9 мая ушел из жизни мой первый учитель. Художник, готовивший меня в институт, — Владимир Леонидович Шишков.
Работал он в основном в экспрессивном абстракционизме — так обозвали этот стиль американские галереи.
Сам Шишков говорил:
"Что может быть реальнее треугольника?"
И нам не советовал смотреть свои работы — нам это для поступления не полезно. Очень не любил, когда мы приносили мало рисунков, удивлялся , рассчитываем ли мы вообще поступить.
Про себя говорил, что он ленивый во всем, кроме рисования. В одно из воскресений, когда мы занимались, радостно сообщил, что он подмел пол: разметал все по углам. В обеденный перерыв пил чай с двумя бутербродами с сыром. Когда ему сказали, что вредно есть всухомятку, он очень удивился: " я же с чаем".
На прощание повторял грустные, но с нотой надежды в голосе: "трудитесь!" Как Паскаль он понимал, что верить выгоднее, но говорил, что сам не верит.
У меня есть оттиск, который он подарил , когда мы пришли к нему после поступления:
Он очень любил рисовать и жить. Упокой, Господи , его добрую душу.
*
Умер Владимир Шишков. В институте мы шутили, что когда рисуешь он всё время стоит за плечом.
Последнее время разговаривал с ним один раз в году, поздравлял с днем рождения. Думал о нем каждый день, примерно столько же, сколько рисовал. Шёл непрерывный диалог, спорили даже. Это был, конечно, воображаемый Шишков. С живым, кажется, последний раз виделся в коптевском суде, где 10 лет назад шёл процесс уволенных преподавателей, лучших в Полиграфе — Косынкин, Шишков.
Сидели рядом на лавочке в зале суда, говорили об искусстве, он был неестественно спокоен. Процесс шёл удачно, во многом благодаря героической Саше Александра Парушина.
Мы с Андреем Кортовичем, конечно же, предложили Шишкову выпить пива после заседания. Он отказался, у него было давление, он поехал домой и там помирал, как потом выяснилось.
Мудаки, травившие его целый год, до сих пор живы, успешны, уважаемы в своей области.
Казалось, что ему, отшельнику, каждый день творившему в тишине мастерской, всё это должно быть безразлично, но нет. Преподавание было его социализацией. Как художник он был почитаем в узком кругу профессионалов, как препод — всеми, кто хоть раз слышал его разборы, разносы.
— Поругайте, Владимир Леонидович. — Это запросто, вот похвалить сложнее.
Ругал так, что хотелось слушать бесконечно. Теперь, вот, всё. Остаётся только воображаемый, стоит за спиной, смотрит.