Испокон веков повелось, что тролли считаются мерзкими, уродливыми и пугающими. При том так же испокон веков повелось, что мнения троллей на сей счет никто особенно не спрашивает, и чувствами их не интересуется.
Вот, рыцарь, чье имя в почтенном тролльем семействе предпочитали не упоминать, разве подумал пожалеть чувства бабушки-троллихи, когда отказывал ей в принятии более чем щедрых предложений сватовства?
Нет, конечно. И уродливой называл, и мерзкой, и жуткой, и отвратительной! А ведь будь она людского рода, или, там, эльфячьей мордой какой, то как бы над ней не поиздевалась природа, он был бы безукоризненно вежлив!
А тролли что… У троллей-то чувств нет. Троллиха влюбиться не может, да и дитя свое любить тоже. Так что когда юной девушке-троллю Хураше пришелся по сердцу оруженосец из людей, она даже и не думала ему об этом сообщить.
Больно уж ярко она представляла себя на месте горячо любимой бабушки. Больно страшно ей было так же раз за разом получать грубый и злой отказ.
И даже не думала Хураша учесть того, что любимец ее, юноша по имени Михей, от нее не шарахается, времени с ней проводит много, и даже иногда вместе с ней собирает кислые ягоды гоули на болоте, хотя никто из людей в здравом уме их бы есть не стал. Ей думалось, что совсем не обязательно если человек способен с троллихой дружить, он не перейдет на грубость, намекни она по глупости на что-то иное.
И ведь ничего больше-то не мешало! Одни только человечьи предрассудки. А так-то. В обществе троллей лишь старшая в семье должна была выходить замуж за знатного тролля (или эльфа, или человека, или еще какого хобгоблина, это все было не очень важно), а все остальные дочери рода имели право решать свою судьбу без вмешательства родни.
Мезальянсы, конечно, не поощрялись, но младшенькая в семье, где помимо нее было двенадцать сестер и шестеро братьев, не слишком отличалась по статусу от того оруженосца, хоть и любима была безмерно.
И рожать они могли от кого угодно… Впрочем, когда Хураша думала об этом, к серым ее ушам приливала зеленая кровь и они становились совсем темными, как на людских картинах, где они делали троллей такими страшными, что те казались некрасивыми даже троллихам.
Обидно. Всего-то и надо, что родиться троллихой, и уже и влюбиться нормально нельзя. Все одно не поверят, если не повезет, и ты не влюбишься в своего. И еще и гадостей наговорят, бесстыжие.
Так думала Хураша, когда шла на луг по заданию Ширрены, своей одиннадцатой старшей сестры, собирать червей к ужину. Та их накормит мукой, запечет, и будет у всей семьи сытный вкусный ужин. Если, конечно, Хураша поторопится и накопает достаточно.
По дороге, на вытоптанной лесным зверьем тропинке, ее нежданно-негаданно поймал Михей:
— Привет! А меня мой сеньор отпустил в город опять, за хорошую службу. На весь день, представляешь, Рашши?
Она чуть не выронила плотную плетеную корзину, куда собралась складывать семейный ужин. Да и лопату заодно. А потом глупо захлопала своими короткими светло-зелеными ресницами, совсем не такими красивыми, как у человечек. И подумала, что все ее чувства написаны на большом носу картошкой. И все же сумела собраться с духом и ответить.
— И ты вместо города сбежал к нам? А тебя не накажут?
Михей помахал рыжей головой из стороны в сторону. Карие глаза его отчего-то смеялись, но Хураша постаралась отделаться от мысли, что он смеется над ней.
— Да с чего б? Сеньор Дануто человек хороший, глупости всякие про вас не думает. Только просит, чтоб предупреждал, когда к вам бегаю. Я и предупредил. Да и вообще, у нас же не война! Ну чего ты? Не рада меня видеть? — юноша обратил внимания, что Хураша сама не своя.
Того и гляди с ноги на ногу начнет переминаться. Что при ее росте и босых серых ногах смотрелось бы довольно забавно. Она ведь, хоть и девушка, а почти доставала ему до макушки, хотя все девицы-служанки, с которыми Дануто отпраялял его общаться в трактирах, или еще где, едва доставали до плеча, а то и вовсе смотрели в подмышку.
— Что ты, конечно рада. Просто я на луг иду.
— А чего на лугу? И чего ты тащишь и лопату, и корзину одновременно? Дай помогу! Куда нести?
Хураша покраснела. Или, вернее будет сказать, посерела еще больше обычного.
— Тебе противно будет, не надо.
— Да почему? — Михей, казалось, искренне удивился. — Я знаю, ты червей копать идешь. Твоя мама меня кормила как-то раз. Странно, конечно, но вкусно. Она ж их моет и мукой кормит, а не просто так в рот кладет, как у нас рассказывают глупости!
Хураша посерела еще больше. Она не знала, что вездесущее рыжее солнышко ухитрилось уже даже подружиться с ее мамой. А еще она улыбнулась. Получалось, маме он поверил больше, чем своим, и ничего плохого ей не сказал. Иначе она бы сказала Хураше больше с ним не общаться. Но ведь не сказала же!
— Я не знала, что ты у нас пообедать успел. Ну… раз не противно, то пойдем.
Михей, как истинный будущий рыцарь, тут же отобрал у своей дамы и лопату, и корзину. Потом подумал, сбегал к ее дяде Треллану, который обычно всякий инвентарь, вроде лопат и вил, выдавал, и вернулся уже с двумя лопатами. Хураше оставалось только удивляться, когда он успел подружиться со всем ее семейством.
Пока они шли на луг, Михей успел множество раз ее рассмешить, ухитрился, несмотря на свою ношу, одной рукой нарвать ей букет из разных трав, и постоянно что-то говорил веселое-веселое. Хураша особенно не слушала, что конкретно он говорил, просто наслаждалась мелодичным юношеским голосом.
Смотрела, как солнце делает его рыжую голову золотой. И как холщовая рубаха-безрукавка впивается иногда ему в плечи, а он даже и внимания не обращает. И как щурит иногда большие карие глаза. А еще отвечала невпопад и вздыхала тихонечко, стараясь ничем себя не выдать.
На лугу вдвоем они управились вдвое быстрее, пока земля еще не успела высохнуть после недавнего дождя, и вернулись перемазанные влажной землей с ног до головы.
У Михея даже в волосах как-то запутался земляной ком. И разве стоит удивляться, что Ширрена, большая мудрая и веселая замужняя троллиха, поблагодарив и сестру, и Михея, отправила обоих на речку, в порядок себя приводить? И посмотрела своими болотными глазами хитро-хитро, прямо на Михея. А тот возьми ей и подмигни!
Хураше оставалось только тереть свой многострадальный большой нос, и удивляться, что случилось с ее строгой сестрой. Никогда она ни с кем так себя не вела!
И только дошагав до вечерней речки, прогретой летним солнышком, настоящим, а не рыжим, она вдруг сообразила две вещи: во-первых, Михей нес сменную одежду, выданную ему сестрой.
А во-вторых, это что ж получается, она перед ним… раздеться должна?! И Ширрена это допустила? Хураша снова посерела с головы до пяток.
Обнажение у троллей, в отличии от людей, постыдным не считалось, но вдруг он все-таки сочтет ее некрасивой?! Нет, не скажет конечно, он же добрый, и все понимает, и вон, даже червей ел, но ведь подумать-то может! И никак ты не проверишь, что там в его рыжей голове…
Михей, ясное дело, снова подметил замешательство подруги, и тихо рассмеялся:
— Ты стесняешься, да? Так ты скажи, я отвернусь. Я ж не эльфячий маг, в голову твою красивущую не загляну, Рашши!
И смотрел при этом как-то хитро-хитро, словно все мысли юной троллихи были написаны на лбу. Или выложены ее же светло-болотными волосами.
— К-красивущую? — из всей фразы она уловила всего одно слово и переспросила, голосом совершенно неуверенным.
— А какую еще-то? — простодушно полюбопытствовал рыжий оруженосец. — У тебя же волосы, как луговая трава прям. И мягкие такие же только помыть надо. Так что…
И толкнул ее в реку, после чего скинул рубашку и штаны и поплыл за ней. Чтоб не утонула ненароком. Хураше только и оставалось, что рассмеяться. И притопить обнаглевшего оруженосца.
Так что возвращались они вдвоем, мокрые, счастливые, и совершенно уже друг друга не стесняющиеся. А чтоб жизнь медом не казалась, Михею убежать вскоре после ужина с большим тролльим семейством пришлось. А то сеньор-то волнуется…
От автора:
Если хотите продолжение истории или нечто подобное — ставьте лайки, подписывайтесь и пишите об этом в комментариях. Возможно, я напишу что-нибудь специально для вас!