Никита Сергеевич Хрущёв, как известно, об этом фильме отзывался очень неодобрительно, а Веронику, главную героиню, охарактеризовал одним плохим словом на шипящую букву. Когда в пятьдесят восьмом фильм взял главный приз в Каннах, советская пресса об этом писала без восторга: мол, вял и взял, бывает. Как-то было всем неловко.
В советских (да и в постсоветских) описаниях фильма говорится, что Вероника изменила ушедшему на фронт жениху, уступив настойчивости подлеца-пианиста Марка и выйдя за него замуж. А ведь это самый тёмный момент фильма, который "замяли для ясности".
Что касается ухаживаний Марка - фактически происходит изнасилование; конечно, оно происходит за кадром, но не составляет труда догадаться, к чему идёт дело. Эпизод сделан (визуально, музыкально и монтажно) слишком изысканно и действует на зрителя гипнотически: авианалёт, врывающийся в комнату свет, бешеная игра на пианино, звон разбитого стекла, вздымающиеся шторы, упоительные пощёчины; "нет! нет! нет!" - и он тащит её, обессилевшую, в глубину квартиры, не получив никакого "да" или "может быть". Если посмотреть по кадрам - это стресс, а не согласие.
Тем не менее с пятьдесят седьмого года Вероника считается изменницей. Почему она после изнасилования вышла замуж за Марка - можно только догадываться (в пьесе Розова тоже в этом месте пробел); возможно, по бабьему своему неразумию - она ведь уже была "испорчена". Секс был? Был. При каких обстоятельствах - дело десятое. Замужество было узакониванием позора.
На самом деле преступление её (в частности, перед Хрущёвым) состояло не в измене. Просто оно плохо формулировалось: Вероника не была скверным человеком, но она была маленькой обывательницей, которая не произносила никаких пламенных речей и вообще вяло болела за общее дело. А война встала ей поперёк горла потому, что испортила её личную маленькую жизнь. И в среде благородных советских интеллигентов Вероника выглядела чужеродным элементом, причём сама это подчёркивала, сочетая самоуничижение с лёгкой надменностью. Конечно, страдания её перепахали, и к концу фильма она стала другой.
Фантастическая операторская работа Урусевского сделала фильм культовым, но, похоже, не только она (в «Неотправленном письме», следующем фильме Калатозова, Урусевский работал не хуже, однако фильм получился плохой). Было в «Журавлях» нечто, что зацепило и советских, и европейских зрителей: именно личная, частная, неизбывная вина, которая не уйдёт, даже если ты станешь самым чистым, нравственным человеком и обнимешь всех вернувшихся с войны. Невозможно объясниться, оправдаться перед мёртвым, вымолить прощение, - до мёртвого не достучаться. Когда ты совершал свои ошибки, он, возможно, уже был мёртв. Вероника до конца жизни будет смотреть на себя глазами погибшего жениха - и не получит прощения, поскольку у него даже нет претензий. Зрители пятидесятых годов, помнившие войну, брали на себя эту функцию: они прощали. И себя - тоже.
Также см.: Забытая роль Олега Борисова. Нетипичный фронтовик.
Человек, получивший за одну роль два "Оскара". Больше такого не было.
