Что такое современная японская архитектура? Как она формировалась? И куда идет? Об этом по просьбе KIMONO Айгерим Сыздыкова расспросила выдающегося архитектора Кэнго Кума.
Кэнго Кума — один из самых востребованных современных архитекторов Японии. Всемирную известность ему принесли эксперименты с натуральными материалами, чувственный контекстуальный подход к дизайну, в котором диалог объекта с окружением играет главную роль, а также применение традиционных строительных практик. В его портфолио — более сотни проектов, включая туристический центр Асакуса, музей народного искусства Китайской академии искусств в Ханчжоу, музей V&A Dundee в Шотландии. Одним из его последних значимых проектов является Национальный стадион в Токио, строящийся к Олимпиаде-2020.
Кума-сан, вы начали свою карьеру на стыке XX и XXI веков. Опишите, пожалуйста, какова была архитектурная сцена в Японии на тот момент?
1990-е годы в японской истории называются «потерянное десятилетие»: очень мало проектов случалось в то время в Токио. Я был вынужден уехать в провинцию и работал над маломасштабными проектами в плотном сотрудничестве с ремесленниками — и должен признаться, это было для меня большой удачей. В 1990-е очень многое сменилось и в трендах японской архитектуры. Если раньше все пытались проектировать так называемую «кацу кэнтику» — «победную архитектуру», олицетворяющую рост экономики и технический прогресс, бетон и сталь, — то после стала преобладать «архитектура поражения» (термин, внедренный Кума. — Прим. KIMONO), которой свойственно использование природных материалов. Так началась совершенно другая эстетика.
Есть ли проект, созданный в тот период, который дал вам ощущение особого достижения?
Музей Хиросигэ*. Реализация этого музея в 2000 году дала мне уверенность, что я могу двигаться и дальше в выбранном направлении.
Когда в XIX веке произошла индустриализация Японии, влияние Запада привело к конфликту между традиционной архитектурой и новым дизайном. С того самого времени японские дизайнеры ощущали некий кризис самоидентификации. Как вы считаете, этот конфликт по-прежнему существует?
Думаю, его уже нет. В XIX веке шли поиски «подобающего» для Японии стиля, в этом поиске столкнулись две школы — западного классицизма и японской традиции. Но когда в XX веке после Второй мировой войны в Японию пришел модернизм и разрушил все, японский традиционный стиль стал использоваться исключительно для дизайна чайного домика. Большинство же общественных зданий были исполнены модернистами, поэтому война школ была закончена. Но, как я и упомянул ранее, в начале нового столетия дерево, как материал, снова вернулось в моду. Если мы хотим применять дерево, нам нужно обратить свой взгляд на традиционную архитектуру, поэтому постепенно интерес к традиции начинает возрождаться. Я тоже пытаюсь искать у нее подсказки в работе.
Помимо Японии, вы работаете в более чем двадцати странах мира. Я слышала, что вы в первую очередь считаете себя путешественником, а уже потом архитектором. Какой опыт вы получаете в путешествиях?
Когда я путешествую, я стремлюсь изучать местные деревни. Я открыл для себя этот метод еще будучи студентом — в то время большинство моих сверстников были заинтересованы только в журналах. А ведь журналы демонстрируют некую модель для молодых архитекторов, которую они далее копируют. Но если мы забудем о журналах, мы сможем учиться напрямую у деревень, что крайне важно, ведь деревни несут в себе мудрость и опыт.
Каково было ваше впечатление после первого визита в Москву? Что послужило вдохновением в работе над проектом многофункционального жилого комплекса на Кутузовском проспекте**?
Когда я посетил проектную территорию, я был поражен историческим контекстом. В 1950-х годах Кутузовский проспект был важным районом Москвы, там жили известные люди: литературоведы, писатели, художники, и эта атмосфера по-прежнему чувствуется. К тому же рядом течет Москва-река, один их важнейших символов города. Мы поставили перед собой задачу создать связь с рекой — сейчас она плохо ощутима — и проложили пешеходную улицу от Кутузовского проспекта. Кроме этого, мы хотели отнестись с уважением к окружающему пространству, поэтому комплекс зданий градационно снижается к проспекту и реке. Связь проекта с горожанами и природой также очень важна, поэтому в центре заложена открытая парковая зона, своеобразный «магнит» для Москвы. Я вижу этот проект в качестве прототипа мегаполиса будущего, в котором городская среда и природа могут существовать в гармонии.
Как вы считаете, актуален ли сегодня основополагающий принцип архитектуры древних римлян, так называемая триада Витрувия — польза, прочность и красота?
В наше время вместо слова «красота» я бы использовал слово «счастье», так как верю, что архитектура должна приносить счастье.
В своих книгах вы много размышляете об архитектуре, а как вам кажется, какие вопросы будут стоять перед архитекторами будущего?
Главной целью должно стать счастье общества — а не погоня за красотой. Если в XX веке архитекторы были элитой, смотрели сверху вниз на простых людей, то сейчас мы должны существовать внутри общества и стремиться к реализации его счастья.
Какое изречение об архитектуре нашло наибольший отклик в вашем сердце?
Я уважаю слова архитектора Фрэнка Ллойда Райта: на латыни слово «радикальность» исходит от слова «корень». Настоящая радикальность во мне также пришла из моих корней.
***
Текст: Айгерим Сыздыкова
Полную версию статьи читайте в KIMONO №15
Подписывайтесь на наш канал на Яндекс.Дзен и следите за новостями в Facebook / Vkontakte /Instagram
