, ни много, ни мало – малая государственная печать, что давало почти неограниченные возможности обогащения, как личного, так и своих кинсменов и политических сторонников. Заработал приор немало – настолько, что за свой счет отстроил половину городских стен Сент-Эндрюса и основал в университете колледж.
Вот этот колледж – и герб Джона Хепберна на фасаде в центре.
После смерти первого графа Босуэлла фортуна Хепбернов поутихла, но задирать их по-прежнему опасались. Наиболее яркий момент хроник Линдсея Питскотти связан именно с тем случаем, когда папский легат епископ Эндрю Форман перешел дорожку старому приору – во всех смыслах святому человеку – и вот что из этого получилось, цитирую из первой книги «Белокурого»:
«Через год после того, как Патрика привезли к деду - он сам не помнил, понятное дело, но город судачил об этом следующие лет десять с наслаждением - приор повздорил с епископом Мюррея и папским легатом Эндрю Форманом по причине того, что господин епископ не только самолично сочинял папские буллы, но и желал распространять их, и стричь прихожан непосредственно на подведомственной старому Джону территории. Приор посчитал это, с учетом общих баснословных богатств Формана, выдающейся наглостью и своею волей перекрыл тому доступ на такие жирные пастбища, как Сент-Эндрюс и Эдинбург. Форман очень боялся Хепберна лично и клана Хепберн вообще, но денег хотелось больше, и посему кинулся на шею лорду Александру Хоуму, тому самому, что стоял за герцога Олбани. Хоум решился защитить папского легата от злобных сынов Белой лошади, и отправил с ним в Эдинбург для провозглашения булл своего брата и десять тысяч человек. А заодно и три тысячи - в Сент-Эндрюс, чтобы поставить во главе города Формана и выбить оттуда старого Джона к чертям собачьим.
Джон Хепберн, осердясь на такую наглость, собрал родственников, союзников, арендаторов и слуг, и нафаршировал людьми, оружием и артиллерией собор Святого Андрея и замок Сент-Эндрюс, и, когда подошел Форман вместе с Хоумами, сообщил что-то вроде того, что всегда рад гостям, тем особенно, которые знают правила поведения в приличном обществе. Картина, представшая Хоумам, была нештурмуемой, собор Святого Андрея – это вам не фермерский амбар, внутри в самом деле помещалось очень много Хепбернов. С артиллерией, разумеется. А далее старый Джон самолично поднес фитиль к запалу ближайшей пушки, выставленной прямо на паперть и обращенной к нападающим, и заодно пообещал взорвать собор, как он выразился, к такой-то Божьей матери, если Хоумы немедленно не исчезнут за горизонтом.
Путем длительных парламентерских переговоров разошлись красиво: Хоум уходит, Хепберн остается по-прежнему приором и настоятелем, а Форман делится доходами, да еще и приплачивает кинсменам и друзьям приора триста фунтов на выпивку за беспокойство».
Моего здесь, собственно, только – приор, лично подносящий фитиль к запалу пушки, стоящей на паперти, но, судя по фамильному характеру Хепбернов, этот – мог. Что до собора, который он набил порохом, так в одной из часовен комплекса (в часовне Регулуса) хранились, между прочим, мощи Святого Андрея – небесного покровителя Шотландии… это чтоб пояснить, с каких козырей играл старый черт. Но и этого мало – позже он настрочил такой донос герцогу Олбани, что папского легата лишили всех источников дохода, а братьев Алекса и Уильяма Хоумов отправили на плаху за государственную измену…
Этот святой человек умер в 1525 году, после его смерти Патрик «Белокурый» Хепберн, фактически, второй раз остался сиротой и приобрел в наследство приорат Сент-Эндрюса (по одним данным). По другим – новым приором стал Патрик Хепберн Бинстон, впоследствии - епископ Морэй. Последнего, наряду с Патриком Хепберном Болтоном, источники называют также в числе воспитателей Белокурого, но я позволила себе по-иному решить тему наставничества. Поэтому в романе священников по имени Джон Хепберн двое – и трудно решить, который краше.