Центр Москвы, старое кирпичное здание. У входа курит мужчина в полотенце и пуховике. Он разморенно смотрит куда-то далеко, в самый корень бытия. Слежу за его взглядом — ничего такого, просто забор напротив. Я пожимаю плечами и захожу внутрь, здесь пахнет ладаном, веником и чем-то мокрым. На втором этаже неширокой лестницы появляются первые массивные деревянные двери с большой табличкой «Баня. Женское отделение».
Внутри ресепшн. Вполне себе обычный. Плачу деньги, получаю ключ от шкафчика, пока все как в фитнесе.
Но вот дальше… Дальше, уже в полотенце, я попадаю в большой зал со столами, вокруг которых диваны с высокими спинками. А на диванах…женщины. Всех возрастов, национальностей, культур и социальных статусов. По разные стороны одной и той же спинки дивана сидят ботоксные подруги и бурятские женщины в трёх поколениях. Разморенные жаром, расслабленные голые тела кое-как прикрыты простынками и полотенцами. Дамы вполголоса болтают, попивают минералку или пиво, и почти никто не держит в руках телефон — слишком лень. Это царство женского расслабления. Царство женской безопасности. Будто звери на водопое, женщины даже не глядят друг на друга. Одна я жадно всматриваюсь в каждого персонажа, но им слишком лень как-то на меня реагировать.
Наконец, в конце зала нахожу стол подруг, таких же разморенных и ленивых. Я интересуюсь, когда пойдём париться, и где тут хамам. «Скоро», — отвечают подруги, поглядывая на какой-то массивный колокол напротив. Лена ведёт меня на экскурсию в моечную. Большой светлый зал, мощеный кафельной мозаикой, с длинными рядами маленьких кафельных столиков для тазов и веников. Здесь могут одновременно мыться не меньше 40 женщин. От этой мысли меня передергивает, и я тороплюсь догнать Лену. В конце моечной открывается дверь, из неё выпадают несколько голых мокрых тел в банных шапках. «Там парная», — поясняет Лена. Я понимаю, что хамама не будет. Лена смотрит на мою голову: «шапку надо будет купить, на будущее», и крутит мне тюрбан из своего запасного полотенца. Я не сопротивляюсь, хотя сомневаюсь, что у бани без хамама есть будущее в моей жизни. Через несколько минут в зал выходит почти голая женщина. Почти, на ее голове тоже завязано полотенце — старое, вафельное, потерявшее цвет. Женщина бьет в рынду и кричит: девочки, лежачая готова! «Что готово?», — спрашиваю. «Пойдём!» — хватает меня за руку Лена и тащит в пыщащую жаром пасть парной. Здесь начинается самое интересное.
Кирпичная печь в два этажа, двухметровая лестница к деревянному полку под потолком. Лена забегает наверх, снимает с себя полотенце, занимает место в углу и укладывается прямо на пол. Я стыдливо стаскиваю своё полотенце и устраиваюсь рядом, уговаривая себя, что это просто новый опыт.
Через минуту весь полок забит и устлан голыми женскими телами всех оттенков, возрастов и степеней дряблости или подтянутости. Пахнет какими-то травами. В парную входит почти голая женщина — банщица. Нет, Банщица. Мощная, дородная тетка с округлым животом, красным телом и щедрой открытой улыбкой. Все ее тело стремится вниз, к земле, и только уголки улыбки взмывают вверх, делая образ Банщицы каким-то уютным и надежным.
Последней в парную заводят увешанную золотом старуху непонятной народности и усаживают на лестнице. «Все здесь?» — спрашивает Банщица, наглухо закрывает дверь и начинает ритуал. Она открывает дверцу печи и один за другим закидывает ковши ароматной воды в самое пекло. Пекло шипит, шкворчит и морщится, плюётся облачками пара. Банщица поднимается наверх и разгоняет пар простыней. Только ей позволено стоять здесь в полный рост, остальным — лишь ползать. Но мы и не пытаемся. Банщица машет простыней, и с каждым ее движением жар становится все сильнее. Она три раза мощно бьет простынью об пол и спускается вниз, чтобы подлить ещё несколько ковшей. Жар опускается и придавливает тело к деревянному настилу. Но Банщица снова взбегает на самый верх и машет над нами дубовыми вениками. Каждая говорит: «спасибо», и каждому она отвечает: «на здоровье, девочки». Я начинаю подозревать здесь четкий, известный всем, кроме меня, ритуал. Банщица снова сбегает вниз и снова открывает дверь печи. «Здоровья во все органы» — и ковш в печь. Меня все сильнее припечатывает к полоку. «Счастья во все углы!» — хлоп ещё ковш. Кажется, ещё чуть жарче, и сознание покинет меня. «И денег во все карманы!» — последний ковш отправляется в печь. Сознание отступает. На каждое ее пожелание женщины слабо отвечают: «спасиииибо». И Банщица уходит.
Теперь время останавливается. Мы погружаемся в марево. Здесь не разговаривают и не двигаются. Некоторое время мы просто лежим, прислушиваясь к своим телам, которые жадно впитывают ароматный жар. Кто-то шевельнулся, и по мне пронеслась обжигающая волна кипящего воздуха. Время тоже разморило. Оно лежит на голых животах и грудях. И вдруг это зрелище становится…прекрасным. Эта мозаика розовых и красных и коричневых животов, сосков, ног и спин. В жару пара женские тела расслабляются, расправляются и излучают какую-то особую энергию. Все вокруг пышет и наполняется какой-то необъяснимой, странной женской мощью. Единым пространством. Здесь разворачивается невидимое и спрятанное в быту женское «ЭХ». Здесь можно. ЭЭХ! В общем мареве уже трудно отличить одно тело от другого. Их так много. Такие разные и такие похожие.
Потихоньку, одна за другой, женщины ползут к лестнице и скрываются внизу.
Наконец, и я не выдерживаю. В голове шумит, я шатаюсь, спускаюсь и выпадаю в моечную. Этот недавно пустой зал теперь наполнен женщинами. Они трут, скребут, скоблят себя и друг друга. Женщины трут своих матерей, сестёр и подруг. Свои и чужие животы и спины. Посреди моечной огромное запотевшее зеркало, но до него никому нет дела. Женщины заняты, они счищают с себя старую кожу, но делают это так яростно, будто вместе с ней уходит что-то ещё ненужное. Ритуал превращается в сакральное действо, а женщины — в странное разношерстное племя. Они обмазываются глиной и масками, кофе и солью, рисуют кистями глиняные полосы и узоры друг на друге, пока не устают и не выходят, наконец, к диванам, чтобы перевести дух перед следующим парением. Я тоже тру, стираю ладони солевым скрабом. Кажется, на моих пальцах больше нет отпечатков. Лена давно потерялась из вида…
Я устаю, лениво прикрываю своё распаренное розовое тело полотенцем и растекаюсь на диване.
Когда пойдём париться? — спрашивают за соседним столом. «Скоро», разморенно отвечает ей подруга и поглядывает на колокол.
После 4 таких кругов я вылетаю на улицу. Я жду Лену и думаю об этом странном племени наверху. Хочется есть и жить. И ловить снежинки языком. И думать о сегодня и о завтра. Мимо проходит человек, прослеживает мой взгляд, уставленный в забор напротив, пожимает плечами и заходит в баню.
Я улыбаюсь.