.В белом
плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца правителя вышел прокуратор Апатии Понтуй Пузан.
Больше всего на свете прокуратор ненавидел запах чеснока, который проник казалось в каждый уголок этого дворца, не предвещая ничего хорошего этому дню. Этот запах проник вместе с первой когортой Неспешного легиона, вошедшей в Москальаим, и теперь чесноком пахли розы в саду и кипарисы. Чеснок был лучшим другом прокуратора и не раз спасал ему жизнь, но сейчас его амбре было поистине невыносимо.
" Проклятье, как же раскалывается голова! Невыносимая, изнуряющая, всепоглощающая боль когда-нибудь добьет меня. Идиот, додумался после фалернского налакаться гнусной понтийской бормотухой! "
На мозаичном полу возле фонтана с писающим Геркулесом уже было приготовлено кресло, а секретарь с большим количеством свитков терпеливо ожидал прокуратора. Пузан с страдальческим лицом добрался до кресла и, упав на него, протянул руку в сторону. Секретарь вложил ему в руку пергамент, прокуратор бегло прочитал его и спросил:
— Подследственный из Москальаима? К басманцу дело посылали?
— Да, прокуратор, — ответил секретарь. — Он отказывается давать заключение по делу и смертный приговор Сидидрожиона и направил на ваше утверждение.
Понтуй Пузан состроил кислую мину, тяжело вдохнул и приказал:
— Приведите ко мне обвиняемого.
С площадки сада немедленно выдвинулась группа стражников с арестантом в середине и вступила под колоннаду. Легионеры отступили в разные стороны и взору прокуратора представился человек средних лет в стареньком хитоне, один глаз у него был подбит, а в углу рта запеклась кровь. Страдальческое лицо обвиняемого искажал ужас, ссутулившись он робко переступал с ноги на ногу и оглядывался по сторонам.
— Так это ты призывал разрушить москальаимский Храм Судьбы? — тихо спросил Пузан по-апатийски.
Бедняга, руки которого были связаны сзади, подался всем корпусом вперед и, глядя с надеждой на каменное лицо прокуратора, ответил:
— Ну, что вы, добрый человек, разве мог.....
Но прокуратор, неожиданно оживившись, перебил его со злобой в голосе:
— Это я-то добрый человек?! Найдется ли хоть один глупец во всем Москальаиме, который назовет меня подобным образом? — и обращаясь к секретарю приказал: — Позовите центуриона Виктора Золотую Крысу, пусть он объяснит, что я за человек.
Через некоторое время в колоннаду, как будто закрывая собой восходящее солнце и заставляя окружающих съеживаться под надвигающейся тенью, вступил легендарный центурион Золотая Крыса. На огромном теле его красовалась маленькая голова с невыразительным, бесцветным, казалось бы прозрачным лицом. Легионеры, охраняющие арестанта, еще более отодвинулись и на их лицах отразились страх и презрение.
— Центурион Виктор, — обратился к нему прокуратор, — этот связанный мятежник называет меня " добрым человеком ". Выведите его отсюда и объясните, как ко мне нужно обращаться.
Центурион мотнул головой, и подсудимый покорно поплелся в сад внутреннего двора. Здесь Виктор подошел к арестанту, положил ему правую руку на плечо, а левой резко и коротко ударил по печени. Несчастный охнул, лицо его побелело, и он как подкошенный рухнул на землю. Немного подождав, пока арестант придет в себя, центурион легким движением подбросил его к верху, и придержав, установил его в вертикальном положении.
— Слушай меня внимательно, — пробасил он над ухом подсудимого, — прокуратора называть игемоном, отвечать на вопросы четко и по существу. Тебе понятно?! Или мне еще понадобятся объяснения!
Лицо страдальца исказила гримаса, холодный пот потек по лбу и вискам, а губы еле слышно прошептали:
— Не бей меня больше, пожалуйста! Я все понял.
Когда центурион и арестованный вернулись на место судилища, они обнаружили Понтуй Пузана в совершенно плачевном виде. Обхватив голову руками, он застыл в неподвижном состоянии, как будто любое неосторожное движение могло привести к непоправимым последствиям. Закрыв глаза, прокуратор вспоминал свою любимую Кесарию Лазурную, а невыносимая боль разрушала их. Приоткрыв один глаз и взглянув на подошедших, он проговорил тихо:
— Продолжим. Как имя твое?
— Меня зовут Алешуа, — так же тихо ответил страдалец.
— И прозвище имеешь?
— Невольный.
— Почему такое странное прозвище? — удивленно спросил прокуратор.
— Понимаешь, игемон, — трогательно шмыгнув носом ответил Алешуа, — я очень редко в Москальаиме бываю на свободе. Меня все время почему-то хватают и бросают в темницу — я так устал! Отпустил бы ты меня, игемон.
— Отпущу, — ехидно проговорил Пузан, — только после того, как ответишь на главный вопрос обвинения. Призывал ли ты сжечь москальаимский Храм Судьбы. Врывался ли ты в храм, мешая исполнению главных таинств его: радостно хлопать в ладоши, слушая судьбовещателей, благоговейно мычать, и тихо подремывать успокоившись.
— Нет, нет и еще раз нет, — вскричал Алешуа Невольный. — Разве я похож на умалишенного? Добрые люди, которые донесли на меня, просто не правильно меня поняли.
— Добрые? — ухмыльнулся прокуратор. — Почему ты всех называешь добрыми людьми, злых совсем по твоему нет? А скажи-ка несчастный, к примеру, центурион Золотая Крыса — добрый человек? Видишь у него на пальце золотую печатку с довольно крупным рубином? Эту печатку он присмотрел у одного ювелира, еще когда мы служили с ним в Северной Пальмире. Денег на нее у него не было, но при нем находилась казна подразделения. Так на его пальце появилась печатка, а отсутствие денег в казне объяснил происками пальмирских воров. Целый месяц легионеры хлебали постную похлебку, а центурион получил свое прозвище. Так скажи мне, Алешуа, Золотая Крыса — добрый человек?
— Добрый, добрый, — ответил Невольный, — только.... довольно глупый. И тем добрым людям, что написали донос, я просто рассказывал, что за царством судьбы наступит царство истины.
— Истина.... глупец, что ты понимаешь в истине? — пробурчал недовольно прокуратор. — Истину каждый понимает по своему, а вот от судьбы никуда не уйдешь, и моя — сгнить в этом проклятом городе.
Понтуй Пузану совсем стало плохо, и он вновь закрыл глаза. Сквозь пелену головной боли донеслись до него слова арестанта:
— Истина лишь в том, что ты, игемон, пьешь, как москальаимский сапожник всякое непотребное пойло. Но я помогу тебе и уберу твою боль.
Ошеломленный дерзостью Алешуа, прокуратор вознамерился наорать на него, но приступ новой резкой боли расколол его мозг на две половины.
— Ну, и как же ты это сделаешь? — обреченно спросил он. — Ты может быть врач или маг?
— Дело в том, игемон, что когда -то давно, путешествуя по Египту, я повстречал там греческих алхимиков и научился у них великому искусству дистилляции. Теперь я добываю aqua vitae и вылечу тебя, игемон. Пусть принесут котомку, которую отобрали у меня во время ареста — там в сосуде из египетского стекла находится чудодейственная " вода жизни ". Да.... и.... прикажи принести местное лекарство — квашеную капусту.
Прокуратор бросил красноречивый взгляд на секретаря, и тот бросился исполнять поручение. Проползли такие мучительные минуты, и, вот, держа в руке прозрачную колбу, он рассматривал удивительную жидкость, а на серебряной тарелке лежала горка квашеной капусты.
— Делай так, игемон, — скомандовал Алешуа, — наливаешь половину серебряного кубка, который стоит возле тебя, быстро глотаешь содержимое, и самое главное — ни в коем случае не вдыхай воздух, а иначе в горле у тебя будет Везувий. С капустой ты поймешь, что делать.
Понтуй Пузан налил половину кубка и резко опрокинул содержимое в глотку. Присутствующие, затаив дыхание, не сводили глаз с прокуратора. Игемон вытаращил глаза, булькнул, схватился за горло и затрясся; потом схватил рукой горсть капусты и засунул ее в рот. Яростно жуя капусту, прокуратор продолжал бессмысленно выпучивать глаза, из которых потекли умиротворяющие слезы. Прожевав содержимое рта, Пузан замер, потом тело его обмякло, он закрыл глаза и засопел. А через некоторое время, приплясывая возле Алешуа, он развязывал ему руки, хлопал по плечу, и лез обниматься.
— Слушай, Алешуа, — тараторил прокуратор, — все эти обвинения — чушь собачья, просто собачья чушь! Дайте мне немедленно все эти свитки — я их порву! Стоп, стоп....я говорю.....дай...… дай сюда.... все порву немедленно! Алешуа… главное наладить... этот процесс... алхимический. А вместо тебя.... мы это.... повесим на кресте эту... ну, как ее.... разбойницу эту.....Варвару!
Было всего десять часов утра.