Одно из самых незабываемых впечатлений детства — поездка с мамой в Москву.
Мне было лет пять, а значит, это был примерно 1990 год.
Москва оглушила, поразила и влюбила «молодого провинциала» мгновенно. Аппараты с газировкой, метро, в которое заходишь по жетону, а вниз спускаешься по чудным движущимся лестницам, которые в самом низу заканчиваются страшными зубьями. Мы с мамой думали, что если в эту пасть дракона наступить, то он откусит ногу. Поэтому нужно перепрыгивать. И перепрыгивали.
А дальше — дворцы подземные, а во дворцах много-много людей и красивые голубые поезда. Особенно запомнились буква «М» над окошком, где сидит водитель поезда, и то, что на водителе была белая фуражка.
Я думал, что фуражки только капитаны дальнего плавания носят.
И очень боялись с мамой дверей, которые осторожно закрываются. Я так и не понял тогда, почему двери закрываются осторожно, ведь они закрывались ну совсем не осторожно.
Но, как ни странно, самым поразительным для меня впечатлением от поездки в Москву стало московское мороженое. Мы с мамой много накупили — и в вафельных трубочках, и пломбир. Вкус этого мороженого я, кажется, помню до сих пор. Такой насыщенно-сливочный, очень нежный, ореховый что ли. Хотя орехов там не было. И мороженое это было очень сытным.
Мы съели с мамой по паре трубочек, а пломбир уже не смогли доесть.
Просто невозможно было съесть больше, хотя оно было невероятно сытным! И — мыслимое ли дело — не доев пломбир, мы вынуждены были выкинуть остатки! Когда я, вернувшись в свой посёлок, рассказывал брату и сестре, и друзьям, что мы выкинули мороженое, они не верили. Да и сам я уже не мог понять, не мог поверить, как мы могли выкинуть такую вкуснятину. И мне уже очень хотелось снова попробовать этого мороженого.
И сейчас хочется. Я перепробовал много мороженого, но того вкуса, что был тогда, в детстве, в Москве, в стране, которая стояла на краю пропасти, я никогда больше не ощущал.