Безжалостный к массовому читателю «неисторический роман» вызывает либо восхищение, либо раздражение. В организации языка и оформления Евгений Водолазкин далеко не новатор – модернисты XX века уже давно освоили ироничную имитацию древних текстов, а в играх со временем видны следы гипертекстуальных инструментов постмодернистов. Нет, в этом роман не свеж и даже не провокационен. Разве только здесь с великой харизматичной силой затронуто своё, родное, средневековое, богоискательное.
Водолазкин покусился на светоносную архаику древнерусской литературы и корпуса житийных памятников в частности. Может даже показаться, что он с высоты огромного интеллекта пародирует наивную поэтику жизнеописаний православных святых, порой уходивших в сторону апокрифичного приключенческого творчества, особенно в позднем средневековье. Не без улыбки, порой и усмешки, но писатель всё же бережно переносит отшлифованные временем приёмы в современный текст. Именно чтобы доказать – тогда знали, как говорить о Боге, вопрошать без сомнения, спорить без богоборчества.
Роман будто тугая пружина. Вбирая по пути наблюдения, отсылки, конструктивные элементы в их взаимосвязи, в финале чтения остаёшься в таком же насыщенном напряжении. Но чтобы говорить о произведении, нужно эту пружину раскручивать в обратном направлении, рискуя растерять детали, перемешать их в нечто, утрачивающее совокупный смысл.
Игра с древнерусской стилистикой у Водолазкина неотделима от его концепции времени. В тексте она не единожды проговаривается на разные лады – от средневековых философских представлений до современных научных открытий. Из этого самое главное – времени не существует. Накопленный веками духовный и житейский опыт представляет собой проекцию, работающую в обе стороны. Учёные изучают древность, а древние провидят будущих, особенно самих этих учёных. Один из центральных мотивов романа – ожидание конца света и расчёт его даты, понимаемое читателями как несостоятельное. Из этого рождается ирония и сокращается дистанция между нравственными принципами разных времён. Дикие, нецивилизованные, тёмные обитатели средневековья оказываются гораздо прямее и красочнее рафинированных жителей XX века. Речевые игры, смешивающие старинные интонации с современной лексикой и образом мышления дают комический эффект, но в выгодную сторону оттеняют именно средневековых юродивых, старцев и других мизераблей, населявших неустроенные просторы русской земли.
Другая сторона времени воплощена в основном двигательном механизме сюжета. Главный герой Арсений, потеряв возлюбленную и ребёнка, отдаёт свою жизнь во искупление греха, превращая её в житие. Обладая необъятным даром целительства, Арсений отрекается от себя. В смертной оболочке он создает вечность, неподвластную мирской суете, нравственным законам, социализации. И это оказывается созвучным христианским представлениям о святости.
Несправедливости и страдания, немыслимые для мирского человека, вызывают живое сочувствие к герою. И это одно из ценнейших достижений Водолазкина. Интеллектуальные игры, лихие ребусы насыщенного знаниями и умениями филологического сознания как раз и могут вызывать отторжение, обиду от не сопричастности к отсутствию примитивной логики и домашней литературной гармонии. Но и это читается как приём. Обретение покоя через самые острые, смертельно опасные, выталкивающие из комфорта события в судьбе Арсения видятся не как наказание, а стремление к пониманию Бога ради самого стремления. Ведь спасителем и подвижником его делают окружающие люди, своей верой предоставляя и забирая дар целительства. И это тоже очень проникновенное и рельефное развитие темы русского богоискательства между волей и верой.
И, конечно же, роман требует опыта и настроения. В 2014 году, после первого знакомства с произведением, понимание было то же, а вот экспрессия совсем другая: «Хочется назвать этот роман глянцем в мире интеллектуальной прозы без псевдофилософии и домашних рецептов счастья. Но Водолазкин с таким упоением купается в подсказанной его научным гением форме, что содержание размывается, делается необязательным. С первых же строк тут пиршество для тех, кто хотя бы каким-то образом сталкивался с древнерусской литературой и филологией – еще бы текст не был разделен на слова, тогда можно было бы прийти в абсолютный экстаз. Биография, жизнь героя превращается в житие, то есть, Водолазкин как бы ставит эксперимент, пытаясь реконструировать интуитивный ход мысли и пера средневековых писателей. При этом он стилизует и европейский литературный пласт, связанный с развитием торговых путешествий и паломничеств. И, конечно же, шок и невероятное удовольствие от органичной стилистики, то ли сатирически, то ли юродиво завязывающей в узел столетия. Роман об относительности времени и немного о реинкарнации при этом с трепетом выносит на гребень волны православную поэтику и жизнечувствие. На каждой странице сочится боль по Руси, затерявшейся среди мора, лесов, невежества, но кристально чистой и непонятной. Важно, что чудо существует, и оно столь же осязаемо, как и вера. Глубочайшая правда излюбленного русским народом образа праведника, аккумулированная в Арсении - … - Лавре, сворачивает скепсис, перемешивая литературу и науку, вращает угрюмую, справедливую и недалекую людскую массу вокруг собственного же пальца. Так вот в чем глянец – в легкости, умиротворенности романа, в его лукавой утешительности, которая абсолютно неприменима на кухне и в постели. Но читатель всё же в ловушке времени, потому что никогда не решится на ту степень святости, которую достигает заглавный герой. И простит ли Он и то, и другое?»
«Издательство АСТ», «Редакция Елены Шубиной». Москва. 2017. 440 с.