День шестнадцатый.+23км.
Там, где Подлип.
Я с утра кофлачи – к костру, пока завтракаем, и в теплые и мягкие ботиночки – шмыг! – быстро. Хотя в них и сыро. Но одно правило я усвоил прочно: «мокрые носки – лучше прожженных!». От природы потею я быстро. На тренировках в своё время я не лодырничал, но и не пытался переусердствовать. Однако, быстро с меня начинало течь ручьём. Тренер, показывая молодым, говорил: «Смотрите, как надо «пахать»». Поэтому, скоро в тисках – ботинках начинает чавкать. Чмокающий пот при ходьбе, конечно, раздражает. Кожа на ногах сморщилась от этого, побелела. Её щиплет. Пластырь к грязным ногам уже не липнет, завязываю его, как бинт. Свой я уже израсходовал весь, теперь – буду чужой. Хромаем все. Я ещё и плачу.
Река всё полноводнее и шире. Уже напоминает нашу Конду.
Перед обедом началась наледь, вода на льду, и периодически стали проваливаться лыжи.
Обед. Томление на рюкзаках, философские беседы. За полдня проехали километров пятнадцать. Вскоре вышли к вагончику на берегу реки.
Там все стены исписаны туристами. Записи с семидесятых годов. Есть нары, печь, стол. На полочке – кулечки с фасолью, спичками, солью и полбулки настоящего хлеба. С удовольствием его истребили, оставив сухарей.
Теплеет, начался подлип. Мы уже в зоне сплошной тайги, снег глубокий, рыхлый, валится. Камус пришлось снять. Противооткаты помогают, но мало. Все мажут лыжи мазью. Больше всего страдают те, кто на Бескидах.
Вконец измаявшись, прошли после обеда всего 2 километра и вышли к заброшенной летней ферме «Юнь–Яха.» Подлип – штука вредная. Липнет даже к пластику. Только чуть остановился – есть, поймал! Ещё три – четыре шага и уже ногу невозможно поднять. На ней килограммов пять мокрого снега налипло. У кого–то даже лыжа с шурупов крепления слетела.
У Вити одна буржуйская лыжа треснула. Её поддерживает камус, поэтому он его не снимает. «Дойду, - говорит, расцелую, если выдержит.»
Ферма «Юнь - Яха» сохранилась получше, чем «Победа».
Пара заметённых, наполовину разграбленных домов без стёкол. Остатки каких – то поилок и других атрибутов скотоводства. Ферма стоит на высоком обрывистом берегу. Не верится, что ещё три дня назад мы шли по голой тундре! Полдома разломано на дрова, а одна комната ещё целая. В двух окнах ещё есть стёкла, и имеется печь. У окна, как раз на полкомнаты, нары, хватит на всех. Поместимся.
Мы уже знаем, что такое «теснота». При растопке выяснилось, что она коптит, но это уже мелочи. Мы сегодня ночуем в тепле! Я с ножовкой пролез по рыхлым метровым сугробам к сараю. Местами пришлось просто подкатываться. Каких - то реек наломал, на что ушла уйма сил. А в каморке – благодать. Еды – навалом, сахар – хоть по пять кубиков кидай! Зуй неприкосновенный спирт на стол мечет – «за подлип». И ведь что, злыдни, делают: достали с Витей курительную трубку, набили её каким-то дорогим, ароматным табаком, и с таким наслаждением посасывают, что еле удержался, чтоб не попросить «ползатяжки».
Счастье – это просто. Ложимся спать. Мысленно уже где–то дома. На Зуя всю ночь сверху капала вода, на худой крыше от печки таял снег.
До посёлка «Горняк» осталось по прямой семнадцать километров. И нам завтра, край, там надо быть! От неё до станции Сивая маска ещё восемь. У многих билеты на самолёт взяты. И запаса денег нет совсем! Но впереди буранный след. Бог не выдаст, свинья не съест. КАЛЯМБА!
