Кащеева жена сидит на крыльце и лениво постукивает веточкой бузины по ступеньке. На ее лице проступает скука. Обычный день в царстве мертвых. И страшно надоевший диалог с очередным новеньким. Почти все поначалу задают одинаковые вопросы.
- Где находится царство мертвых? – нетерпеливо повторяет новенький.
- Тебе зачем? – Кащеева жена с трудом подавляет зевок.
- Хочу знать, где я.
- Зачем?
- Как зачем? Мне здесь еще жить да…Быть.
- А что мне будет за ответ?
- А что ты с мертвого возьмешь?
- Ты кофе любил?
- Не, я больше по чаям. Мате, пуэр.
- Мате нормальный пил? Не ашановский?
- Какой еще ашановский! Мате миссионера. Специально заказывал через чайный магазин. И калебасу, и трубочку с ситечком.
Кащеева жена, заинтересовавшись, приподнялась.
- Нацедишь?
- Что?
- Воспоминаний. На воду. Как пьешь мате. Мы их сварим, а то кофе надоел. В обмен покажу, где мы находимся.
- Так давай. Тащи ведро, царица.
…
Новенький стоит над ведром с живой водой. Его лицо – сплошная мечта. Воспоминания текут прозрачными цветными струйками картин. Он заочник, поэтому летнюю сессию назначили на апрель. Ночью в комнате над столом горит светильник, дверь на ветхий балкончик открыта. Холодный влажный ветер. Развеваются шторы. Раскаленная от кипятка стальная трубочка обжигает губы, и он крошечными глотками осторожно цедит через нее крепкий, горький, горячий мате. В большой старой квартире тихо.
В апреле, как всегда, снесло крыши. Весеннее безумие, огонь в крови, вода на улице, ветер в голове, и запах тающей земли…
Кащеева жена, опуская воспоминания в воду, внимательно следит за выражением лица новенького и думает, что мате они с Кащеем опробуют сегодня же ночью.
- Молодец, постарался. Давай сначала легкий экскурс.
…
Кащеева жена встряхивает и расправляет в руках поеденный молью пыльный свитер.
- Гляди сюда. Каждая вещь обладает лицевой и оборотной сторонами. Но, как понятия, они существуют по отношению к наблюдателю, потому что только он определяет, лицевая это сторона или изнаночная. Какую сторону мы называем лицевой? Ту, которую видим. Изнаночная – невидимая глазу. Знает ли изнаночная сторона о существовании лицевой, и наоборот? Вполне возможно. Могут ли они друг друга увидеть? Только если вывернуть свитер так, чтобы они оказались на одной плоскости. Так происходит потому, что лицевая и изнаночная стороны – оборотные части единого целого. Без обеих невозможно существование свитера.
А теперь я выворачиваю свитер наизнанку. И изнаночная сторона становится лицевой. Поменялось ли что-нибудь при этом для сторон? Они остались существовать, но изменился мир вокруг. Раньше лицевая сторона видела окружающий мир, а изнаночная – противоположную сторону. Поэтому я объясняю на свитере, а не на обычном отрезе ткани. Свитер – это многомерное пространство, а ткань – двумерное, выражаясь языком человеческой науки. Правда, если сложить ткань в несколько раз, то получится еще интереснее. Но об этом в другой раз. Книги о гиперпространстве и параллельных мирах ты мог прочитать при жизни. Я рассказываю только практические аспекты нашего небытия в мире живых. Так вот лицевая сторона видит то, что она называет реальностью – подчеркиваю, называет. Это материальный мир. Наш мир люди не видят, потому что он находится с изнанки. Если перестанет существовать одна сторона, исчезнет и другая, потому что они являют собой одно и то же. Невозможно прожечь дыру на одной стороне и оставить целой обратную. Кстати, о дырах, – Кащеева жена находит в траченном молью свитере дырку и просовывает палец на другую сторону. - Конечно, тебя интересует, проникают ли жители нашего царства в мир живых? И те – к нам. Да, через дыры в свитере. Поэтому таких дыр должно быть как можно меньше. Если стороны свитера начнут переходить друг в друга, то петли перепутаются, нить сожмется до предела и, говоря языком людей, мир схлопнется. Мы можем подсматривать за людьми и общаться с ними через истончившееся полотно - человеческие сны и измененные состояния сознания. Тогда мертвый и живой как бы смотрят в одно окно и видят друг друга.
- Доходчиво объясняешь, - усмехнулся новенький. – Научпоп по тебе плачет. По экскурсу у меня есть два вопроса.
- Валяй. – Кащеева жена небрежно свернула свитер и бросила на колени.
- Первый. С чего вдруг лицевая и изнаночная стороны – одно и то же?
- Ты что, дурачок? – Кащеева жена досадливо потерла лоб. – Гляди сюда.
Она дёрнула за выпустившуюся нить. Та покорно завертелась, разматывая свитер.
- Сторон сколько?
- Две.
- Ай да умница. Допустим. А нитей?
Он захлопал глазами и легко вдохнул.
- Одна.
- Жду второй вопрос.
- А…
- «А» на свободное изучение. Второй вопрос.
- Ты привела пример со свитером, выворачиваемым наизнанку, и сказала, что для сторон ничего не поменяется, кроме мест. На твоей памяти такое было?
- Ха! Так мы оказались здесь. Момент очередного начала этого мира был самым страшным и красивым, что я видела. Наверное, потому что он был первым, что я видела. Только молчание, бездонная вода и свинцовое небо над ней. В эту картину бы еще добавить немного песка и корабельных сосен, и...
- Очередного начала? – насторожился новенький.
- Очередного, детка. Ты, как большинство, всерьез думаешь, что история бытия начинается с несчастного единственного Биг Бэнга? Еще хорошо, что Хойл случайно дал название теории Гамова — хотя бы стало звучать забавно.
- Кто?
- Потом напишу на бумажке имя, найдешь его, все выяснишь. У тебя впереди достаточно времени, заодно все книги в библиотеке прочитаешь, раз такой любознательный.
- Раньше этого момента ты не помнишь ничего? Мир рождается в «очередной» раз, а ты, правительница мертвых, помнишь только последний? – новенький разочарованно сморщил нос.
- Что за претензии? — Кащеева жена нахмурилась. — Попробуй сам вспомнить мир до появления беспозвоночных! Я видела момент переворота сторон.
- Расскажи!
- Могу даже показать, если тебя не укачивает.
- При жизни у меня был неплохой вестибулярный аппарат.
…
Все сдвигалось. Ощущение походило на яростный бег одновременно по движению поезда и против него, когда волна воздуха несется на тебя и за тобой. А поезд при этом еще падает с горы и закладывает вираж вверх. И со всех сторон бегут люди, проскакивая сквозь. Но поезд, бег, падение и люди имели бы направления. Когда вокруг двигается ВСЁ, чувствуешь, что движение начинается изнутри. Движется сущность бытия, а не проявления. Кто-то невидимый крутит ленту Мёбиуса бытия как хула-хуп.
Все переворачивалось вверх тормашками. Переваливалось через край. Вставало с ног на голову и делало колесо. Весь мир. И не только мир – вся реальность. И он вместе с ней.
Рядом возникла хохочущая и сдвигающаяся во все стороны Кащеева жена и что-то крикнула. Крик тоже сдвинулся. В голосе съехали звуки, а в словах – буквы. Перекатились на обратную сторону и перестали слышаться оттуда.
Сдвигались мысли, понятия, чувства. Сдвигалось сознание всей реальности и уходило за собственные пределы. И когда он уже распался на самодвижущиеся атомы в смешении света и тьмы...Раздался толчок. Потом еще один. И еще.
Налетели друг на друга тектонические плиты, застыли, встопорщившись и образовав горы. В абсолютной тишине паузы между не- и бытием стало слышно, как вырос первый цветок на ныне живой стороне, которая когда-то была изнанкой мира. Последний толчок изнутри бытия. Последний толчок снаружи, когда реальность наконец перевернулась на другую сторону.
И словно первое материнское поглаживание, все скользнуло и успокоилось.
- Так поменялись местами жизнь и смерть, - мрачно сказала Кащеева жена.
- Ты – смерть?
Кащеева жена пристально посмотрела на новенького.
- Я – изнанка реальности.
Текст: Елисеева Александра/ проект "Кащеевы байки"
Иллюстрация: Настя Яцхей / проект "Кащеевы байки"