Быть классикой для любого текста не только благословение, но и проклятие. Проходят десятилетия, века – он все еще актуален. Часто причиной тому не проницательность автора, а недоработка общества, которое либо стоит на месте, либо кружит, не переставая, в одном и том же круге проблем.
Боуэн Э. Смерть сердца/ Пер. с англ. А. Завозовой. - М.: Фантом Пресс, 2019. - 512 с.
«Смерть сердца» Боуэн - вещь во многих смысла классическая. И потому что сама замешана на классике, продолжает длинный литературный ряд, и потому что не теряет своей значимости.
Ну как же, перед нами ведь история взросления, самый слом. Время опадения лепестков детских фантазий.
Многие видят в романе лишь бросающийся в глаза, очевидный психологический пласт. Юная девочка – не то вороненок, не то гадкий утенок, не то милый котенок попадает в очередной холодный дом. Ну и все – инфаркт миокарда, «какое сердце биться перестало». Еще одну душу загубили. «Несчастное дитя», спустившееся с альпийских высот, идиотка, севшая по ошибке на поезд не в Петербург к Епанчиным, а в Лондон к Квейнам.
Порция выглядит жительницей иных миров (хотя тот, кто читает, видит, что принципиальной разницы у нее с местными аборигенами нет никакой), по ошибке оказавшейся на нашей планете. Теперь она, как и всякий пришелец, беспомощно тычется то туда, то сюда, не в силах понять, как тут все устроено.
Будь она помоложе, вроде Генриетты из предыдущего романа Боуэн «Дом в Париже», быстро бы расставила все по местам, покачав головой - «какой путаной жизнью живут взрослые». Но Порция уже потеряла вместе с детской величавостью детскую мудрость. Она уже не совсем животное, она человек. Полна сомнений. Ей нужно все уяснить, разобраться.
Сделать это трудно, и мы, читатели, пожившие сами, не забывшие своих первых шагов, хорошо понимаем почему. Потому что всем все ясно с происходящим, но признать в чем тут дело никому не хочется.
С этого книга и заваривается. Замолчать можно многое, а вот глаз не отведешь. Дневник Порции – вот с чего все начинается.
Характерная вещь: Порция сама по себе мало кому интересна, а вот ее дневник да. Это совершенно замечательный поворот, в котором проявляется не только безразличие к живому человеку, но и распространившееся в обществе отчуждение в целом. Написанное трогает сильнее реального. Безумный мир озабочен собственным отражением в черных значках на белых листах бумаги, а не в глазах смотрящего.
Дневник Порции парадоксален по своему содержанию.
Чем обычно наполнены такого рода «человеческие документы»? Собственной персоной. Записки Порции, напротив, по меткому замечанию ее собеседника, писателя, Сент-Квентина Миллера, приближаются к голому факту.
Что же тогда так возмутило в них Анну Квейн, в доме которой Порция живет? Фактографичность и задела. Узнавание. Когда-то, в юности, они были просто полыми, такими же, как Порция, а теперь стали пустопорожними – вот что ужасно.
«Неживая жизнь», повисающие в воздухе диалоги между персонажами подкрепляются сухой справочной летописью Порции, которую Боуэн приводит в романе. Монотонное, бесцельное, безнадежное и бессмысленное существование.
Дневник – всегда окно в чужой мир, потайной лаз. С другой – малая песчинка, вокруг которой с годами накручивается жемчужина собственного эго. Свой мир, целая Вселенная, вполне уютная, удобная и самодостаточная.
Дневник – амбивалентная вещь - попытка создания собственной изолированной сконструированной реальности, но и бутылка с запиской «прочти меня!», брошенная в житейское море. Интимность, все равно предназначенная для чьих-то глаз. Такова судьба любого написанного.
Посредством дневника Порция осваивает мир, с его помощью выстраивает стену. Двойственность этого движения «вжиться в мир и закрыться от него», присущего взрослости, попадает в поле зрения Боуэн и исследуется на примере практически всех персонажах книги. Порция со своим дневником стоит в самом начале этого пути.
Но почему собственно ее зовут Порция?
Не знаем, да и дела нет, отмахивается в романе Анна. Это забвение о прямой отсылке к героине Шекспира («Венецианский купец») – вещь тоже во многом говорящая.
С Шекспиром у Боуэн прежде всего родство драматургическое. Фактически перед нами роман-пьеса. Отсюда четкость авторской режиссуры, чеканность диалогов. Чеховские подводные течения.
Конечно в близости с «Венецианским купцом», есть элемент литературной игры, и Боуэн перемигивается с бардом, когда пишет о темных одеждах Порции, или вводит сюжет с возможным будущим с майором Бруттом.
Есть в романе Боуэн и полемика – вместо мудрой, остроумной, целеустремленной шекспировской героини, крепко стоящей на ногах перед нами предстает запутавшаяся и растерявшаяся девочка.
Но главное все же не это. Не то что Порция – это Порция, а то, что она судья и обязана вынести оценку окружающему. Без этого нет своей дороги в жизни
За литературной драматургией открывается символический уровень.
Порция – не только конкретное лицо, но и характер, представляющий собой некое обобщение.
«Смерть сердца» - роман символический, он о молодежи, стоящей на распутье. И этот хрупкий момент перед пробуждением взрослого начала передан Боуэн, на примере Порции, с необыкновенной тщательностью.
Молодежь ищет своего места – а перед ней вместо настоящего дома - кукольный, вместо семьи - случайное семейство, иллюзия благодатной жизни в глубинке. Каждое действующее лицо встречающееся Порции персонифицирует ту или иную сферу жизни, открывающиеся перед ней перспективы. Вот жизнь вертопраха и приживалы. Вот путь делового человека, здесь представителя искусства, судьба военного. Перед Порцией открывается прошлое и настоящее. И среди всего этого надо найти дорогу к будущему. Но все источники замутились, все пребывает в расстройстве, разброде и шатании.
Все стало слишком сложным. А потому новая Порция слаба не сама по себе, а в сравнении со сложностью и запутанностью жизни. Ее представления неверны, ее поступки ошибочны, но разве может быть по-другому у того, кто начинает с чистого листа?
Шекспировской Порции было отведено четкое место, для боуэновской его нет (даже отцовский завет оказывается иллюзией). Может быть дело в литературщине, в стремлении приукрашать, которого оказался не чужд и Шекспир, а может в изменившихся временах.
Боуэн пишет книгу не просто о растерянной сиротке, которую надо пожалеть, она рисует портрет очередного брошенного на произвол судьбы поколения, которое не имеет в себе мерки добра и зла, а потому не может иметь мерила справедливости. Это роман не просто об отчуждении между людьми, живущими в одном доме (хотя и это уже трагично само по себе), он о распаде связей между поколениями, между настоящим, прошлым и будущим. Не сыновья, не родители, не любовники. Живут и не знают, что к чему. «Люди, конечно, счастливы, но каждый по отдельности обрекает себя на несчастье».
«Смерть сердца» вполне себе символичное название в плане метода Боуэн. Было бы большим заблуждением ожидать от книги преддверия современных нюней о травме и скорби. Роман Боуэн - это, если можно так сказать, литературная литература.
Да, перед нами прекрасный образчик психологической прозы, которой ныне катастрофически не хватает. Но тут психологизм XX века. Это означает, что книга написана не чувствилищем, не взахлеб, она тонко и порой даже излишне рационально нарочито выстроена. Это остроумный (то есть не лишенный изощренной иронии), тщательно сконструированный психологизм, а не жаркая эмоциональная история. Проза умного сердца.
При этом в самом романе Боуэн мы попадаем в эпоху слишком чувствительную, когда впечатлений и эмоций много, а сердце молчит как мертвое. В такие времена все перевернуто, и делами сердечными называют то, что к сердцу не имеет никакого отношения («когда дело доходит до боли вымышленные чувства не отличишь от настоящих»). Страсти и впечатления влекут человека в неизведанном направлении, а сердца с его способностью соединять, сопрягать разрозненное воедино не хватает. Антиномия «сердце против чувств», кажется абсурдной, но, похоже, что в романе речь идет именно об этом. Поэтому «смерть сердца» - социальный, а не только индивидуальный диагноз.
Ситуация знакомая. Поэтому здесь вновь можно вернуться к теме актуальности.
Роман Боуэн посвящен молодежи, он взывает к нашей ответственности перед ней, ставит вопрос, о том способны ли «взрослые», погрязшие в «проблемах» обратить на нее внимание, вспомнить о ней и прийти ей на помощь.
Сергей Морозов