Не будучи замужем, она родила себе первого ребёнка. Девочку. Рано потеряв маму, она судорожно искала выход из одиночества — и так вот, не найдя наскоро мужчину, годного хотя бы для семьи, не то что для любви вечной, она родила девочку от человека, на которого нельзя было положиться, человека случайного. Как-то всё это вытянула, дочка подросла. Теперь хотелось любви и женского счастья.
Но то ли ушли времена, когда любовь можно было встретить прямо на улице, в парке или автобусе, то ли любовь категорически исчезает из общества, в котором каждый интересуется прежде всего собой, но желанной влюблённости не случалось. Душу распирало молодостью, зрелостью, лаской того типа, которую не применишь к ребёнку. С этой переполненностью, любовью без любовного объекта, она чувствовала себя словно с набитым кошельком в пустом магазине. Ей было чем платить, но мужчин, как редкого товара, не было в наличии.
Жизнь не подкидывала случая. Пришлось искать — как проще всего сейчас, как кажется, с большими возможностями выбора — через интернет. Словно с возникновением соцсетей живая жизнь перестала выполнять естественную роль сводницы, и людям, жаждавшим счастья (по природе или исторической инерции), жаждавшим найти свою пару, приходилось прибегать к нарочной воле в поисках. Это примерно как: хотите приготовить борщ, купите свеклу, морковь, лук и капусту. Хотите найти любовь, перебирайте фотографии, личные данные, увлечения, интересы… То великое и простое чувство, которое должно было просто упасть с неба на тебя, - не падало, и жаждущие руки протягивались в атмосферу сетей, как к небесам, но максимум, до чего дотягивались, - до волнующей переписки или секса. Как до нижних веток дерева вместо облаков.
Она стала влюблять себя в выбранного симпатичного мужчину ещё в чате. Он купал её в обволакивающих лаской словах и электронных розочках — и она купалась. С ощущением неодинокого счастья несла быт и профобязанности, теперь, казалось, невесомые. И когда при реальных встречах не произошло разочарования ни во внешности избранника, ни в постельных радостях, она стала законченной Джульеттой, Дездемоной, Наташей Ростовой и Скарлет О'хара, - и всеми прочими именами повально известных, выдуманных любовных историй.
Зажили гражданским браком. Она лезла из кожи, создавая семейный уют. Летала в облаках личных, слабо увязанных с действительностью, желаний: семья, моя семья, у меня есть семья. Спроси у неё, чем семья её отличалась от простого сожительства, она не смогла бы ответить… Уехали с дочерью из комнатушки в общежитии, где когда-то она жила ещё с матерью. Сняли с «любовью моей жизни» однокомнатную квартиру без мебели. Обставили новой — в соответствии с новым стартом, - взяв кредит на неё. «В случае чего, родная, вся эта мебель тебе же и останется. Не переживай», - этого нелепого довода возбуждённой женщине оказалось достаточно, чтобы оформить кредит на себя.
Так, зажили: она работала, он работал, её дочка — ходила в муниципальный сад. В ночном любовном полушёпоте рассуждали об общем ребёнке: для неё это было окончательным показателем состоявшейся их любви, для него — неизведанным ещё состоянием в отношениях с женщиной, и потому по поводу его (состояния) можно было фантазировать сколько угодно. И, как часто случается, пока о беременности открыто — и положительно — говорится, она не воплощается в естестве, и лишь когда обстоятельства вдруг меняются со знаком минус, она тут как тут — бьёт женщину по голове уже нежелательным обухом.
Навязанный самой себе в качестве возлюбленного обыденный ловелас потребитель был уличён в измене. Бурная реакция: ты предал меня, мы не можем больше жить вместе — всегда следует после первого уличения. И кто-то из женщин действительно дальше «не живёт вместе», но это редко. А в норме: по мере того, как мужчина повторяется, реакции женщины гаснут до простых — тоже повторяющихся — скандалов… Она, с искренней помпой и слезами, выставила «мужа» из съёмной квартиры и осталась с: дочерью, квартплатой, кредитом и обнаружившейся беременностью. Из одних фантазий она перешла в другие: ребёнок — это спасение, ребёнок должен отца образумить — он одумается и исправится. И в голове вспыхнуло как острый момент любого любовного сериала: «Ведь он меня всё равно любит...» Пожалуй, все самые большие женские беды исходят из этой, ничем не оправданной, ни на чём не основанной и никак не доказуемой... неистребимой при любой степени очевидности обратного, надежды.
Сообщила ему, ответ не заставил себя ждать: делай аборт. Обиделась. Ни столько на него, сколько на судьбу, жизнь, мир или бога — ищешь любви и семьи, не делаешь ничего плохого или подлого, не совершаешь преступлений, а в итоге святая — или хотя бы человечная — тема новорожденного сводится лишь к физиологии и медицинским кабинетам. Как у коров и кошек, под патронажем ветеринара… Не по глупости, а где-то глубоко внутри именно вызывая эту несвятость словно на дуэль, она оставила ребёнка. Пусть рухнет всё, но это — человек, и я рожу его.
На решимость её, с шестого месяца хорошо заметную на расстоянии, прилетел и кающийся голубь, как на семечки отцовства. Им посеянные, но не им спасённые от сметающего любые посевы суховея — щипцов гинеколога. С новым витком романного ажиотажа и возобновлённым сожитием ожидали малыша. Рождение сына — предмета гордости для мужчин, не столкнувшихся с отцовством ранее — усилило эмоции гражданского мужа. Ровно настолько, пока не закончилась его игра в новые ощущения. Прискучило, наелся; единовременные выплаты матери закончились — получала она теперь лишь законные 40 % от ЗП, — и его заработок стал уходить на общее хозяйство почти в полном объёме. Радость отцовства и главенства семьи перестала дополняться радостью личных покупок, элементарных развлечений, выпивки. Раздражение росло, и с его ростом разрастались оскорбления. Тупая, банальная нехватка денег изживала романтику, не способную долго длиться без усилий. Будто она — романтика — сидела с проблемами на одних весах: прибавилось одного — убавилось другого. И всегда обязательно пропорционально.
Если у мужчины на развлечения не хватает денег, то развлечением всегда может быть женщина — несмотря на повсеместную кругом денежную кратию, «бесплатные» (одинокие и замужние) женщины никогда не переведутся. У каждой из них — свой мотив завести любовника… Молодой отец, жизнь которого не привыкла и никак не хотела зацикливаться исключительно на жене и пелёнках, загулял. Тем откровенней, чем больше было дома скандалов по этому поводу. А она толком даже не могла расплакаться, — боясь потерять грудное молоко. И даже тут в уме приходилось держать два фактора: ни только польза природного вскармливания, но и в случае чего дополнительная статья расхода на детское питание. Бюджет и так едва сходился севшей от стирки рубашонкой на распухшем теле семьи... Качая сына, она высчитывала, почти как хозяйственные расходы с учётом скидок, чем расплатилась за свои поиски любви и блага. Оскорбления (это прежде всего бросалось на ум), второго незаконнорожденного ребёнка (Господи всемилостивейший, прости, храни жизнь и здоровье моего сына!), мизер от собственной зарплаты по уходу за ребёнком (на который они втроём — она и двое детей — не проживут) и… невыплаченный кредит. Не так уж большой, но при нехватке денег на проживание, не возможный к выплате.
2.
Ещё какое-то время она ничего не меняла. Хроническая невыспанность — сынок редко спал больше часа подряд — не оставляла сил на что-то ещё, кроме дел текущих. Отец гулял, мать укачивала. Деньги, правда, давал. В меньшем объёме, чем требовалось, в комплекте с унижениями и упрёками, но давал. И всё же денег тотально не хватало, просрочился кредитный платёж. Чтобы выплатить его, она взяла микрозаём — благо, подобные спасительные заведения в избытке рассыпаны к услугам публики по центральным улицам, как грибы по просеке. И это самое глупое из решений принесло ей максимум отчаяния, с одной стороны, и стало спасительным, с другой. Она прозрела (а это не так уж легко сделать, когда ты внутри событий, а не просто их очевидец): скатывание в пропасть будет безостановочным. Как перелёт самолёта - посадка будет только у чёрта на куличках. Белая полоса, лишь в силу закономерной чересполосицы «белое-чёрное», сама по себе не появится. Не будет никаких вдруг возникших улучшений. Никто не подаст руки, чтобы затормозить падение, - мамы нет, а от единственной подруги получить можно было только нечто минимальное и категорическое, вроде пакета молока и булки хлеба — та сама жила на естественную зарплату.
Перестала ругаться с отцом сына. Громкая ругань забирала решимость — будто бурные выплески, как на важные граммы, сокращали содержание воли в организме. Внутренне собиралась с духом: убеждала себя, что спасение от катастрофы — только в собственном решении, и больше ни в чём. Никто, ничего, ниоткуда… Унижения в адрес дочери подстёгивали больше, чем собственное попранное самолюбие. Надо валить — это не выход, но и другого выхода нет... А ещё очень, очень, очень не хотелось театрального представления с расставанием. Прям физически этого боялась. Если вдруг он будет против, она так и не решится уйти. И уже как спасения ждала, выбирала день, когда его стопроцентно не будет дома. Со страхом перед будущностью — да просто со страхом! — с подросшим младенцем на руках, перевезла всё необходимое для себя и детей в ту комнатушку, где жила когда-то с мамой, и которая пустовала, так и не обзаведясь квартирантами.
Дальше уже без особой собранности и решимости, а просто потому, что это нужно для выживания, стала идти шаг за шагом: подала на алименты на базе показаний соседей об их сожительстве (дало бы или нет это результат — неизвестно, но отец — не совсем уж беспринципный — стал давать минимум на сына добровольно, и она забрала заявление); сидя только на молочных кашах и бесплатных витаминах, оставшихся ещё с периода беременности, ликвидировала микрозаём (хорошо, дочка питалась разнообразно в садике, и она только подкармливала её теми же кашами); обратилась в банк об отсрочке долга, потом разобралась, что так как сохраняются выплаты по процентам, отсрочка толку не принесёт, и, ища новый выход — через целый самликбез по кредитным отношениям, — выяснила, что более реальный передых даст «реструктуризация кредита»... с переносом сроков выплат в бóльшую сторону. Ежемесячный взнос сильно сокращается, хотя и платишь ты дольше и суммарно больше, - но время на поправку своих дел выигрывается… теперь ждала «добро» от банка на эту самую реструктуризацию. На всякий случай в уме держала ещё процедуру личного банкротства — переписчицы по несчастью советовали, но больше надеялась на уже вроде найденный реструктурный выход из кредитного тупика.
Ощущение отчаяния и апокалипсиса стало отпускать. Мало что ещё из проблем отпало, но на душе стало легче — отошёл ужас безысходности: в их маленькой комнатушке не было скандалов, не было человека, который не рассматривает их проблемы как свои собственные; судьба — не налажена, но зато — в собственных руках, а не валяется на асфальте в ожидании, кто ещё пнёт. Она чувствовала — знала чувством, как делают это все почти женщины, — что справится… И только ночами, или при виде беззаботных на вид, целующихся парочек, она бесслёзно, с серьёзностью — как будто с законной претензией к кому-то самому главному — печалилась об отсутствии любви для себя. Она вновь оказалась обделена — теперь надолго, или навсегда уже. Она знала — всё так же нелогически, чувством, ощущениями какого-то нерационального органа в теле, возможно, кожи (тонкой и чувствительной у женщин и грубой у мужчин), что всё «как-то не так» было изначально. Что всё последующее «зло» проистекало из одного единственного бракованного начала. И дело даже не в интернете. Сама цепь причин и поводов любви была с переставленными местами звеньями.
Она хотела любви не рядом с кем-то, а заранее, предварительно, в принципе. Целенаправленно занявшись поисками. А как известно, кто ищет — тот найдёт. И она нашла. Ещё одного отца ещё одному своему ребёнку. Но никак не любви. Отсутствовал фактор случайности, случайной встречи, нечаянной симпатии… Которая не спрашивает у хозяев разрешения, плюёт на их волю и селится в сердцах со всеми подушками, узелками и чемоданами. Нельзя — не таков механизм... нельзя ходить за любовью как за хлебом: пойду найду симпатягу и — из кожи вон вылезу — но впихну его в свою душу. Только потому, что без любви голодна… Нет, она не оформляла этого словами. Кожа — не тот орган, чтоб орудовать речью. Но сам отрицательный результат поисков кричал о пересортице в ходе её влюбления. «Сама виновата», - так обычно вертится типичная истина в женском уме. Но и защищаться хватало у неё ума: «А что делать? Если принцип «пришла пора — она влюбилась» не работает? В монашки? Или ждать, ждать, ждать до стадии вязания ковриков для котов?»
Ладно, вышло то, что вышло. Получается, ни судьба не пожелала выполнить своих обязательств, ни она судьбу не заменила своими поисковыми мероприятиями. И всё-таки… Это было жизнью, а не её отсутствием. В её семье, после смерти мамы, было теперь целых два любящих и любимых человека. На целых два больше, чем ноль. Главное только, теперь не разбазариться. Не растерять, не похерить то истинное, осязаемое, что она действительно нашла. В бесплодных поисках любви к настоящему мужчине.