Дверь подъезда распахнулась с натужным скрипом, угловатая тень легла на лестницу. Я оглядел пыльный ковёр с двумя дорожками детских следов. Предвкушая долгий подъём на пятый этаж, в костюме биозащиты, с кислородным баллоном за плечами, оглядел двери первого этажа.
На каждой ярко жёлтая лента, крест-накрест. Тоже самое на втором этаже, и на третьем, и на четвёртом. На пятом остановился перед единственной дверью без ленты. К ней же вела вереница следов.
Я тяжело привалился к стене, хрипло дыша, как загнанный пёс. Поставил кейс-холодильник, полный образцов крови на пол. Костюм, в начале дня почти невесомый, сейчас кажется свинцовой кольчугой. Пот скатывается по лбу, щиплет глаза и впитывается в ворот водолазки.
— Ладно, бери себя в руки. — прошептал я. — Люди тебя ждут, очень ждут!
Трель звонка прокатилась по подъезду, резанув по ушам ржавой пилой. В квартире раздался слабый шорох, медленно приблизился. Загремел замок, дверь пару раз дрогнула и отворилась вовнутрь.
В проёме стоит женщина глубоко за тридцать, болезненно худая. Кутающаяся в яркий махровый халат с цветочным узором. Волосы у неё сальные, тонкие, как паутина облепившая череп. За спиной, обхватив ноги матери, застыли детишки лет восьми. Мальчик и девочка. Одеты в чистое, а сами причёсаны и умыты, будто нет никакой глобальной эпидемии.
Я кивнул женщине и шагнул в квартиру, стараясь не смотреть на детей. Совсем не хочется видеть отчаяние и страх в детских глазах.
Женщина посторонилась и прошептала:
— В зале…
Я прошёл в комнату, невольно удивляясь чистоте и аккуратности. Неужели сама убиралась? Или детей заставила? Нет, порядок живой, такой получается когда человек сам хочет прибраться и любит чистоту. Такого не встретишь в детской комнате или в казарме, где уборка обязанность или наказание.
На диване лежит нечто, совсем недавно бывшие мужчиной в самом расцвете сил. Месяц назад я брал у него пробу крови, а он улыбался и отшучивался. Утирая кровь с губ платочком.
Сейчас передо мной лежит мумия, укрытая одеялом. Бледная кожа, покрыта толстыми чёрными венами, пульсирующими, как пиявки. Стоило подойти ближе, как мумия разлепила глаза, маленькие, похожие на сморщенные яблок и налитые кровью.
Мужчина попытался заговорить, но вместо слов изо рта побежала кровь. Чёрная и густая, как гудрон.
— Кирилл Петрович. — Сказал я, «здороваться» с умирающим, показалось верхом цинизма. — Прошу, поберегите силы. Я пришел взять пробу крови. Вы меня понимаете?
В ответ слабый кивок. Больной беспомощно завозился и прежде чем я успел помочь, достал руку из-под одеяла. Конечность похожа на больную виноградную лозу, с раздутым комом сустава.
Я достал из кейса необходимый инструмент и осторожно взял руку. Через перчатку кожа кажется липкой и неестественно мягкой, как мокрая бумага.
На всё пара минут.
Закончив, бережно уложил пробу на место и закрыл кейс. Умирающий потянул ко мне руку, силясь встать. Пальцы скользнули по лицевому щитку, оставив грязный след.
Я перехватил руку, бережно, как пушинку, глядя умирающему в глаза и подмечая бусинки слёз. Ещё немного и они прорвут сухую запруду и побегут щекам. Больной зашевелил губами, кровь побежала по подбородку. Я кивнул и сказал успокаивающим тоном:
— Не бойтесь, мы обязательно найдём лекарство. Ваши дети…будут жить.
Мужчина попытался улыбнуться… по телу прошла предсмертная судорога. Ладонь обмякла и безвольно выскользнула из моих пальцев. В коридоре заплакали дети, но мать их быстро увела на кухню и наказала сидеть тихо. Вернувшись в зал, она робко спросила, держась за дверной косяк:
— Он… всё?
— Да.
Она не заплакала, только закрыла глаза и приподняла подбородок. Я поднялся невольно глядя в глаза мертвеца. Молча прошёл к выходу и остановившись в дверях спросил, полуобернувшись:
— Крематоров вызвать?
— Нет, я уже. Скажите, вам позвонить, когда я…вот так же?
Я повернулся к ней и старясь держать голос ровным, ответил:
— Да. Это будет полезно. Если хотите, я могу передать о ваших детях, в эвакуационный лагерь. Он конечно переполнен, но для двух детей, думаю найдут место…
— Спасибо, доктор.
***
Обращение автора к читателю, рассказ продолжится ниже.
Понравилось? Поддержите автора копеечкой на еду и корм коту:
1) Карта Яндекс.Денег: 5106 2180 3049 7945
2) Карта Сбербанка: 5336 6901 6545 6536 (Александр Георгиевич Шавкунов)
3) QIWI: +7 999 378‑81‑35
4) PayPal
Спасибо всем поддержавшим на прошлой неделе 13.05.2019 - 19.05.2019. Пост благодарности залит в группу ВК.
Ваша помощь и отзывы, единственное что мотивирует писать дальше.
Из подъезда я вывалился под горестный вой кошки, сидящей на лавочке. Ухоженная, бело-рыжая красавица, кричит глядя на окно первого этажа и пытаясь уловить в нём движение человека. Осенний ветер уносит вопли вместе с сухими листья дальше по улице.
Увидев меня, кошка спрыгнула с лавки и подбежав принялась тереться о ноги. Громко мурча и пытаясь заглянуть в глаза, через прозрачный щиток. Из ждущей меня машины выглянул водитель, но увидев кошку стыдливо спрятался.
Я вздохнул и присев погладил животное, почесал за ушком и лёгким шлепком направил в сторону. Кошка обиженно махнула хвостом, мяукнула, но послушно пошла прочь вдоль дома. Часто останавливаясь и оглядываясь на меня, будто ожидая, что позову обратно.
На сердце стало ещё поганей, я спешно отвернулся и почти бегом направился к машине. Людям можно всё объяснить, вселить надежду… Но что делать с животным, что осталось одно и просто не понимает, почему её бросили? Почему больше не гладят и не пускают домой?
Подойдя к машине, махнул водителю, дверь плавно съехала в сторону. Забравшись внутрь обессиленно рухнул в кресло и бережно положил кейс на колени.
— В лабораторию?
— В ней родимую.
Машина плавно двинулась, а я через полуоткрытое окно принялся наблюдать за мёртвыми улицами. Листья никто не убирает, вся улица укрыта пёстрым ковром. Страшно подумать, что будет зимой…
— Док.
— Да?
— Мы ведь все умрём?
— Да.
***
В лаборатории непривычно пусто, только Ксения склонилась над микроскопом. Услышав, как отворилась дверь, она спросила не отрываясь от работы:
— Рус?
— Да, а где остальные?
— Семецкий умер, провожают.
Я выругался, вспомнив усатого дядечку профессора, заведовавшего лабораторией столько, сколько я не жил. Ксения обернулась и покачала головой.
— Опять ты в этом скафандре. Помяни моё слово, он тебя убьёт быстрее чем вирус. Давай, снимай скорее! Хотя нет, лучше в душевой, а то я сама от запаха кончусь.
— Ну помру, так помру. Велико дело, вон вся Африка померла, и ничего..
— Не ерничай. – перебила Ксения. – Скажи, зачем ты это делаешь? Мы всё заражены, всё гребаное человечество. А ты в этом маскараде только тратишь драгоценное время. Мог бы собирать пробы раз в пять быстрее!
— Это для людей. Пусть думают что хотя бы мы здоровы и рано или поздно придумаем вакцину. У них должна быть надежда. — Терпеливо ответил я, чувствую подступающий кашель.
Ксения вздохнула и сокрушенно покачала головой.
— Хороший ты парень, только глупый. У нас нет надежды, у цивилизации нет надежды, мы последнее поколение, что дотянет до сорока.
— Ты не веришь в лекарство?
— Вера не мой профиль, я человек науки. Мы не успеваем, уже пройдена черта деградации общества. Ладно, отдыхай, а я пока займусь пробами.
***
В своей комнате, сбросив костюм, я зашёлся рвущем глотку кашле. Скорчился исторгая из себя черные комья кровавой слизи. Обессиленный рухнул за стол и не глядя, продолжая кашлять, вынул из ящичка пистолет.
Оружие показалось неимоверно тяжелым и громоздким. Я взялся за рукоять обеими руками и направил ствол под подбородок. Пистолет от кашля ёрзает, то и дело соскакивает.
Права Ксения, нам всем хана. Мор выкосил почти всех старше сорока и скоро выкосит нас. Останутся только дети, которые точно также начнут умирать, едва дотянув до сорока. Человечество, если не вымрет, ухнет в пучину нового каменного века.
Интересно, сколько пройдёт поколений, пока выработается иммунитет? Хотя кого я обманываю…какой иммунитет от болезни убивающей сорокалетних, в каменном веке. Когда дожить до двадцать, невиданное чудо.
Я посмотрел на календарь, через месяц мне будет тридцать три. Поколебавшись убрал пистолет обратно в ящик стола.
Ещё есть время, а значит, есть шанс.