У меня же теперь из зарплаты вычтут, плачет Диана. Меня же теперь хозяин на лавке разложит и выпорет.
Другой бы посмеялся над ней. А я не другой. А я не смеюсь. Я ее хозяина знаю. И разложит, и выпорет. И мало не покажется. Хозяин у нее крутой, чуть что не по нему, рычит, жаром пышет, а то и незадачливого работника с потрохами сожрет.
Плачет Диана, убивается, бормочет все про какую-то недостачу. И черт ее пойми, что за недостача, чего недостача, куда недостача, ничего не разберешь.
Оглядываю магазин, вроде все при всем, все на месте. Деревья по углам стоят, птицы райские сидят, фонтаны-водопады журчат всякие, солнышко под потолком подвешено, по углам всякие зайцы-побегайцы расставлены, белки, суслики… Вокруг банки с клубникой-земляникой понаставлены, цветы всякие понасажены, вроде бы все при всем, черт пойми, что тут пропало…
А Диана ревет, заливается, третья недостача за неделю, что ж дальше-то будет… Чувствую, не к месту я пришел и не ко времени, не до цветов тут, не до танцев-обниманцев, раз горе такое…
Сел я у входа, стал за людьми приглядываться, кто заходит, кто выходит, кто за чем зашел. В основном же так заходят, поглазеть, да и то сказать, при наших-то доходах такие вещи не купишь. Вот и ходят люди, смотрят, на цветы-кусты, на зайцев-побегайцев, на птичек-невеличек, просят, а покажите то, а покажите это, а можно во-он то посмотреть? Диана спрашивает, а покупать-то вы собираетесь? Ну спасибо, спасибо большое, мы подумаем…
И уходят. И до сих пор думают.
И черт их пойми, кто тут что ворует, со стороны посмотреть, так все по струночке ходят, никто лишнего не возьмет, а ведь куда-то пропадают капельки солнца, цветочки-лепесточки, птички-невелички, зайцы-побегайцы…
Куда?
Вечером обходим магазин, Диана уже заранее боится, трясется вся, бормочет что-то про хозяина, который ее с потрохами сожрет и добавки попросит. Я ей подмигиваю, не дрейфь, все хорошо будет, у-ух мы этого хозяина, пусть только сунется…
Вроде бы все на месте. Солнце светит, сверкает протуберанцами, перемалывает водород в гелий. Лес шумит, вон еловый, вон сосновый, все при всем. Пересчитываем цветы до последнего цветочка, пересчитываем траву до последней травинки, пересчитываем лучи у солнца, ну так и есть, трех травинок не хватает, трех лучиков, в малиннике тоже кто-то попасся, половины ягод как не бывало…
И Диана плачет, убивается. Меня, говорит, начальник с потрохами сожрет.
Я еще ее утешаю, еще говорю что-то, да я этого начальника, да пусть только попробует сунется, да мы его у-ух…
А сам про себя понимаю, дело-то дрянь.
Плачет Диана.
Убивается.
Хорошо еще, начальник уехал куда-то за тридевять земель в тридесятое царство, в какое-то там государство, не знает, что у нас тут творится.
Смотрю на покупателей. А что смотреть, что смотреть, опять набилось их как сельдей в бочке, и видно же, не покупать пришли, поглазеть, мир посмотреть, себя показать. И не выгонишь же их, не возьмешь же поганую метлу, не скажешь же – а ну-ка пошли вон…
Вот, стоят, вертят в руках цветы, нюхают сирень, зайцев-побегайцев гладят, пьют воду из родников, греются под солнышком на халяву, скоро с них за это солнышко надо будет доплату брать. Вот и хожу, смотрю, чтобы никто солнышко себе в карман не сунул, цветок какой не оборвал…
Это что…
Смотрю, как человек сует за пазуху кусочек солнышка. Иду за ним, еще надеюсь на что-то, бывает, сунут за пазуху, потом на кассу пойдут, заплатят…
А тут нет.
Идет к выходу.
И я за ним потихонечку, выхожу на заснеженную улицу, в холод, в зиму, иду по переулкам, по перекресткам, ну-ка, ну-ка, куда тебя черт понес…
Идет человек.
Спускается с высоких гор в долины.
Человек как человек, как все покупатели. Крыльев нет, у людей крыльев не бывает, над головой ничего не светится, идет, ступает, под ним снег проваливается, я раньше и не думал, что человек тяжелый… а вот на тебе…
Спускается в долины, в зиму, в холод. Это я тоже не думал, что так холодно в долинах. И что снег лежит. Спит под снегом земля, ждет весны, ждет не дождется. Где цветы, где трава, где птицы, где солнышко красное, а нет ничего, все там, в магазине, лежит, попрятанное по полочкам, по сундукам до поры, до времени.
Иду за человеком, укравшим солнце, вот он спускается в долины, ждут его люди, и стар, и млад, высыпали из домов. Уже и костер жаркий развели на пустыре, и зиму из соломы смастерили, и на костре жгут.
И человек солнышко из-за пазухи выпускает. И снег тает, и травушка-муравушка проклевывается.
И люди хороводом, хороводом вокруг костра пошли, и песни поют, светлое солнце славят.
Плачет Диана, убивается. Диана говорит, ее хозяин с потрохами сожрет, и еще попросит.
Бросай ты этого хозяина, говорю я. И все бросай. У меня дом на той стороне луны, как-нибудь перекантуемся.
Ночью иду в магазин, тихонько открываю отмычкой. Вы только не говорите никому, что у меня отмычка есть. Это между нами. Открываю тихонечко, включаю солнышко. Смотрят на меня заточенные на полках цветочки-лепесточки, зайцы-побегайцы. Собираю всех в мешок, сворачиваю пшеничные поля, тонкие паутинки, пакую в мешок цветущие деревья, прячу само солнышко.
Иду в долину.
К людям.
Много завтра у хозяина недостачи будет.