Однажды довелось мне лежать в больнице.
Кто-то поступал на отделение, кто-то выписывался - шла обычная больничная жизнь. На вечер мне разрешали уходить домой, там ждали меня восьмилетняя дочка и муж.
Как-то рано утром, приехав из дома, я вошла в палату, снимая на ходу плащ, и увидела на освободившейся недавно после выписки одной из соседок кровати пожилую женщину.
- Здравствуйте, - улыбнулась я ей. - Давайте знакомиться, я - Наташа.
- Очень приятно. А я - Нина Михайловна, - услышала я в ответ слабый голос.
Оказалось, что Нину Михайловну вечером перевели из реанимации, вставать ей не разрешали врачи, а ухаживать за ней было некому: единственным родственником был сорокалетний сын, да и он был с утра до ночи занят на работе. Мне было жаль ее; я могла ходить, и поэтому взяла на себя роль добровольной сиделки. Взамен я получала ее благодарный взгляд и чУдные истории об ее жизни. А жизнь ее была, действительно, очень интересной: Нина Михайловна была в свое время очень известной балериной, и, несмотря на преклонный возраст, преподавала в хореографическом училище.
Я любила сидеть на кровати и вышивать, дожидаясь процедур и обследований, а Нина Михайловна рассказывала мне, как она потеряла родителей во время войны, и ее из детского дома взяли в хореографическое училище; как она тяжелым трудом добивалась первых успехов; как ездила на гастроли, когда стала работать в театре; как вышла замуж и родился сын Юра...
- Доброе утро! - поздоровалась я однажды, как обычно, заходя в палату. - Как прошла ночь? Надеюсь, всем уже лучше? - обратилась я к соседкам по палате. - Как на улице сегодня хорошо: солнце светит, птицы поют... Одним словом - весна! Нина Михайловна, как вы?
Нина Михайловна сняла очки и оторвалась от журнала.
- Чудесно, Наташенька, чудесно! Представляете, вечером, когда вы уже ушли домой, зашла моя врач и сказала, что с сегодняшнего дня мне уже можно будет вставать потихоньку. Гипертонический криз позади - да здравствует движение! Но я пока еще не вставала: честно говоря, жду вас. Вы не могли бы подержать меня под руку, когда я буду вставать: голова немного еще кружится - вот что значит долго лежать.
- Ну конечно, я вам помогу, - улыбнулась я. - Мы с вами потренируемся ходить, и скоро вы окончательно поправитесь.
- Спасибо, - Нина Михайловна поправила прядь волос, упавшую на лоб. - Как там ваша дочка Танюша?
- Хорошо. Вчера писала контрольную по математике; кажется, все решила.
Нина Михайловна о чем-то задумалась.
- Контрольная по математике... Дети - это так хорошо! Наташенька, наслаждайтесь тем, что у вас есть замечательная дочка - это для вас сейчас самое главное. Жаль, что у меня никогда не будет внуков, - грустно произнесла она.
- Ой, да ну что вы такое говорите?! Сейчас их пока нет, а через пару лет, может быть, будет трое. У вас ведь сын в самом расцвете сил, все еще впереди! - возразила я.
- Нет... Внуков у меня не будет, в этом я уверена, - покачала головой моя собеседница. - Я сама в этом виновата, я уже приняла это для себя как расплату за свою ошибку...
- Нина Михайловна, где ваш оптимизм? Какая ошибка?! Ну откуда вы знаете, что будет завтра? Может быть, завтра ваш Юра вам объявит, что женится на чудесной девушке, а там и до внуков - рукой подать! - не сдавалась я.
- Нет, не объявит и не женится. Я, пожалуй, расскажу вам, что я наделала много лет назад, - медленно произнесла Нина Михайловна. - Пожалуйста, запомните то, что вы сейчас от меня услышите, и никогда не повторяйте моих ошибок, прошу вас...
Нина Михайловна отложила в сторону журнал, облокотилась на подушку и начала свой рассказ.
- Я уже вам рассказывала, что сын у нас с мужем был долгожданным и любимым. Нам хотелось, чтобы у него было все только самое хорошее - и, надо сказать, наше материальное положение это позволяло: у него было много вещей, о которых его сверстники могли только мечтать. Мы ни в чем ему не отказывали, все в семье делалось только для него. Я и мой муж не хотели, чтобы он имел отношение к балету, когда станет взрослым: на своей, как говорят, шкуре, мы знали, что это очень и очень тяжелый труд. Я была, как я уже говорила, солисткой балета, а муж ставил спектакли, был режиссером и тоже всю "кухню" театра со всеми ее отвратительными сторонами знал отлично.
- Наш Юрочка рос, мы нарадоваться на него не могли, - продолжала свой рассказ, задумавшись, Нина Михайловна. - Когда наш сын заканчивал школу, вопрос о выборе профессии решился сам собой: он великолепно рисовал, и его без всяких проблем взяли в Академию Художеств (по звонку мужа, разумеется). Юра с увлечением стал учиться, и все, казалось, шло неплохо, как вдруг... - Нина Михайловна глубоко вздохнула. - В один прекрасный день он сказал, что полюбил свою однокурсницу Олю и хочет на ней жениться.
Нина Михайловна расправила складку на своей постели, опять задумалась и покачала головой.
- Как он ее любил!.. Писал стихи, дарил цветы, провожал... Они без конца куда-то ходили вместе: то в театр, то на концерт, то просто гуляли до ночи. Они словно надышаться не могли друг другом, всегда были вместе: и на занятиях, и после них. Наверное, любая другая мать на моем месте была бы счастлива за сына... Любая другая, но не я.
- Юра по наивности своей привел Оленьку к нам домой как-то раз, - продолжила Нина Михайловна после паузы. - До этого я ее не видела, только слышала восторженные рассказы сына о ней. Теперь я понимаю, почему он пригласил ее тогда: он думал, что она мне понравится, и я сменю гнев на милость. Помню, как он вбежал в комнату, где была я, и буквально прокричал: "Мама! Посмотри, Оля пришла к нам! Иди скорее, познакомься с ней!" Какое было тогда лицо у моего девятнадцатилетнего мальчика - счастливее его я, наверное, не видала в своей жизни.
Непослушная слеза все-таки скатилась по щеке Нины Михайловны.
- Я помню, как вышла в прихожую нашей большой квартиры и увидела скромненькую девушку в простом синем ситцевом платье в горошек, - дрогнувшим голосом продолжала свой рассказ пожилая женщина. - Девушка смущенно улыбалась и, очевидно, ждала моего приглашения, чтобы пройти в гостиную. Я окинула ее взглядом с ног до головы. "Вон отсюда! - закричала я ей, показывая пальцем на дверь, - и чтобы духу твоего здесь не было!"
- Но почему?! - не выдержала я и перебила своим вопросом собеседницу.
- Милая Наташенька... Представьте себе нашу семью: я - солистка балета, муж - режиссер, сын учится в Академии Художеств. Мы были на самой верхушке творческой интеллигенции тогда, элитой. Нашими друзьями были известные поэты, музыканты, артисты - все они были очень обеспеченными людьми. Когда Юра еще только стал встречаться с Олей и сказал, что она приехала из провинциального городка и живет здесь в общежитии на свою стипендию - я уже тогда заявила, что она ему не пара. Он, конечно, со мной спорил, уверял, что она - чудесная девушка, и ее нисколько не интересует материальное положение нашей семьи. Говорил, что любит ее, хочет жениться, и они с Олей будут жить своей семьей, не претендуя ни на что из того, что заработали мы с мужем. Я ничего не хотела слушать и твердила одно: "Ты еще слишком молод для женитьбы. Ты не должен с ней встречаться, мы найдем тебе со временем более подходящую невесту из обеспеченной семьи". Мне все казалось, что Оля закрутила роман с Юрой, чтобы войти в нашу семью, получить прописку и жить припеваючи... Господи, какая я была тогда глупая!
- Что же было дальше? - после долгой паузы робко спросила я.
- Что было дальше? - эхом отозвалась Нина Михайловна. - А дальше после моих криков Оля выбежала из квартиры, и больше я ее никогда не видела. Но я успела разглядеть в ее глазах перед той сценой, которую я устроила, что-то необыкновенное... Что именно - я тогда не поняла. Конечно, Юра бросился за Олей, в тот день он вернулся домой очень поздно, и лица на нем не было. Несмотря на мои протесты и ультиматумы, он продолжал с ней встречаться и твердил без конца: "Мама, я ее люблю". В меня будто вселилось что-то: я объявила настоящую войну этой маленькой скромной девушке: по моей просьбе ее отчислили из Академии, выдумав какой-то повод для этого (а она была очень талантлива, преподаватели долго не хотели идти на это), и ей ничего не оставалось, как вернуться домой, в свой маленький Богом забытый городок. Юре мы оформили академотпуск и отправили его на год в Эстонию к родственникам - думали, он быстрее забудет там свою Оленьку. Конечно, из Эстонии он писал письма этой девушке в ее городок, но они почему-то остались без ответа. Через год он вернулся в Ленинград, продолжил учебу в Академии, потом ее закончил и начал работать. Вскоре не стало моего мужа, и мы остались с сыном вдвоем. Историю с Олей мы никогда с ним не обсуждали: делали вид, что ничего и не было. Я боялась напоминать Юре о ней, чтобы он не вздумал ее разыскивать, а он молчал, потому что понимал, что со мной спорить бесполезно - такая я тогда была прямая и принципиальная, как мне казалось...
Нина Михайловна перевела взгляд в окно.
- Время шло, отношения у нас сыном, казалось, наладились. Когда ему было лет двадцать пять, я как-то раз в шутку сказала, что пора бы подумать о женитьбе... Боже мой, Наташа, вы бы видели его лицо тогда! Он подошел ко мне, взял меня за плечи, посмотрел прямо в глаза и медленно произнес: "Мама, и ТЫ смеешь мне это говорить?! Так запомни: я любил Олю, я люблю ее сейчас и буду любить ее всю свою жизнь. Если я не женился на Оле - я не женюсь никогда". Оказалось, что он ездил несколько лет назад в Олин городок (он знал ее адрес), но дверь открыли незнакомые люди; они сказали, что ее семья переехала в другой город после ее возвращения из Ленинграда, и нового адреса они не оставили. Юра искал ее даже через милицию - но все было бесполезно, никаких следов найти не удалось.
За окошком запела какая-то птица, и Нина Михайловна грустно улыбнулась.
- Если уж мой Юра что-то сказал, то так оно и будет. Он никогда не отступается от своих слов. Так получилось и в этот раз: не найдя свою Олю, он так и не женился, несмотря на то, что прошло с тех пор больше двадцати лет... Он успешно работает сейчас, у него есть приятельница, с которой он встречается. Но эта женщина старше его на много лет, так что речь о детях там, конечно, не идет. И я знаю одно очень твердо: он остался верен своей любимой Оленьке, он и сейчас ее любит. Любит до сих пор...
Нина Михайловна вытерла слезы, катившиеся по щекам.
- Помните, я сказала, что увидела в глазах Оли что-то необыкновенное, когда она пришла к нам домой? Я долго думала потом, что же это, и, вы знаете, я поняла со временем, что это была любовь - другого объяснения я за все эти годы так и не нашла. Любовь к моему сыну, притом, совершенно бескорыстная: не нужны ей были ни квартиры, ни прописки, ни деньги. Ей был нужен только мой Юра, она ИМ ЖИЛА, впрочем, как и он ею... Но я поздно это все поняла. Что со мной тогда произошло, почему я столько сил потратила на то, чтобы разрушить их отношения - сейчас я этого не понимаю; словно вселилось в меня тогда что-то. Я никого не слушала: ни мужа, ни сына, ни друзей. А ведь все говорили мне тогда, что я не права. Я боялась тогда потерять квадратные метры своей квартиры или несколько десятков рублей - а потеряла смысл своей жизни. Думаю, была еще одна причина, которая мною двигала: я не готова была отпустить от себя сына, я не осознавала, что он - не моя собственность. Дело было не в Оле, я вообще не готова была видеть рядом с сыном женщину, кем бы и какой бы она ни была. Вот в чем, пожалуй, была суть проблемы. Училище, преподавание, достойные ученицы - это все есть, конечно, в моей жизни сейчас, но этим я только отвлекаюсь, чтобы не думать слишком много о той ошибке, которую совершила тогда. Все могло бы быть по-другому, если бы я поняла ГЛАВНОЕ тогда: любовь - важна; деньги, положение в обществе, ученые степени, звания, квартиры, машины - нет...
Нина Михайловна помолчала, о чем-то задумавшись, а потом продолжила:
- Дети - это не наша собственность. Они сами должны решать, как жить и с кем жить. Конечно, мы, родители, хотим облегчить им жизнь, сделать так, как, по НАШЕМУ мнению, лучше для них - и это естественно. Но во всем надо знать меру, надо вовремя понять, что дальше определенной черты мы заходить не можем. Наши дети имеют право на свою жизнь и на свои ошибки. Когда Юра стал встречаться с Олей, и я узнала, что эта девочка из простой семьи, я сразу почему-то убедила себя в том, что семейная жизнь у них не сложится, потому что они из разных слоев общества. Я всеми силами старалась не допустить этого брака, потому хотела уберечь сына от неудачи. Может быть (как знать?) я в чем-то и была права: ведь неизвестно, как сложился бы их брак, учитывая, что Юра и Оля были воспитаны в разных условиях, имели противоположные взгляды на многие вещи. А может быть, все бы сложилось хорошо: в чем-то они прекрасно дополняли друг друга. Гарантий успешного брака ведь ни у кого нет. Но только спустя годы я поняла, что даже если бы семейная жизнь у сына не заладилась, и дело закончилось бы разводом - да и Бог с ним, жизнь на этом ведь не кончилась бы. Пусть бы он ошибся в жизни - он ИМЕЛ ПРАВО на эту ошибку. Зато была бы в его жизни недолго или всю жизнь (кто знает?) семья, о которой он мечтал, были бы, наверное, дети... Интересно, какими бы они были, мои внуки? Я могу их только рисовать в своем воображении.
Нина Михайловна смотрела в окно, а затем перевела на меня свой взгляд голубых проницательных глаз, покачав головой.
- Вы знаете, когда у меня был юбилей, в хореографическом училище, где я преподаю, устроили праздник. Мне дарили корзины великолепных цветов, говорили восторженные речи, мои бесчисленные ученицы блестяще танцевали сложнейшие балетные партии, выступали в мою честь известные артисты, восхваляя мои таланты балерины и педагога. Да, мне есть чем гордиться в этой жизни, я многого добилась своим трудом. Но Боже мой, как бы я хотела прийти после этого праздника домой, испечь вкусный пирог и угощать им своих внуков. И это было бы в моей жизни, если бы я раньше поняла все то, о чем я сейчас рассказала. Если бы я только поняла это раньше!
Непрошенные слезы опять навернулись на глаза Нины Михайловны, а я все сидела рядом, отложив вышивку, и не знала, чем же ее утешить…