алехандра алехандра
и под этим в земле я
алехандра –
Перевод П. Грушко.
- написано в ее авто эпитафии, на надгробии. Словно короткий, счастливый выдох. Выдох освобождения от жизненных пут.. От некоего тяготения, придуманного ли ею, созданного ли. Бывшего ли на самом деле.
Словно магическое заклинание, круг, волшебный оберег звучат для нее строфы, написанные не за столом, а рядом, на аспидной, грифельной доске, четкими муравьиными бисеринками буквами за многие дни и ночи, бдения, творчества, мучительных грез, не знаешь, как и назвать все это….
Она не признавала себя, своего дара, детства, голоса, тела, внешности, мыслей почерка.
Терзала себя амфетаминами, снотворными, кофе, молчанием, робостью, бессонницей, зеркалами, масками, образами, сменой стиля, ручек, бумаги, любимых авторов.
Из многочисленных «грифельных баллад» и строф, приходящих к ней во сне и наяву, она записывала от силы пятнадцать – двенадцать строчек, короткие, словно выдох, отчаянный и резкий. Так легче было произносить стихи не заикаясь, не задыхаясь от фраз...
Ее подруга и издатель, филолог Ивонн Борделуа вспоминала: «Алехандра говорила буквально с другой стороны языка <…> Присутствовать при ее разговоре было все равно что ехать в поезде, где каждый вагон движется со своей скоростью, окна непредсказуемо мигают, а скрытый и непонятный локомотив уносит тебя, как беззвучный ночной ураган. Гласные растягивались, пошатывались, а все вместе звучало как что-то непоправимо иноязычное».
Этой манерой очаровывались, в нее погружались, вчитывались и вслушивались.
Алехандра, часто - молчаливая, застенчивая, темноволосая, с чуть неправильным, ширококостным лицом, в свои «за тридцать» выглядевшая, как подросток, с огромными глазами, тонкими пальцами, дергающимися уголками рта, имела еще и большое число эпистолярных поклонников и почитателей среди которых были Хулио Кортасар, Энрике Молина, В ее архиве сохранилось множество писем, записных книжек, блокнотов, дневников..
Часть из них - издана, многое – неразобранно. И с первых строк все написанное притягательно, завораживает и чарует, как и «муравьиный», мелкий почерк отличницы, прилежной ученицы…
Начав писать с десяти неполных лет, в двенадцать, при помощи и одобрении родителей, она выпустила свою первую книгу стихотворений, потом было еще несколько с ее личными рисунками. Она училась не только идиш, французскому, английскому, но и рисованию у нескольких крупных художников, посещая школу искусств Хуана Батле Планаса, параллельно с философским факультетом университета в Буэнос – Айресе…. В 1955 года Алехандра выпускает первый крупный сборник стихотворений « Самая чужая земля». В 1956 году еще один: « Последняя чистота». В его заглавии лежит скрытая цитата из любимого ею Артюра РембО, которого она увлеченно переводила в те годы,” Лето в аду”.
В 1962 году выходит самый знаменитый сборник стихотворений «молчаливой инфанты» - как ее иногда называли в прессе - «Древо Дианы».
Тонкие, изящные строфы, разящие порою в самое сердце, отталкивающие мучительные призраки одиночества, смерти, затерянности, ненужности, и вновь - зовущие их:
Знаки
И я всё ещё отваживаюсь любить
звук голоса в омертвевшем времени,
цвет времени на осиротевшей стене.
Мой взгляд все растерял. Так далеко -
просить. Так близко - понимать, чего нет…
(Перевод Павла Грушко.)
Назвать тебя
Вместо стихов о твоём отсутствии -
рисунок, трещина в стене,
нечто на ветру, горький привкус.
С открытыми глазами
Кто-то измеряет, рыдая,
пространство рассвета.
Кто-то полосует ножом подушку
в поисках невозможного
для себя покоя.
Ещё один рассвет
Вижу, как надвигаются призраки безмолвия и
отчаяния.
Вслушиваюсь в серые, напряженные голоса
в древнем углу сердца.
Затаенный в этих строфах ритм сбивчивого дыхания, пульса, сердца – чаровал, околдовывал, создавал непередаваемо тонкий рисунок. Будто бы поэтесса работала скальпелем, резцом, ланцетом, отсекая, убирая все ненужное, умаляя собственный голос, делая неслышным собственное пение. Тонкий, тонкий рисунок на папиросной бумаге, едва заметный, ароматный, чуть непонятный, пожелтевший – такое впечатление производят ее стихи. В них магия образов, четких и светоносных до яркости неповторимой, хочется закрыть глаза. Энрико Молина называл дар Писарник
“Собственное свечение, ослепительное и краткое”…
Уехав в начале 1960 – х годов в Париж и неистово, страстно влюбившись в этот город, Алехандра писала статьи о Кортасаре и Борхесе, о французских поэтах и философах: Арто, Мишо, переводила длинные баллады Поля Элюара, немного путаясь в них, смеясь неточностям. Мучаясь от бессоницы, доводящей ее почти до безумия, Алехандра относилась к ней все же как к способу стать иной, заглянуть за иную грань зеркала, мира жизни. Иногда ей все казалось понятным, иногда она уходила в себя еще глубже, сторонясь близких, друзей, общения, посещая психоаналитика, изрывая в клоочтя письма, черновики, дневники, рисуя на стенах, посуде, ткани…
Борис Дубин пишет о ней:
«Сюрреалистическая по образности, лирика Писарник была глубоко экзистенциальной (внутри души) - по истокам. Это было слово, непрестанно и беспощадно испытующее свои возможности, границы и права. А потому навсегда недостижимое, обреченное, цитирую Писарник, “допытываться с помощью написанного, почему главное не поддается словам”. Пытка, как способ существования и способ письма.
Слово, стремящееся не быть всего лишь словом. Еще короче: стремящееся не быть. Его единственная (и та самая, “последняя”) цель - немота: “...молчание как та сказочная маленькая хижина, которую находят в лесу заблудившиеся дети”. Автодиагноз из дневника: “Потеряю разум, если скажу. Потеряю жизнь, если смолчу”. И еще оттуда же: “Самая большая тайна моей жизни: почему я не кончаю с собой” …
Она покончила с собой в 1972 году, в Буэнос Айресе, 25 сентября. Приняв большую дозу снотворного. Пережив славу и тишину, получив несколько престижных премий по литературе, увидев себя в образе Маги – волшебной женщины - мифа из романа Хулио Кортасара «Игра в классики».
Он не подтвердил этой легенды, увы, но создал другую – стихи на смерть Алехандры – Флоры Писарник, в которых назвал ее «неукротимая страница по нигдеям». Уподобив ее, тем самым, волшебной, бессмертной Алисе из Зазеркалья, магической фее, легко создающей из слов собственные миры.
АЛЕХАНДРА
Поскольку Аида нет, ты, конечно, там,
в этом последнем отеле, последнем сне,
неукротимая странница по нигдеям.
Без пожитков и документов,
вместо обола протягивая тетрадь
или цветной карандашик.
- Возьми, перевозчик, дороже тебе не платили
за вход к Великим Прозрачным,
в сад, где ждала Алиса.
Он был прав. Несомненно… Аида нет. Для Поэтов. Они живут в собственных садах. В собственном раю. Вопреки всему. и вся. И всем.
