Человеческая память – удивительный дар, данный людям. Иногда в детстве мы сталкиваемся с каким-то событием, но еще не в состоянии полностью осознать произошедшее и понять его правильно. И только спустя годы мы осмысливаем чьи-то слова или поступки, которые не поняли когда-то давно, анализируем их и воспринимаем по-новому. Эти осознанные воспоминания, словно фонарики, включенные в темноте, указывают нам, как надо жить дальше...
Об одной из таких историй, которая оказала на меня большое влияние через много лет после того, как она произошла, я вспоминаю довольно часто.
Поселок Ольгино во времена моего детства был очень тихим и уютным. Почти все жители знали друг друга, многие дружили семьями. Мои дедушка и бабушка прожили там много лет, и, конечно, были знакомы со многими в посёлке. Наш дом стоял совсем недалеко от вокзала, а через несколько дворов от него находился ветхий и таинственный особняк. Так, по крайней мере, казалось мне в детстве. Вокруг этого дома росли старые фруктовые деревья, причудливо изгибая свои ветви. Обитатели этого особняка вызывали во мне фантастические чувства: в доме жила старушка Анна Николаевна со своим любимым пушистым белым котом, и они представлялись мне тогда какими-то загадочными сказочными персонажами. Много лет назад дом был выкрашен, видимо, голубой краской, но с годами она выцвела и приобрела какой-то неопределенный оттенок, что придавало ему еще больше таинственности. Балкон в доме перекосился от времени, и его подпирали снизу два бревна, поставленные вертикально. На перилах балкона неизменно лежала подушка, на которой нежился огромный кот Дымок, как казалось, не менее древний, чем его хозяйка. Кот был ленив и крайне редко спускался со своего "трона". Часто на балконе рядом со своим любимцем можно было увидеть Анну Николаевну. Это была очень старая женщина, ее седые волосы всегда были завязаны в пучок на затылке, она ходила очень медленно: каждый шаг давался ей с огромным трудом. В руке она держала палку, на которую опиралась во время ходьбы. Она носила темные длинные платья, касавшиеся самой земли, что придавало ей сходство с дамами прошлого века, как мне и моей сестре Оле тогда казалось. Несмотря на такую старомодную внешность, голос Анны Николаевны словно забыл о течении времени и был бодрым и энергичным. Она всегда хорошо относилась ко мне и моей сестре. Но, будучи детьми очень эмоциональными и чуткими, мы чувствовали какое-то напряжение в отношениях Анны Николаевны и наших дедушки и бабушки. Что-то было не так, но что? Долгое время мы не решались задать взрослым этот вопрос, пока один случай не прояснил ситуацию.
Однажды я и бабушка возвращались из магазина. Лето только начиналось, была отличная погода, я собирала цветы, росшие около дороги, и показывала их бабушке. Вскоре мы увидели Анну Николаевну, которая медленно шла нам навстречу, опираясь на палку. Поравнявшись с ней, бабушка вежливо кивнула в знак приветствия, и, как мне показалось, хотела идти дальше. Но Анна Николаевна была одинока и стара, и чувствовалось, что ей не хотелось упускать возможность поговорить с кем-то.
- Мария Владимировна, добрый день, как ваши дела, как девочки? Это ваша младшая, Наташа? Сколько ей лет? Уже шесть? Господи, как летит время! Как ваш сын Юра, как Семен Львович? - посыпались на мою бабушку вопросы.
По-детски, не скрывая своего интереса, я разглядывала руки этой старой женщины, ее отполированную палку, лицо, покрытое морщинами, всю ее сгорбленную фигуру и пыталась угадать, сколько же лет прожила на свете эта старушка. Несмотря на ее таинственную внешность, я испытывала к ней самые добрые и теплые чувства, видимо, подсознательно уважая столь преклонный возраст.
«Почему же бабушка так сдержанно отвечает на ее вопросы? Ведь Анна Николаевна всеми интересуется, она такая добрая, конфетами всегда нас с Олей угощает», - думала я, слушая незатейливый разговор двух пожилых женщин и продолжая срывать росшие около дороги цветы. Наконец, все последние новости были обсуждены, и мы с бабушкой, вежливо попрощавшись с собеседницей, двинулись к дому.
Вернувшись домой, я все вспоминала о встрече с Анной Николаевной и решила, наконец, спросить у бабушки, почему она всегда так холодно разговаривает с этой милой старушкой. Когда я зашла на кухню, бабушка готовила суп и нарезала овощи.
- Бабушка, тебе не нравится Анна Николаевна? - с детской непосредственностью задала я наводящий вопрос.
- Ну, почему же не нравится? - улыбнулась бабушка.
- Ты не любишь ее, да? И дедушка не любит, он только здоровается с ней, если увидит на улице, и сразу идет дальше. Ты подолгу с ней не разговариваешь, а ей же, наверное, так скучно. Она же старенькая и добрая: конфетами вкусными нас с Олей угощает. И кот у нее такой красивый. А почему вы с дедушкой ее не любите? - начала приставать я.
Бабушка вдруг перестала резать морковку и повернулась ко мне.
- Да, верно, только откуда ты знаешь это? - рассеянно проговорила она.
- Не знаю... Просто вижу и все. А почему так? – удивленно спросила я.
- Видишь ли... Она когда-то давно поступила нехорошо... Может, поговорим об этом, когда ты подрастешь?
- Почему потом, когда подрасту? А сейчас разве нельзя? Почему?
- Действительно, почему же нельзя?.. Наверное, можно, если ты уже это понимаешь и чувствуешь, - бабушка медленно опустилась на стул. - Просто сложно все это объяснить...
- А ты объясни, я пойму, я уже большая!
- Да, уже большая, - как эхо, повторила бабушка. – Ну что ж, ты права: пожалуй, я могу уже тебе об этом рассказать.
Бабушка отложила нож и овощи. Лицо ее стало очень задумчивым, она говорила, словно взвешивая на невидимых весах каждое слово. Спустя годы я поняла, почему она говорила именно так: ведь мне было всего лишь шесть лет, а рассказать ей нужно было совсем недетскую историю...
- Когда-то давно в нашей стране было такое время, когда один человек мог сказать о другом человеке неправду. Или написать неправду. Это называлось доносом. Человека, о котором написали неправду, могли посадить в тюрьму или убить. Я не смогу тебе сейчас объяснить, почему так случилось, но так было. Наверное, в школе когда-нибудь вам будут говорить об этом, - бабушка как-то невесело усмехнулась. - А люди нашего возраста жили в то время и не по рассказам об этом знали. Столкнулась с этим и наша семья. Мой папа хорошо знал иностранные языки; у нас в доме было много книг на немецком. Он был уже пожилым человеком, когда началось время, о котором я тебе сказала. Анна Николаевна была тогда совсем не дряхлой старушкой, а еще молодой и красивой женщиной. Да-да, тебе это кажется странным, но и она была молодой... Случилось так, что Анна Николаевна написала донос на моего папу. Может быть, она получала что-то за это, а может быть, и нет - я не знаю... Там было написано, что папа - немецкий шпион. И, хотя он был уже очень стар, пришли люди, обыскали наш дом, увидели много книг на иностранных языках и решили, что всё, о чем написано в доносе - правда. Папу забрали в тюрьму, и больше мы его никогда не видели. Нам ничего не говорили, где он, жив ли он... Нам, его девятерым детям и жене, велено было за двое суток собраться и покинуть Ленинград. Мы продали и раздали почти все вещи, всю мебель и сидели в буквальном смысле на чемоданах в пустом доме, когда нам вдруг разрешили остаться. Почему? Я и до сих пор этого не знаю. Только спустя много лет мой брат навел справки в архивах, и выяснилось, что нашего папу расстреляли через несколько дней после ареста. Совсем рядом, в Левашово. Наверное, сначала хотели сохранить ему жизнь, но семью выслать из Ленинграда, а потом решили расстрелять его, а семью оставить в городе – поэтому и разрешили нам остаться в последний момент. Сложно сказать, о чем думали эти люди, которые арестовали отца и вершили чужие судьбы, но, так или иначе, мы остались в родном городе. Вот такая история, - вздохнула бабушка. - Теперь ты понимаешь, почему я и дедушка так холодны с Анной Николаевной?
Я смотрела на бабушку во все глаза и не верила тому, что только что услышала:
- Но откуда вы узнали, что виновата в этом именно Анна Николаевна?
- Ты знаешь, поселок маленький, все друг друга знали. Ни для кого не было секретом, что Анна - доносчица. Ведь получали сведения от доносчиков наши же односельчане, и приходили с обысками и забирали в тюрьму или на расстрел они же. Наверное, один из них неосторожно кому-то сказал, что такие бумаги пишет Анна, а дальше это разнеслось по всему поселку.
- Вы разговаривали с ней когда-нибудь о случившемся?
Бабушка помолчала, а потом ответила:
- Нет. Мы никогда не говорили с ней об этом. И что бы это изменило? Ничего... Но я уверена: Анна не сомневается в том, что нам известен автор доноса. Когда я разговариваю с ней, я чувствую, что она живет под тяжестью своей вины. Она всегда интересуется нашей семьей, она очень с нами любезна, даже чересчур любезна иногда. Но... что сделано, то сделано. Дедушка вообще старается с ней меньше общаться, а я старательно отвечаю на все ее вопросы, поддерживаю с ней разговор: она ведь одинока, я ей сочувствую. Кот и книги - вот и все ее друзья.
- Но как же ты с ней можешь разговаривать после всего произошедшего? Ведь, можно сказать, она убила твоего папу?! - не могла успокоиться я.
Бабушка задумалась.
- Видишь ли, может быть, тебе это странно слышать от меня, но я могу понять, почему она выбрала тогда именно нашего отца. Он был очень стар, он прожил уже свою жизнь. Анна Николаевна, видимо, решила, что лучше пусть погубят его, чем кого-то молодого. Она стояла, наверное, перед выбором: убить старика или убить человека в расцвете сил. И я могу понять ее, хотя и звучит это дико.
Бабушка снова задумалась, а потом произнесла очень спокойно и взвешенно:
- Я хочу, чтобы ты запомнила на всю жизнь вот что. Никогда и никого мы не можем осуждать за поступки, если не были на месте этого человека. Со стороны мы все можем рассуждать: "Так нельзя было делать! Да как она могла!" Но мы не были на месте Анны Николаевны. Видишь ли, в то время у нее был сын, и я думаю, что ее шантажировали сыном. Это значит, что если бы она не написала нужное количество доносов за месяц, убили бы его. Она должна была решить – сохранить жизнь своему сыну или сохранить жизнь чужому человеку. Но мы не были в такой ситуации, и именно поэтому мы не можем ее осуждать. До сих пор не знаю, что бы Я сделала, окажись на её месте. Возможно, стала бы писать и доносы, если бы мне сказали, что убьют моего сына – как знать? Поэтому я с ней и поддерживаю общение, хотя, признаюсь тебе, мне не слишком это приятно... Ты запомнила то, что я тебе сказала? Никогда и никого мы не можем осуждать, если не были на месте этого человека.
- Да, запомнила, - как во сне, повторила я, хотя не очень поняла смысл этой фразы тогда. – Бабушка, а почему Анна Николаевна сейчас живет совсем одна, ты ведь говоришь, что у нее был сын? Где же он?
- Да, был у неё мальчик, - отозвалась бабушка. - Что-то с ним случилось, когда он стал взрослым: то ли погиб в автомобильной катастрофе, то ли убили его – слухи разные ходят, я точно не знаю, что произошло. Но его нет уже много лет – это известно. Кто-то из односельчан утверждает, что это плата Анны перед Богом за убитых по её доносам людей – как знать? Но я считаю, что это не нам, людям, решать; почему-то ИМЕННО ТАК должно было случиться, так распорядилась судьба. А уж почему так - это не люди решают, а тот, кто над ними. Как бы то ни было, я ей очень сочувствую в этом: потерять сына – это ужасное испытание для любой матери, и не нужно копить на неё злость. Всё рассудит Бог; наше дело – жить честно и без злобы в душе, никого не осуждая и принимая жизнь такой, какой она нам дана.
... С тех пор прошло много времени. Не скрою, что после того разговора я долго переживала всю рассказанную мне историю, но время взяло свое, новые впечатления от жизни затмили собой те слова. Они снова возникли в моей памяти в подростковом возрасте, и я по-новому осознала тогда все, о чем рассказала мне бабушка. Эта история живет со мной, я никогда о ней не забываю. Чем старше я становлюсь, тем глубже понимаю те события и те слова, которые услышала в шесть лет. И тем больше я восхищаюсь ее поведением: она, как и ее братья и сестры, смогла понять, принять и простить поступок чужого человека, даже потеряв отца.
«Никогда и никого мы не можем осуждать, если не были на месте этого человека», «Всё рассудит Бог; наше дело – жить честно, без злобы в душе, принимая жизнь такой, какой она нам дана» - иногда повторяю я себе. Эти фразы, словно фонарики, включенные в темноте, указывают мне путь, указывают, как надо жить дальше...