Давайте вспомним ещё раз, как формируется навык. На этот раз, на примере того, как мы обучались, когда-то, езде на велосипеде. Сначала наши движения были весьма хаотичными и плохо связанными друг с другом, не скоординированными. Выполняли мы их под напряжённым волевым контролем, стремясь к цели – удержать равновесие и проехать хоть немного. По мере массы проб и ошибок, рано или поздно, возникал некий комплекс последовательных действий и обратных реакций, позволявших прокатиться несколько метров. Эти удачные движения сотен мышц нашего тела (образы движения) на уровне нейронных сетей сотен эффекторов и рецепторов соединялись ВРЕМЕННЫМИ синаптическими связями. Значительная часть возникавших связей были лишними для оптимального выполнения общей двигательной задачи, и соответственно мы некоторое время делали массу ненужных, несуразных движений, то падая, то наезжая на препятствия. Но, чем больше было удачных попыток, тем устойчивее становились межнейронные связи, их обеспечившие, и тем больше распадались лишние связи, не приводящие к успешному поведению. И, рано или поздно, мы наработали устойчивый навык езды. Этот новый вид поведения стал автоматическим, отпала необходимость в постоянном самоконтроле, тело как бы «само» стало ехать туда, куда мы запланировали, вернее наш мозг, на основе выработанного навыка научился новому поведению. Теперь нам нужно «включать» контроль этого поведения только для коррекции конкретной цели поведения, либо при появлении новых условий реализации поведения – препятствия и т.п.
Точно так же нарабатываются и речевые навыки (единственное отличие - происходит это при импринтингоподобном состоянии нейронных сетей, о чём я выше уже не раз писал). Тут нужно обратить особое внимание на то, что в речевом поведении точно так же, как и в любом другом, принимают участие десятки мышц. Воспроизведение каждого звука и комплексов звуков – это всегда комплекс сложнейших движений. И эти движения точно так же контролируются системами обратной связи: и от рецепторов в мышцах, которые участвуют в произнесении звуков, и от органов слуха. Дополнительно, почти всегда параллельно вокальной речи в «разговоре» участвует и мимика, дублируя и уточняя смысл сказанного, и даже не редко жестовая система символов. Добавьте к этому ещё и то, что мы рано или поздно овладеваем письменностью. То есть, к работе сотен мышц по производству акустического символа речи добавляется работа десятков мышц по написанию его текстового аналога, и так же – комплексы обратной связи от мышечных рецепторов и ЗРЕНИЯ. А теперь давайте подумаем, где у нас в мозгу «записаны» речевые символы? Где записан звук «А»? Где записана буква «А»? Где и как записано слово, которое я сейчас произнесу: РАЗУМ? Нигде! Нет у нас в «голове» никаких текстов. Нет там и математического языка. Возникает всё это только тогда, когда мы это говорим, слышим, видим, читаем, МЫСЛИМ. Удерживая и контролируя «здесь и сейчас» поведение по говорению, слушанию, письму и мышлению ВОЛЕВЫМ УСИЛИЕМ. А в материи мозга, в его нейросетях существуют только образы ДВИЖЕНИЙ по воспроизводству и рецепции речи (не важно, какой и на какой основе). И больше ничего… И когда мы в редкие минуты нашего существования «мыслим» под контролем воли, как организмы мы просто осуществляем комплексы сложных движений. Всегда и без исключения! Нет мышления без двигательных импульсов к мышцам, осуществляющим коммуникативное поведение. Да, эти импульсы ослаблены и приторможены, чем мы овладеваем успешно в раннем детстве. Вспомните маленьких детей, погружённых в игру. Они постоянно бормочут что-то себе под нос. И вспомните старичков, чей разум уже ослаб: они тоже бормочут как дети. Звук, буква, текст – это физические явления и объекты, которые мы производит. Так же, как мы производим любое другое движение. Это ВНЕШНИЙ продукт нашей жизнедеятельности. Относительно мозга поведение по их производству абсолютно ничем не отличается от любого другого поведения. Ходьбы, бросания камня, езды на велосипеде. И точно так же, как навыки этих действий, будучи наработанными, не требуют постоянного волевого контроля, не требуют постоянного волевого контроля и мыслительные навыки. Из массива речевых навыков и двигательных образов слов, знаков, понятий, последовательностей и характера их взаимодействия (выработанных для оперирования ими в процессе КУЛЬТУРНОЙ ЭВОЛЮЦИИ) в мозге формируется поведенческая реальность, параллельная природной. И для мозга обе реальности абсолютно равноценны. По сути, составляют единое целое. Можно было бы назвать это «виртуальной» реальностью.
Мы сознательно, то есть под контролем воли, не так уж и часто вмешиваемся в существование этой реальности, то есть, строим последовательности из речевых символов, решая какую-то новую (относительно) задачу. Вот как я сейчас, к примеру, когда набираю эти строки. Множество стандартных логических задач, на решение которых тоже выработан навык, решаются мозгом без нашего сознательного участия. Но только манипулирует мозг не с нашими речевыми символами, а с их ДВИГАТЕЛЬНЫМИ ОБРАЗАМИ! И делает это по схемам работы нейросетей, которую я выше не раз описывал, а не по законам нашей ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОЙ логики. Отсюда и так волнующее многих явление ИНСАЙТА, когда решение как бы «всплывает само». Ощутить инсайт может не только высоколобый учёный, которому вдруг приснилась очередная «периодическая система», его ощущали все, кто хоть раз решал хотя бы простенькие задачки на сложение или умножение в уме. Это неясное чувство, что ответ «всплыл» перед глазами (ушами) чуть раньше, чем мы добрались до него, проговаривая алгоритм решения. Оперативное мышление, таким образом, не только осуществляет решение конкретной задачи с помощью культурно-вербальных алгоритмов, но и является неким «программатором», формирующим в нейросетях новые навыки обработки сенсорно-двигательных образов. Собственно, всё описанное выше в этой главе и является разумом, мышлением, рассудком относительно того, что касается работы мозга. Но разум гораздо больше, чем мозг отдельного человека. И, пожалуй, как видно из выше изложенного, разум даже не столько мозг отдельного человека. Мозг, как имел дело с управлением двигательной активностью, так только этим и занимается. Разум – явление культурное. Уже не в первый раз я не могу обойтись без упоминания культуры, настолько мы углубляемся в двуединую суть человеческого вида. Скоро придётся заняться этим явлением вплотную.
Но пока что нужно закончить разговор о разуме и ответить на несколько вопросов.
Выше я упомянул уже, что в редкие минуты мыслительной деятельности мы решаем задачи путём выстраивания последовательностей символов предметов, действий, понятий и взаимодействий этих групп символов. Это очень плохой, медленный способ решения задач. Он даже близко по своим качествам работы не стоит с гениально простеньким способом узнавания рецепторных образов и образов движений, с помощью которых решает задачи мозг. Во-первых – узнавание происходит практически мгновенно (ограничивает только скорость нервного импульса), во вторых, преобразование рецепторного образа в образ двигательный происходит не с помощью какого то последовательного алгоритма, а в фантастически многомерной нейросети, то есть, опять же, очень быстро, учитываются тысячи сигналов от тысяч рецепторов, а значит –факторов и параметров! А вот с помощью последовательных алгоритмов «разума» у нас бы не получилось управлять даже собственным телом. Мы категорически не способны СОЗНАТЕЛЬНО контролировать тысячи различных мышц, при осуществлении самого простого поведенческого акта. Мы управляем телом только через посредничество нейросетей.
Но, если способ решения задач с помощью «нудного бубнежа рассудка» появился и очевидно процветает, то есть даёт особям, им овладевшим явное преимущество в выживании, то значит, есть в нём что-то такое, чего нет у «неразумных» нейросетей? Да. И первое – это очень сильное сжатие информации за счёт «понятий». И само оперирование понятиями. За счёт этого последовательный способ решения некоторых задач особого класса становится даже быстрее, чем решение задач нейросетями.
Нейросети, несмотря на их гениальное устройство, работают по принципу «что вижу, о том пою». Для них существует только ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС. Реальная среда. Да, у нейросетей есть некая свобода экстраполяции «снятого» рецепторами и узнанного образа реальности в пространстве и времени, но такие экстраполяции ничтожны. Предсказать траектории движения тел окружающего пространства в ВИДИМОЙ зоне, или поведение других особей через какое-то небольшое время. Этот недостаток имеет те же причины, что и достоинства нейросетей – они лишь УЗНАЮТ образы. Узнанный образ, разумеется, «цепляет» через нервные связи другие образы данной нейросети, но их там отображено слишком много, и на 10 секундное, скажем, предсказание, слишком много их должно быть активировано. Активация, по мере распространения, по-видимому, ослабевает, и неопределённость предсказания растет тем сильнее, чем более возбуждение рассеивается по хранящимся образам нейросети. Ведь не надо забывать, каждый узнанный образ в норме даёт образ движения, от которого, в свою очередь, приходит ответный образ по обратной связи. За счёт чего и реализуется всё поведение. А тут обратная связь «молчит». Так что, с пространственно-временными экстраполяциями у нейросетей всё весьма печально.
Вот тут то и раскрывается во всей своей полноте значение и смысл появления вербального мышления! На совершенном уровне своего развития в языке появляются понятия пространства и места в нём, понятие ДО и ПОСЛЕ, ВЧЕРА и ЗАВТРА, понятие Я и ОКРУЖАЮЩЕЕ, очень важное понятие ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТИ и ПРИЧИННОСТИ. Причём, понятие последовательности я считаю даже гораздо более важным, чем понятие ВРЕМЕНИ (так как сомневаюсь, что мозг «отсчитывает» время, скорее он именно фиксирует последовательность, что соответствует принципу хранящихся образов). И вот, нейросети начинают работать уже не только с реальными сенсорными и двигательными образами, но и с образами этих символов, манипуляции с ними во время контролируемого мышления создают мыслительные навыки, в том числе навык постоянно фиксировать последовательности речевых (виртуальных) событий, постоянный участник которых понятие «Я». Рождается СОЗНАНИЕ. С неограниченными способностями к экстраполяции и МОДЕЛИРОВАНИЮ по времени и пространству. К ПРОГНОЗУ. Какие преимущества это дало, думаю, не надо объяснять. Человек разумный начал свою историю абсолютного доминирования над другими видами.
Оперируя понятиями времени и пространства разумный вид, прежде всего, меняет и собственное поведение. Появляется поведение с сильно отсроченным результатом. Очень сильно – на часы, дни, годы.
Изготовление орудия охоты, ловушки на зверя, хоть и имеет целью удовлетворение пищевой потребности, непосредственно этого удовлетворения не приносит. Для такого поведения помимо разума необходим ещё и волевой аппарат, с помощью которого особь контролирует и сами мыслительные акты, удерживая их логическую связность, и свою сложную деятельность, направленную на запланированный результат. У животных волевой аппарат развит крайне слабо. Часто с человеческой волей путают настойчивость животного в достижении цели. Это совершенно разные явления, даже противоположные в чём-то. Животное проявляет настойчивость под влияние некой потребности, которую стремится удовлетворить. Тем более, если видит источник этого удовлетворения. Пищу, самку, и т.п. Человеческая же воля даёт особи возможность выполнения весьма сложных действий, как раз отказавшись от немедленного удовлетворения потребности, сильно отсрочив это удовлетворение, хотя, разумеется, мотивами такого сложного поведения остаётся удовлетворение тех же самых потребностей, которые присущи и животным. Пища, комфорт, размножение, доминирование. Волевой аппарат человека – это тот же навык, который формируется в очень раннем детстве посредством приложения к поведению ребёнка внешней воли, то есть, насилия в конечном итоге, со стороны родителей или других особей, когда ребёнку не позволяют удовлетворить какую-то его потребность, пока он не выполнит некие сложные действия. Типичный пример: «давай уберём игрушки, и пойдём гулять». Надо заметить, что это очень сложный момент в воспитании человеческих детей – волевой аппарат будет плохо сформирован и в том случае, если этого вообще не делать, и в том, если «насилие» действительно будет осуществляться в жёсткой, конфликтной форме.
Что стоит за довольно абстрактными словами «волевой аппарат», «воля»? Это не что иное, как торможение и нейронные системы торможения, сосредоточенные в ПРЕФРОНТАЛЬНОЙ КОРЕ. Формирования волевого навыка (навыка актуализации личностью одного какого то поведения с подавлением других), это не что иное как формирование навыка ТОРМОЖЕНИЯ. Мышление, являясь, по сути, очень сложным поведением, требующее соблюдения чёткой последовательности отдельных поведенческих актов было бы невозможно без мощнейшего торможения всех остальных видов поведения во время его реализации. Скорее всего, именно для торможения во время мыслительного поведения нужна нам такая большая кора больших полушарий. Нейросети, связанные с этим обширным механизмом торможения должны проникать во все, практически, центры головного мозга – двигательные, зрительные, слуховые, осязательные и т.п. для обеспечения последовательности поведенческих актов мышления. Думаю, из тех 25% энергии, которые потребляет наш мозг во время максимальной активности, львиная доля тратится именно на торможение.
У животных тоже существуют подобные механизмы. Посмотрите на засадного хищника. К примеру, на кошку. Часами сидит она у норки, и терпеливо ждёт появления мыши. Для обеспечения этого охотничьего поведения тормозятся все остальные. Охотничье поведение в это время ДОМИНИРУЕТ над всеми остальными. Почему? Потому что оно обеспечивает реализацию доминирующей ПОТРЕБНОСТИ. Голода.
Мы, тормозя все формы поведения во время поведения мышления тоже в начале делали это для того, чтобы обеспечить реализацию наших естественных потребностей. В пище, в размножении, в доминировании. Но развитие мышления и соответственно – более сильного торможения сыграло с нами «злую» шутку. Мышление начало формировать ИСКУССТВЕНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ. ЛОЖНЫЕ для мира природы. А развитый аппарат торможения начал тормозить естественные потребности в угоду им, так как путём ВЕРБАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ мы научились делать ложные потребности доминирующими. И это было бы полбеды. Оказалось, что включать наш механизм торможения может не только наше вербальное мышления, но и ЧУЖОЕ. Чужие СЛОВА. Мы все стали управляемы посредством вербальности другими особями нашего стада при помощи нашего замечательного разума. Правда, в разной степени.
По мере усложнения социальных связей уже разумного человечества, и особенно орудийной деятельности, технологий, повседневная деятельность людей принимала всё более сложные формы, отвлечённые, на первый взгляд, от удовлетворения базовых потребностей. Поэтому начали появляться во множестве как бы промежуточные, «вставочные» потребности, имеющие целиком культурный генезис и призванные формировать в сложном поведении людей культурные мотивации, следовать в повседневной жизни порой совершенно антибиологичным нормам поведения. И всё это смогло возникнуть именно потому, что мозг абсолютно не отличает рецепторные и двигательные образы реальной среды от рецепторных и двигательных образов ЯЗЫКА, то есть РАЗУМА, то есть КУЛЬТУРНОЙ (виртуальной) реальности. Получив в детстве разум, спроецированный на него родителями, социумом, культурой, человек, с одной стороны становится одним из «всемогущих», но с другой стороны, как индивидуальность, становится абсолютным пленником социума. А стены его «тюрьмы» выстроены из виртуальных образов, принимаемых его мозгом за реальность.