Последней премьерой нынешнего сезона в столичном театре «Геликон-опера» стала последняя опера Чайковского «Иоланта» – светлая философская сказка, гимн красоте, мудрости, самопожертвованию, но со счастливым концом.
Такая опера – явление совсем не частое в музыкальной литературе – если только опера, конечно, не комическая. На оперных же подмостках «Иоланту» ставят нередко, правда, в основном всё же в России: несмотря на то, что в свое время ее пропагандировал на ведущих европейских сценах еще сам Густав Малер, она так по-прежнему уступает в популярности другим опусам гения – «Евгению Онегину» и «Пиковой даме».
Относительная легкость «Иоланты» (ну хотя бы в части хронометража и отсутствия необходимости иметь убойного тенора а-ля Герман), увы, не сделала ее на Западе хитом: ставится, но не так чтобы очень часто.
В «Геликоне» постановка этой оперы уже не первая. Дмитрий Бертман «Иолантой» начинал в средине 1980-х, работая в оперной студии Центрального дома медика, каковой спустя каких-то пять лет чудесным образом вдруг станет его собственным театром «Геликон».
В конце 1990-х уже профессиональный музыкальный театр «Геликон» сделает свою «Иоланту»: ее поставит не Бертман, а француз Дени Криеф, но вполне в эпатажном духе местного главрежа – главная героиня окажется душевнобольной, и ее будут привязывать к панцирной кровати, а еще постановщик намекал на инцест дочки-принцессы с папой-королем.
В 2012-м Бертман вернется к этой истории, но не в родном театре, а в Детском музыкальном имени Наталии Сац. Спустя семь лет он не захочет входить в эту реку (то бишь оперу Чайковского) еще раз – новую постановку делает лауреат бертмановского конкурса режиссеров «Нано-опера» Сергей Новиков.
На пресс-конференции перед премьерой Бертман с умилением вспоминал свою первую работу в самодеятельной студии на тогдашней улице Герцена, перечисляя знаменитых столичных чиновников от медицины, которые некогда дурачились в его студенческих экзерсизах: медик, певшая тогда Марту, позже занимала пост главного педиатра Москвы, а врач, исполнявший партию Водемона – позицию замминистра здравоохранения.
Видимо, традицию решили продолжить – нынешнюю «Иоланту» в «Геликоне» делает не менее высокопоставленный чиновник: Сергей Новиков – начальник управления в Администрации российского президента, для которого опера – хобби, хотя и достаточно серьезное (на его счету помимо участия в конкурсе режиссеров – уже несколько постановок).
А какой спрос с любителя? Наверно, никакого, если бы он инсценировал в каком-нибудь ДК в недрах Старой площади на радость родственникам и сослуживцам. Но коли уж ему предоставлена сцена знаменитого столичного театра – то и разговор неминуемо приобретает другой оборот.
Что же предложил столичным любителям оперы глава президентского управления по общественным проектам? Гламурный отель на французской ривьере (а где же еще? ведь Рене – король Прованса!) с многочисленными девицами, разодетыми по пляжному (в шортики, купальники, панамы и солнцезащитные очки), буквально живущими в своих гаджетах.
Действие перенесено в наши дни, а напоминанием о французском средневековье являются необязательные готические элементы декораций – например, кроватка Иоланты, более походящая на реликварий. Полукруглый пандус (сценографы Александр Купалян и Глеб Мухаметлатыпов), обращенный к горному пейзажу на заднике, обильно украшен цветами, а на деревьях установлены видеоэкраны, по которым осуществляется тотальная слежка за территорией замка-отеля.
В число действующий лиц введен странный персонаж, поименованный Музыкантом. Его крошечную партию – для него пару фраз отрезали от партии Лауры – исполняет контратенор Кирилл Новохатько.
Музыкант рьяно отыгрывает роль гея-подружки девиц из иолантиного окружения, хохочет с ними, постоянно селфится – и именно он зачем-то впускает вопреки всем запретам Водемона и Роберта в пределы отеля: видимо, странствующие рыцари приглянулись представителю богемы нетрадиционной ориентации.
За сим музыкальная редакция оперы исчерпывается, если не считать повтора в начале второго действия (одноактная опера разбита на две части, между которыми – длиннющий антракт на радость театрального буфета) финальных аккордов первого – на потребу сериально-тивишному мышлению современного зрителя.
Из мира кино еще было что-то типа хоум-видео на звуках интродукции – отвлекающий от этой таинственной музыки избыточный видеоряд про слепую девочку, обжегшуюся нагретыми на свече ножницами.
Дисгармония между музыкой Чайковского и происходящим на сцене действием – уже можно сказать классическая для режиссерского театра. Неизбывный лирик Чайковский плачет и страдает, или искренне упивается патетикой, а на сцене – развлекаются, стебутся, ерничают, кривляются, жеманничают, хихикают, словом, в общем-то, глумятся над классиком.
Нет, не так чтобы с вызовом, слегонца, не оскорбляя – но слезам его не верят, высокопарная его поэтика им чужда, непонятна и смешна. Впрочем, это уже даже не Новиков – это всегдашний почерк «Геликона», репродуцируемый очень во многих постановках театра.
Финальное прославление света, гимническое и однозначное по настроению, поется ночью, в темноте, при неверном сиянии звезд – какое небо разглядывает при этом прозревшая принцесса, остается только гадать.
Этот последний штрих – своего рода итоговый аккорд концепции спектакля, которая все про то же, про что обычно ставят неверящие в искренность сказки Чайковского – Герца режиссеры: про циничный и злой мир, в котором душевно слепыми являются все, кроме Иоланты.
Избитый прием – уже своего рода нафталин режиссерской оперы, порядком поднадоевший, и самое главное – насквозь лживый по отношению к музыке Чайковского, ее характеру, настроению и смыслу.
На все это с позволения сказать творчество в принципе можно было бы закрыть глаза – ну хотя бы так же, как на гусей в Большом театре. Если поют прекрасно – как Нечаева с Головатенко – то и гусей можно пережить.
Однако «Геликон» – это не Большой, тут публика получает услугу комплексную: к просроченной постановке – такого же качество вокал.
Из квинтета главных персонажей лишь двое были более-менее приемлемы: Ольга Щеглова (Иоланта) и Алексей Дедов (Эбн-Хакиа). У первой незвучный нижний регистр, но неплохие середина и верх, правда, тембральной насыщенности для лирико-драматической партии явно не хватает, голос, особенно ближе к финалу звучит совсем мелко, по-опереточному – хорошо хоть, что без явных дефектов.
Второй за счет колоритной внешности гармоничен в образе мавританского врача, и в принципе с партией справляется, хотя в своей знаменитой арии «Два мира» по-настоящему зажечь так и не смог.
Александр Киселев (Рене), Максим Перебейнос (Роберт) и Виталий Фомин (Водемон) своим пением – напряженным, неровным, местами просто антивокальным – доставили глубокое разочарование.
Добротный аккомпанемент маститого маэстро Евгения Бражника к сожалению лишен подлинной лирики и живого дыхания изумительного мелодизма Петра Ильича: такое впечатление, что за дирижерским пультом – не русский музыкант, а немецкий капельмейстер, четко и бесстрастно отбивающий такт в маршевом характере.
Возможно, это помогало собрать партитуру и обеспечить динамизм музыкально-драматического развития, но необходимое обаяние свежести и искренности было утрачено совершенно – более непоэтичной «Иоланты» трудно себе представить.
21 мая 2019 г., "Новости классической музыки"
