Июнь. 2029-й год. Улетаю из Турции. Трепетные сборы...
Сланцы скинул, шорты, майку легкомысленную. Плавки скомкал брезгливо. Ни к чему это всё. Баловство. В Перми за такое бьют. Лучше в балетной пачке прибыть, чем вот так вот — в шортах, жизнерадостным и загорелым. Там +6 утром. Дожди кислотные вторую неделю. Старожилы жертву хотят принести, чтобы климат отладить. Только б не меня... Зря я тут по-английски говорил. Вдруг кто из наших прознает?
Застыл голым посреди номера. Отразился в зеркале. Схуднул. Почернел.
Гибкость вернул подростковую. Ладонью до пола достаю, не сгибая колен.
Щетина зверская отливает подозрительной рыжиной. Переоделся в домашнее. Натянул рубашку-косоворотку. Икону цепную вокруг шеи утвердил. Брюки армейского фасону извлек. Отцовской портупеей перепоясался. Насадил ушанку летнюю, берцы. Нагайку пришпандорил. Кафтан в аэропорту надену, а то жарко.
Посидел на дорожку. Марфа вышла из спальни. Села рядом. Кокошник, сарафан, щеки насвеколены. Коса до самого пола вьется. Очи опустила.
Вздыхает.
— Томно тебе?
— Ох, томно...
— Любо было?
— Любо. Особенно в "Арене".
— Молчи, дура!
— Ну, Паш...
— Какой Паша? Евпатий! Отвыкай. А то совсем нюх потеряла за десять дней.
В коридоре соотечественников встретил. Рамзана и Кузьму. Рамзан в папахе. Кинжал. Пояс яхонтами убран. Бывший философ. "Эй, эй! — говорит, — вух-вух!" Глядит шало. Кузьма размерен. Программистом был.
Борода до пуза. Ряса. Исихаст. Когда пьяный, всегда окна крестит. От бесов.
С богом! — оворю. С богом, с богом! Улетели. Вот так.