Это произошло в 20-х числах мая (1919 год): ночью мы были разбужены сильной стрельбой в городе, приближавшейся к нам. Моментально поняв, в чем дело, мы были на местах, пулемет вывезен, построены баррикады на улицах. Следовало ожидать приближения каменоломщиков, т. к. мы стояли рядом с тюрьмой, в которой содержалось много большевиков. Не дожидаясь их прихода, мы ликвидировали всех политических в тюрьме. Приблизительно через час мы и остальные части собрались около управления начальника гарнизона, которое находилось почти в центре города, чтобы оттуда начать действовать против ворвавшихся в город. Там я узнал следующее: каменоломщики ночью вышли совершенно не известными нам выходами почти в самом городе недалеко от вокзала, заняли его и продвинулись до фабрики Месаксуди в самом порту, вырезая по дороге всех не успевших бежать от них офицеров и солдат. Но около фабрики Месаксуди стоял 2-й конный Дроздовский полк, на который они наткнулись совершенно для себя неожиданно, и который встретил их надлежащим образом и выгнал до горы Митридат и до кладбища, где они и засели. Приходилось шаг за шагом их выбивать, неся порядочные потери. Они сидели в домах и за разными прикрытиями, зря не стреляли, а вылавливали одиночных людей, их они не щадили. Все они были землисто-желтого цвета, потому что долго сидели под землей без света. По этому цвету кожи можно было сразу определить каменоломщика.
К вечеру город был освобожден — все оставшиеся в живых каменоломщики разбежались, скрываясь по городу. Начались обыски, аресты и расстрелы, брали всех подозрительных, придерживаясь правила: лучше уничтожить десять невинных, чем выпустить одного виновного; заодно был утоплен издатель меньшевистской газеты «Волна», все время писавшей против добровольцев.
Три дня продолжалась эта история и одновременно взрывались последние выходы Аджимушкайской каменоломни. За это время в Керчи было уничтожено до 3000 человек, большей частью евреев. Англичане, бывшие в Керчи, целыми днями бегали со страшно довольными лицами по городу, снимая фотографическими аппаратами повешенных и расстрелянных. Можно с уверенностью сказать, что почти ни один из сидевших в каменоломнях не удрал. Они были здорово изобретательны в способах скрывания себя, например, двух нашли под полом в комнате, которую занимал командир второго офицерского Дроздовского конного полка, одного — в нашем парке в кустах почти у самой пушки с винтовкой, читавшего газету.
С рассветом мы выступили — с налета взяли первую линию большевистских окопов, забрали пленных и пулеметы (из пленных евреев ликвидировали, остальных отправляли в тыл, распределяли по частям) и пошли дальше, но слишком увлеклись и слишком выскочили вперед наступающей пехоты. Таким образом, мы были с двух сторон окружены, кроме того, против нас действовали красные юнкера — пришлось отступить и выровняться по пехоте. Никогда до того я еще не был под таким обстрелом, как в этот день, казалось, что даже трудно дышать из-за пуль. Батарея все время находилась на уровне лавы (лава — это кавалерийская цепь). Часам к 12 мы выпустили все находившиеся у нас запасы снарядов и уехали в тыл пополняться, через час были уже обратно. В это время спешившиеся наши части никак не могли выбить большевиков из деревни Киять. Батарея подошла, развернулась на расстоянии версты от деревни, снялась с передка — большевики не выдержали огня и бросились бежать. Смешанные эскадроны стали наступать, а батарея, взявшись в передке на галопе, обгоняя цепи, выехала далеко вперед, провожая красных огнем. Никогда не забуду этой минуты. Большевиков за этот день прогнали до станицы Сейтлер, но ее не занимали, а ночевали в деревне Киять, поджидая пехоту, занявшую в этот день Феодосию и Владиславовку.
