И вот на третий день выхожу на бульвар, беру себе кофе у эфиопа в кафе, объясняясь жестами, сажусь на скамеечку, закуриваю — и смотрю на дом напротив...
А там в окне висит жёлтый флаг с изображением короны, — а под ним надпись.
Глотнул кофе, гляжу автоматически, и вдруг буквы ожили — и сказали мне "Мошиах". Я поглядел назад, — а там написано "сдерот" — дальше, на здании с арочными окнами "бейт-кнессет". Алфавит пришёл в движение — вернее, пришёл в движение мой мозг. И речь проходящих перестала быть фоновым шумом — слух стал выхватывать знакомые семитские корни.
Я аж вскочил с места.
Запахи ворвались — пахло глицинией, пахло незнакомыми цветами, едой из ресторана, тем самым кофе, духами, собаками, ароматными палочками — всё как полагается в южном городе, и растворилась тошнотворное тянущее чувство "под ложечкой", что началось с посадки в самолёт.
Тут я впервые, говоря по-бакински, "вкусно покушал" — в первый день я не мог есть вообще, во второй съел плов, — но он мне показался ватой, а тут, наконец, открылся аппетит. Еда тут просто сумасшедшая. Впрочем, примерно такая же, как готовят на Кавказе — с небольшими отличиями.
К вечеру я уже покупал кофе у того же негра на чистом иврите.
Кстати, я заметил, что гадости про эфиопов пишут совсем уж конченые гнусные каракатицы, исполненные человеконенавистничества — вот, к примеру, блогерша-графоманша Жанна Свет задыхалась в ЖЖ:
"приехали, понаехали, наше правительство попустительствует" и т.д.
Потом, правда, к сочинской олимпиаде она выкладывала парные унитазы без перегородки, и утверждала, что в России так принято — и вообще, есть на свете люди, которым всё равно, кого ненавидеть.
Все эфиопы, которых я встретил, были весьма милы и произвели приятное впечатление, и смотрелись культурнее оной блогерши раз, наверное, в 49.
Арабы работали в Макдональдсе — (Макдональдсы в Тель-Авиве невкусные). Тоже никакого гнетущего впечатления не произвели — ну, арабы и арабы.
Впервые в жизни видел целующихся мужиков и в ужасе перешёл на другую сторону улицы.
Видел и религиозных — один жил над нами и здоровался — такой приземистый, круглолицый и улыбчивый ребинька в лапсердаке, кроссовках и с редкой седой бородкой.
Но особенно поразил другой — тот шёл по улице Бар-Кохба — толпа обтекала его с двух сторон, а он шагал, заложив руки за спину, весь в чёрном, в чёрных же штиблетах, высокий, с меня ростом худой старик с огромным носом и мрачными чёрными глазами, словно окружёнными нефтяными озёрами, — такие лица встречаются на Кавказе, у армян, например — прямой, как палка, он глядел прямо перед собой, и тель-авивский утренний бриз развевал его белые, как снег, бороду и пейсы.
И среди ашкеназских старичков в шортах и маечках, среди стаек чирикающих девушек, среди бесконечных скейтеров и роллеров — он смотрелся, как выходец из другого времени, — как автомобиль типа "Испано-Сюизы", отделанный деревом дорогих пород, среди современных дэу и субар.
И тут я подумал — если я смогу снова когда-нибудь сесть на самолёт, и если я сюда, предположим, перееду жить — я хочу быть именно таким, и никаким иначе.
В общем, это всё, что я хотел вам сказать за Израиль. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ