Русская фамилия в названии маленькой лавки сразу бросилась в глаза Ивану Дмитриевичу. И даже не потому, что дело было в Харбине.
В 1946-ом этот китайский город считался наполовину русским. В нём оставались уходившие после гражданской войны через границу в Китай белогвардейцы и их семьи. Здесь вплоть до окончания Великой Отечественной были сконцентрированы основные силы белой эмиграции на востоке от СССР. И чуть ли не каждая вторая-третья лавка носила русское название.
Но слишком уж знакомой показалась Ивану Филатову фамилия на вывеске. Прямо как у одного из его городищенских соседей.
- Вань, - дёрнул он за рукав гимнастёрки своего сына, старшего лейтенанта Советской армии, - давай зайдём на минутку. Авось и вправду он…
В маленькой лавочке не было покупателей. За прилавком стоял, как видно, сам хозяин, серьёзный мужчина в годах. Он поклонился трём вошедшим. В первую очередь обратил внимание на молодого офицера и его маленького сына, в последнюю – на деда. А потому вздрогнул от неожиданности, услышав, как охнул Иван Дмитриевич:
- Пётр Яковлевич, ты ли?…
И обернулся.
Оба ошалевшие они стояли и молча смотрели друг на друга. Затем хозяин лавки вновь перевёл взгляд на офицера, резко развернулся и, не говоря ни слова, вышел.
Филатов был ошарашен таким поведением своего односельчанина, воевавшего в гражданскую на стороне белых и ушедшего вместе с ними. Неужели он не хочет узнать, как за 25 лет изменилась их казачья станица Городищенская? Неужели неинтересны судьбы родных и близких? Ведь он же может передать им весточку с далёкой чужбины!
Жаль. А так хотелось бы рассказать, как он, Иван Филатов приехал в Харбин вместе со своим сыном Иваном Ивановичем. Фронтовиком, прошедшим всю войну, раненым в Праге 9 мая 1945 года, а после выздоровления направленным служить на Дальний Восток.
Рассказать, что в Харбине-то они не задержатся, так как направляется офицер дальше, в район Порт-Артура. И свою семью с собой везёт, - невестку и двух его внучат. И даже их со старухой дома не оставил, а попросились, и взял с собой.
Ведь больше-то не свидимся уже никогда. Что ж ты, Петька, сукин сын, со мной и поговорить не хочешь! Когда ещё кто-то из оренбуржцев к тебе в Харбин попадёт?
К прилавку вышел молодой работник-китаец и, улыбаясь, спросил, чего желают господа.
- Твой хозяин из Городища? – спрашивал его Иван Дмитриевич. – Из-под Оренбурга? Ну, неужели он меня не помнит? Ну, братьев Филатовых. Я ж просто поговорить, рассказать про житьё…
- Вы обознались, - отводя раскосый взгляд, на ломаном русском повторял работник.
- Ладно, бать, пойдём, некогда, - потянул за рукав сын, выводя из лавки обоих своих: и старого, и малого.
Так и не пришлось поговорить «за жизнь». И в те несколько дней, пока семья Филатовых ждала отправки к месту службы в Люшутунь, хозяин харбинской лавочки за прилавком так и не появился.
***
Эту историю мне в конце 2000-х рассказала внучка Ивана Дмитриевича Нина Ивановна Тулинцева, жительница села Городище, расположенного в 60 километрах от Оренбурга.
Она вместе с родителями, дедом и бабушкой три послевоенных года прожила в Китае, где служил её отец. Много разных воспоминаний сохранилось в её памяти, но это почему-то запомнилось особо . Может, потому, что дед, уже вернувшись на родную оренбургскую землю, всё вспоминал того земляка. И лавку с его городищенской фамилией. Какой?
- Да саму-то фамилию я и не запомнила, - грустно улыбнулась Нина Ивановна. – И имя-отчество, может быть, другое. В детстве ведь не стараешься помнить всё подряд. А записей мы никаких не вели. Это сейчас внуки всё рассказать просят, историю станицы восстанавливают. Помню только, дед сильно досадовал на соседа, что говорить с ним не стал. А может, тот испугался, кто знает?
- Сколько же было братьев Филатовых?
- Трое. Сам Иван – старший, а потом – Фёдор и Архип. Но они погибли оба. Фёдор вместе с дутовцами против советской власти воевал. И погиб в конце восемнадцатого года. А Архип, как Иван, был красным партизаном. Его казаки плетьми насмерть запороли. А дедушка живой остался, в колхозе работал при новой власти. Папа дослужился до майора. И демобилизовался по болезни в 1953 году. Тогда-то мы с Дальнего востока в Городище и вернулись.
- А почему дед был «партизаном», а не красноармейцем?
- Да ведь какие у нас в Городище красные? Станица белая была. Это Краснохолм за красных воевал. А наши по большей части за Дутова. Ну, вот, сами видите, в одной семье братья в разные армии шли. Да вы в музей сходите. Все портреты красных партизан там есть. Ещё в советское время оренбургские художники делали. Кого по фотокарточке, кого – так. И дедушка мой там.
В краеведческом музее городищенской средней школы мне многое стало понятно. В том числе и мучавший Ивана Филатова вопрос, почему случайно встретившийся сосед не стал с ним разговаривать.
На одной из стен музея красовались две картины. На первой – конные казаки гонят степью пеших людей со связанными за спиной руками. На другой – кровавая порка на площади села. Здесь я и узнал историю братьев Филатовых.
***
Иван среди них был старшим. Он, единственный из братьев, уже своей семьей обзавёлся.
Иван и убедил самого младшего Архипа в преимуществе советской власти. А вот средний Фёдор на агитацию не поддался, предпочитая, как и вся родня, служить вере, царю и Отечеству.
В Городище, в отличие от соседнего Краснохолма, советы не признавались. Власть была станичная, а время считалось военным. Шёл июль 1918 года. Оренбург хлебом-солью встречал атамана Дутова, а казачьи формирования тем временем окружали красных в станицах.
Собранный ночью, тайно, в бане на окраине села, малый сход тех городищенцев, кто поддерживал советы, постановил выдвинуться на рассвете на помощь большевикам Краснохолма. Выступить пообещали четыре сотни красных казаков. По крайней мере, так утверждали их делегаты на тайном сходе.
Но утром собрались только 37 человек. Из почти 15-ти тысячного населения станицы. В том числе Иван и Архип Филатовы.
Отряд отважно двинулся на Краснохолм, но был окружён, взят в плен и передан городищенскому станичному правлению. Командование давало понять, что наказание отступникам и предателям должна определить станица.
Станичное правление единогласно постановило своих не расстреливать, а назначить наказание в виде публичной порки, приговорив их по закону военного времени к максимальному количеству (сотне) плетей. Дескать, кто выживет, того простим.
Пороли всех одновременно и прилюдно. На центральной площади станицы, у церкви Михаила Архангела. Для гибели обычного человека обычно хватало и полусотни плетей. Но назначавшие меру наказания члены правления, вероятно, давали поправку на то, что односельчане зверствовать не станут. И удары всё-таки будут сдерживать.
Но как было ни было, а лавки, где лежали наказанные были красные от крови. В воздух летели красные ошмётки и кусочки кожи. А по всей площади катились крики и стоны истязаемых. Вой и вопли их близких.
Стоящие со всех сторон зрители, которых обязали наблюдать экзекуцию, угрюмо молчали. Станичный атаман понимал, что среди них должны были быть и те, кто пообещал последовать за отступниками от веры, царя и Отечества, но в последний момент струсил и остался. Потому и потребовал, чтоб наблюдали за поркой все казаки-станичники.
Лежащий на соседней скамье Иван увидел, как безжизненно мотается голова уже мёртвого Архипа. Понял, что младшего брата запороли насмерть. И сообразил, как спастись самому. Вывернулся из-под нагайки на скользкой от крови скамье и, падая на землю, утянул сверху на себя тело младшего брата.
Тем и спасся. Казаки стегали лежавшего сверху, понимая, что тот помер. А нижний пусть себе живёт. Правда, родня до сих пор утверждает, что Фёдор, присутствовавший при порке, пытался вытянуть за пятку своего старшего брата, чтобы его допороли. Еле оттащили. Очень уж он злился на него из-за того, что Архипку с пути истинного сбил. Да и просто красных ненавидел. Даже если красный – брат.
Архипа похоронили. Ивана отдали жене и больше не трогали. А Фёдор погиб осенью того же 1918 года, сражаясь в отряде Дутова.
***
При этой показательной порке присутствовали все мужчины села. Был ли в их числе односельчанин Ивана, встреченный им в Харбине? Конечно, был. Каково же ему было увидеть у себя в лавке выжившего в этой порке красного партизана. Да ещё с маленьким внуком. А главное, - с сыном-офицером, фактически хозяином на этой оккупированной Советской армией китайской территории.
О чём подумал хозяин лавки? О возмездии, нежданно-негаданно явившемся в его жизнь? О своём когда-то сделанном выборе? Или о том, что пора уезжать дальше – в Австралию, в Канаду…