Во дворах Потаповского переулка – инсталляция. Старая выцветшая фотография, мама и двух дочек и надпись: “Чистые пруды, 1968 г”. Эту работу сделал художник Иван Симонов в рамках арт-проекта #маленькиелюди в память о жизни своего семьи близ Чистопрудного бульвара.
Ольга Симонова
Дом
Мы жили Потаповский переулке, доме 5, кв 28. Поселились здесь в 67 году, когда мне было 6 лет. Переехали с Пролетарки, сделали обмен с родственницей. Когда приехали, я сразу пошла в первый класс в 313-ю школу. Первые 2 года там отучилась, а потом нас объединили с другой, 612-й, ближе к Маросейке.
Участок под дом 5 в Потаповском в конце XIX века принадлежал Агриппине Абрикосовой, но ранее здесь находилась большая усадьба Татариновых. Дом для Абрикосовых построил архитектор Червенко. Знаменитой семье также принадлежал дом № 6, что напротив. Однако, к 1911 году дела Абрикосовых пришли в упадок, и владельцем участка стало страховое общество «Якорь», которое входило в десятку крупнейших страховых компаний России. Специально для «Якоря» архитектор Отто фон Дессин возвел шестиэтажный доходный дом (Потаповский, 5, стр. 4 – прим. ред.)
Справа и слева нашего двора стояли трехэтажные невысокие домики, а в глубине вот этот доходный высокий дом с лифтом, с чугунными лестницами, перилами. Мы жили в одном из трехэтажных домиков, а том, что справа.
Во дворе у нас стояла небольшая клумба, росли липы. За домом мы играли всё время, обегали большой дом. Там было страшно, потому что не было проходного двора. Всё было закрыто кирпичной стеной (сегодня кто-то проломил стену, пройти нельзя, но спрыгнуть к дом 12 по Чистопрудному можно – прим. ред.) У стены мы делали секретики. Бумажки, бусинки красивые, рисуночки раскапывали землю, стеклом сверху накрывали, присыпали землей, и потом мы друг к другу показывали.
Разметешь землю, а там красиво, как в калейдоскопе!
У нас был дворник-татарин, как и везде в Москве тогда. Мы его очень боялись, потому что он говорил: «Я вашим родителям расскажу, что вы тут озорничаете!» Мы всегда были под его присмотром.
«Пойдем я тебе покажу секретик»
«Ух ты!»
«А вот мой!»
«Ты только никому не говори, что это мой секретик»
На месте, где Ваня сделал инсталляцию с нашей фотографией, деревянные ворота и гаражи. Но их гораздо позже там милиция сделала. Там находился закрытый клуб, и нам дворник говорил: «Смотрите, если хорошо себя будете вести, пущу вас в клуб» В свое время, видимо, это был красный уголок. В клубе стояло старое разбитое пианино, была сцена, стулья. Мы так укрывались в дождливую погоду.
Зимой, когда всё было завалено снегом, в углу двора строили огромную ледяную крепость. Высокий дом у нас получался! Забирались внутрь, свечки зажигали, с помойки перетаскивали табуретки и сидели шептались.
Мы жили на первом этаже. Комната наша 20 кв. м. с высокими потолками, широченными каменными подоконниками двойными окнами – расстояние между двумя рамами позволяло использовать его как холодильник зимой. Мама туда ставила кастрюли, заморозку разную. Я всё время сидела на огромном подоконнике и смотрела во двор.
Родители для удобства перегородили нашу комнату, получилось несколько маленьких пространств. При входе в комнату справа стояла вешалка для верхней одежды и холодильник, который мы позже купили в кредит. А слева – шкаф. Наверху шкафа папа прибил гвоздик и натянул то ли леску, то ли веревку за холодильник, а мама сшила шторку. Получалось так: маленькая прихожая, потом шторка, за ней комната. В комнате справа стоял мой диван. В ногах у меня потом появился телевизор, тоже кредитный, простенький, маленький. У окна стоял стол. Слева – трельяж и секретер. Секретер тоже был куплен в кредит. Счастье всей семьи, потому что и книжные полки были, и посуду можно было поставить. Но главное: у секретера откидывать дверца, и на ней я делала уроки, а передо мной на полках стояли все мои тетрадки и учебники. Дальше секретера стоял еще один шкаф, между ними тоже была натянута веревкой с шторкой. Там, в закуточке, была кровать мамы с папой, торшер и кресло. Когда родилась сестрёнка, появилась маленькая кроватка.
Квартира мне казалась огромной! Паркет, потолки высоченные. Меня, ребёнка, всё устраивало, мне всё нравилось. Коридор огромный, можно бегать. Правда, страшно было выходить ночью в туалет. Спасало, что выключатель располагался аккурат над нашей дверью. Я открывала дверь, быстро кидалась на стенку и включала свет в коридоре, и спокойно могла идти.
Туалет и ванная – большая комната. Слева раковина с холодной водой. Справа – загородка щитовая, но не до потолка, от потолка ещё метр-полтора, и дверка в туалет. За другой перегородкой – ванная. По утрам всей семьей туда заходили, как оккупанты: кто в туалет, кто умываться холодной водой. Очередь была. У нас занимал папа. Когда время подходило, мама нас будила.
Освежителей воздуха тогда еще не было, поэтому в туалете лежали газеты, старые тетрадки и спички. Каждый, выходя, поджигал бумажку. Туалетной бумаги тоже не было. Войдешь нечаянно, слышишь, кто-то бумажкой шуршит: «А, значит занято» Кто-то сидит, потирает бумажку, помягче чтоб была.
В доме были дежурства. Сколько членов семьи, столько недель убирали места общего пользования. С 7 лет мне давали веник, мама уходила на работу и говорила: «Оля, ты должна подмести коридор и нашу комнату убрать». Когда возвращалась вечером домой, мыла плиту. В кухне стоял огромный бак алюминиевый для отходов. Дежурные накрывали его крышкой и выносили.
С улицы, с Потаповского переулка, был подъезд, который закрыли во время войны, когда в дом переселили ещё одну семью. Поэтому мы все ходили через черный вход со двора, через кухню заходили. В доме было 7 квартир. Но жило 8 семей, потому что угловая квартира была двухкомнатная, и там жила большая семья: водитель автобуса с женой, в возрасте, их дети и внуки.
На большой кухне стояли две плиты. Хозяйки выходили на кухню и начинали готовить. Кто-то с кем-то дружил, с кем-то не дружил. Кто-то сразу уходил, когда кто-то приходил. Постиранные вещи развешивали на веревках, протянутых через всю кухню, высоко-высоко, под потолком. У каждой семьи своя верёвка, на чужую не вешали. У мамы была длинная бамбуковая палочка, которой она ловко накидывала и расправляла белье на веревке. Я любовалась, как она это делала, и однажды мне тоже дали попробовать, но я не дотянулась.
Cоседи
Жила у нас соседка, ровесница моей мамы, достаточно молодая женщина с дочкой. Дочка – очень талантливая девочка. Занималась в клубе юного зоолога в Сокольниках. С лошадьми возилась. Когда возвращалась домой, проходила через кухню и говорила: «Понюхайте, понюхайте все как от меня лошадью пахнет!» Соседи, конечно, сразу кричали: «Ирочка, иди, иди, помойся!» Но она была в восторге. В итоге закончила МГУ, стала биологом. Мы связывались с ней несколько лет назад, она сказала, что ее внук в той же нашей 612 школе учился.
Еще одна соседка была с непростой историей. Поговаривали, графских кровей. Была репрессирована и реабилитирована. Очень интеллигентная женщина, достойно всегда держалась, было сразу видно и образование, и культуру, и породу. Однажды она нас, девчонок со двора, пригласила к себе в гости. Незадолго до смерти ее это было. Разрешила нам шляпки, перчатки, платьица примерить. Девчонки сразу стали наряжаться. Но мне было неловко в чужих вещах рыться, и я просто сидела и наблюдала. Она подарила тогда мне капроновые перчатки, коротенькие, очень красивые. У мамы моей они долго хранились, надо поискать, наверняка, и сейчас еще живы.
Окрестности
Как-то возвращались из школы, а нам не дают пройти по Сверчкову переулку. «Стойте-стойте» Кино снимали: бегут беспризорники, а за ними дворняги. Фильм назывался «Брат мой».
В Сверчков мама послала меня за растительным маслом и в бакалею. Прямо напротив школы из окна торговали. Высоко было до него, поэтому сделали несколько ступенек и деревянный помост. Продавщица, когда подавала мне большую бутыль масла, заткнутую в газету, приговаривала: «Детонька, неси аккуратно, не гуляй нигде, а то разобьёшь. Ладошку давай сюда». Всю сдачу от копейки до копейки возвращала: «Ты только донести до дома» И я – тюк-тюк – с этой бутылкой домой.
На углу ближе к Маросейке, где 612-я школа, стояла бочка с квасом и с молоком.
Очень любили подарки друг другу делать. На все дни рождения ходили в «Книжный мир» на Лубянку («Библиоглобус» – прим ред.) и покупали книжки друг другу. Целое событие: пойти, выбрать, купить!
Бегали в Армянский переулок, у нас там подружка жила – Алла Розенфельд, из старой еврейской семьи. В переулке всё время пахло чем-то кислым. Мы не могли понять, что такое. Оказалось, в подвалах разливали ни то коньяк, ни то вино. Обожали кондитерскую на углу Армянского и Покровки (наше любимое место – прим. ред.), юбилейное печенье покупали. Кондитерская удивительная была! Юбилейное печенье было лучшим подарком.
Всей семьей прогуливались на другую сторону, на улицу Кирова, через Кривоколенный. Там чайный дом Перлова, знаменитый, красивый, с драконами. Мама брала кофе. При нас прям мололи его. Ходили туда, как в музей
Зимой катались на коньках на Чистых. Причём так: коньки были почти у всех из проката, и если ты не успел взять в октябре, в декабре-январе было уже поздно. Так как мы жили не богато, не всегда могли себе позволить взять коньки на два-три месяца вперед. Поэтому я просила коньки у друзей.
На лыжах катались в Сокольниках. Помню однажды случай, было мне лет 12, 5 класс, мы шли зимой к метро «Чистые пруды» с лыжами через Архангельский, тогда – Телеграфный, а в это время в Меншиковой башне была служба. Мы дурехи, в спортивных костюмах с лыжами этими, пошли посмотреть, что же там такое происходит. Никогда раньше в храме я не была. Вдруг выскочил какой-то калека, стал на нас замахиваться, прогонять, кричал.
Переезд
В 1974 году мы переехали в Чертаново. Мама поторопилась. Папа работал на Петровке, 38, ему предложили квартиру. Мама, видно, так замучилась жить в наших 20 метрах, что уцепилась за первую же возможность улучшить условия. Говорила: «Не будем дожидаться пока нас расселят, поедем сейчас».
Однако, я решила что буду продолжать учиться в 612 школе. Весь седьмой класс ездила, а в 8-м уже не смогла. Было очень тяжело физически. Несколько раз падала в обмороки утром в битком переполненных автобусах, в метро, и родители решили перевести меня в местную школу.
Мне было очень сложно. После знакомых улочек, переулочков, где я всё знала, очутилась в будто в поле. Кругом стройка и грязь. Очень долго не могла привыкнуть. Но потом с ребятами сдружились в школе, чуть-чуть обжили местность, но всё равно Чистые пруды для нашей семьи – место силы. Дочка моя, хоть и не жила там никогда, говорит: «Когда настроение плохое, я еду к тебе на малую родину, в твое детство». И правда, чуть-чуть там погуляешь, и уже совершенно по-другому ощущаешь себя.
Иван Симонов, #маленькиелюди
«Маленькие люди» – про значимость каждого человека в городе, самодостаточность личной истории.
Инсталляция в Потаповском была сделала в апреле 2018 г. Сама фотография 1968 г. За мамой, бабушкой и тетей тот самый большой доходный дом. Инсталляция находится у гаражей во дворе маминого дома, но уже выцвела. Чуть ниже есть еще одна – девочке играют во дворе – основе маминого фото тоже 1968 года.
В 2017 году умерла бабушка, тетя переехала в Америку. Их больше нет в пространстве Москвы. Это навело на мысль о скоротечности жизни и памяти.
Работа в Потаповском – отпечаток в памяти, который впоследствии выцветает. Искажение, которое происходит с работой, выгорание, не запланировано, но для идеи так даже лучше. Человек становится призраком в городе, а потом исчезает.
Я специально сделал подпись, чтоб осталась какая-то зацепка, отсылка к пониманию ситуации, к дате. В прошлом году, кстати, фотографиям исполнилось 50 лет. Всё символично.
Когда работал над второй инсталляцией по маминой детской фотографии, ко мне подошли местные ребята, начали расспрашивать, что я делаю, зачем, почему. Я рассказал, что здесь в 68 году моя мама играла с ее подружками. Она попросили их сфотографировать на фоне работы. Когда дети видят изображения своих ровесников, им сразу становится интересно. Думаю, так возникает преемственность, связь времен и поколений внутри города.8
Беседовала и записала: Ольга Пичугина
Фото: pastvu.com, архив Симоновы
Инстаграм Ивана Симонова: https://www.instagram.com/malenkielydi/
