Из чего, из чего, сделаны эти книжки? Одни черпают из собственной памяти, из прожитого и пережитого, в неразбавленном виде вбухивая все это прямо в текст, другие более осторожны и смешивают, взбалтывая, вымысел и действительность, третьи гоняются не столько за верностью деталям, сколько за правдой общей логики, отражая в вымышленном наиболее типичное, характерное, то что волнует и беспокоит. Три романа – три метода, три разных результата.
«Основано на реальных событиях»
Флэнаган Р. Первое лицо/ Пер. с англ. Е. Петровой. - М.: Эксмо, 2019. - 348 с.
«Основано на реальных событиях». В последнее время эта фраза не выглядит аргументом в пользу книги, чтобы там ни говорили критики и издатели. Скорее это недостаток, чем достоинство. Вот и здесь, сюжетная и идейная предсказуемость – основной изъян книги.
Молодому, начинающему писателю поручают сварганить за полтора месяца автобиографию самого известного афериста Австралии. С него - перо, с автобиографического лица – история. Тот не слишком настроен на сотрудничество. Оно и понятно – кому пришла в голову безумная идея изложить всю правду о жизни жизни. Впрочем, кому-нибудь вообще нужна правда?
Популярная ныне невымышленная доковская проза, в духе которой выполнено «Первое лицо» (в основе сюжета эпизод из писательской карьеры самого Флэнагана) хорошо гармонирует с модной ныне темой расизма. Речь у нас пойдет о неграх, пусть и литературных. А за всем этим замаха на глобальную проблематику – эпоха постправды, как она начиналась и как мы в ней обосновались.
Спору нет, все это интересно. Но книга не получилась. Не только в силу предсказуемости (раз герой пишет эту историю, значит, он справился), но и по причине автобиографизма. Смысл потерялся в деталях, мелкое заслонило крупное. Правда факта (как делается «литература») убила истину. Кошмар запущенного обратного отсчета для героя – деньги кончаются, его жизнь, карьера и брак, готовы взлететь на воздух, изображен весьма убедительно. Но отчего-то не цепляет. Это ж литература, а не бомба, написать столько слов, сколько нужно для сдачи тома в печать – это вопрос не жизни и смерти, а профессионализма. Садись и вали, не стесняйся. Мы живем в мире аферы, где хлам и дерьмо приносят честь, деньги и славу. Написанное и читать-то никто не будет. У героя только-только открываются на это глаза, но мы то это знаем. Как знаем и то, что шедевры не нужны. Задают вопросы, а не отвечают на них, заставляют задуматься, а до добра это не доводит. В романе все верно написано.
«Первое лицо» пестрит афоризмами: «тираж просто так не продашь», «жизнь – это бесконечная выдумка», «у настоящего писателя должны быть грязные руки», «слова уводят от истины, а не приближают к ней». Но книгу они не спасают. С первых страниц понятно, что перед нами история падения. Дальше лишь вопрос деталей как глубоко и в чем конкретно пал герой. При этом, конечно, здесь не поучительная история о том, что продавшись хоть раз, дальше уже идешь по рукам. Это старая мораль. Проблема в другом - в том, что ты продаешь. Раньше это была личность, и, стало быть такого же качества рукопись. Теперь нет ни того, ни другого. Торгуют не людьми, не вдохновеньем, не рукописями, а объемами. Основной страх: «Вдруг кто-нибудь, правда, прочтет?» Но никто не читает, и книга становится событием, бестселлером и т.д.
«Работа заполняет время, отпущенное на нее» - писал когда-то Паркинсон. Некогда это считалось абсурдом. Нынче пустота знаков заполняет и мир реальности, и мир литературы. Это считается нормой.
В целом же отечественный читатель вряд ли найдет в «первом лице» нечто новое. Рассказ «Фантазеры» Носова многие читали в детстве, и, наверное, помнят, что вранье Игоря приносит выгоду много большую, чем выдумки Мишутки и Стасика. Миром правит фантазия, вымысел, воображение и потуги нынешних радетелей доковской прозы, утверждающих, что они обходятся без нее, смехотворны. Просто они врут как Игорь.
Флэнаган пишет важные вещи о выхолащивании художественного начала, искренней фантазии, полета мысли, кризисе худлита, не выдерживающего столкновения с вымышленностью современной реальности и царящей в ней атмосферой безразличия. Но отчего он рассказ об их крахе сам запихивает в оболочку автобиографической прозы, усугубляя ситуацию? Противоречие между симпатиями автора и реальной романной практикой очевидное и для книги просто фатальное. Дикому буйству фантастической действительности окружившей нас в последнее десятилетие следует противопоставить лишь конкретность и остроту и трезвость художественного обобщения, а не публицистические срывы. Тут все настолько ясно, что даже к Бодрийяру не ходи.
Профессиональные христиане: опыт художественного исследования
Мантел Х. Перемена климата/ Пер. с англ. В. Желнинова. - М.: АСТ, 2019. - 384 с.
Общее впечатление от книги Мантел – какая-то она несобранная, разлапистая. Такое впечатление, что автор попытался объять в ней необъятное. Тут тебе и семейный роман (у Тайлер, правда, они какие-то более ладные, подобранные), и повесть о провальном африканском миссионерстве. Любовь к дальним борется с любовью к ближним, ум традиционно не ладит с сердцем и чувствами. Ну и бонус – очерки туземных нравов в Ботсване плюс зарисовки трагического межеумочного положения церкви в ЮАР эпохи апартеида.
Странная книга, в которой, похоже, сами герои задают ход рассказываемой истории, а не она организует их.
При таком разбросе, неудивительно, что связать воедино детские и взрослые, африканские и английские главы Мантел не удалось. Вопрос: а нужно ли? Удивительно, но несколько разваливающаяся конструкция романа довольно удачно отражает общую атмосферу, царящую в семействе профессиональных миссионеров. Есть подтверждение сознательности такого несобранного литературного здания в самом тексте романа. Анне кажется, что дом не имеет собственного центра. Так и есть. В принципе, перед нами не семья, не дом а миссия. И так уж получается, что даже дети с ранних лет наблюдающие как их местожительство превращается в некий симбиоз санатория, КПЗ и психушки, свыкаются с таким положением.
Профессиональное христианство. Правда отдает оно кантовским императивом, где добро делается не в силу доброго расположения, а исключительно из соображений долга. Любовь к человечеству так и не переходит в любовь к человеку. Поэтому о Ральфе, заправляющем христианским фондом, и говорят, что он изучает любовь как научную дисциплину. С другой стороны, откуда ей взяться, этой любви. С родителями, не то чтобы святошами, но довольно упертыми и повернутыми на религиозных предрассудках людьми дела не ладились ни у Ральфа, ни у Анны. Их служение началось с долга и эскапизма, под давлением обстоятельств, и нельзя сказать, чтоб оно завело их в тупик, но не принесло счастья, скорее покой и привычку.
В определенный момент проблематика добра без души, добра без внимания к человеку и понимания его, добра как чистого абстрактного долженствования, выходит в романе на первое место. Поразительная человеческая слепота от большого ума ли, от семейной трагедии или чрезмерной душевности – вот что характеризует Ральфа и Анну.
Но, кажется, это не ведет ни к каким семейным катастрофам даже тогда, когда они кажутся неминуемыми. И у Ральфа, и у Анны ничего не доходит до конца. В этом их слабость, в этом их сила. Поэтому роман имеет открытый финал. Мы знаем начало истории, мы знаем ее продолжение, но финал нам не дано увидеть никогда. В чем-то это довольно символично. Так всегда с христианством и христианами. Вроде бы финал, конец истории, но что-то не дает всему развалиться, христианам разойтись в разные стороны. И огонь человеколюбия тлеет и семейная телега скрипит дальше не то несмотря ни на что, не то благодаря этому же.
Джентльмен елизаветинской эпохи
Фолкс С. Энглби/ Пер. с англ. М. Макаровой. - М.: Синдбад, 2019. - 384 с.
Да «Энглби» чем-то походит на «Коллекционера». В итоге многие, увлекшись криминальным сюжетом, обещанным в аннотации, упустили из виду основное. Самое забавное в этом романе – противоречие между подчеркнуто-индивидуализированным заглавием и обобщенно-символическим смыслом. Хотя это подчеркнуто по ходу текста. Никто не может запомнить в общем-то нетрудную фамилию Майкла, да и сам он ее не жалует, прячась за псевдонимами. Роман об Энгби, который не хочет быть Энглби.
То, на что Джонатану Коу потребовалась замечательная трилогия о Траккалеях, их друзьях, врагах и соседях, Фолкс запихнул в один роман.
«Энглби» - книга не о мальчике из бедной семьи, попавшем в университет и далее сделавшем неплохую карьеру. Это роман о поколении, об Англии, и о том, что случилось с ней за последние полвека. Чтоб понять это окончательно, нужно добраться до последних страниц, там смутное ощущение перерастает в уверенность.
Сюжет с пропажей Дженнифер пришпандорен для современного читателя, неспособного ныне одолеть ни одну книгу, если там нет детектива. Специально для него и Достоевского нынче записали в детективщики. Однако убери детективное начало из «Энглби», в романе не изменится ровным счетом ничего. Потому что убил Энглби эту девицу или нет, как и в «Братьях Карамазовых», не имеет ровно никакого значения. Мог убить. Этого вполне достаточно. Может, это вообще было метафизическое убийство.
А так перед нами легко, стремительно написанная вещь, исповедальная и саркастическая одновременно. Подобно тому, как Норман Спинрад в «Стальной мечте» издевательски препарирует содержание романа о Феррике Яггере в психоаналитическом послесловии, так и здесь первые две трети книги ближе к концу подвергаются фрейдистскому комментированию, не столько разъясняющему, сколько наоборот затуманивающему сказанное героем ранее. Опошляющему, оглупляющему, закрывающему путь к пониманию, в отличие от художественного текста.
Однако, что-то подобное и произошло с историей Британии второй половины XX века. Бедная старушка расцвела в конце 60-х от неумеренных доз всяческой свободы, марихуаны и музыкального подъема от психоделии до глэм-рока (роман – настоящее пиршество для меломана). Затем пришли серые и прагматичные 70-е. после чего Британия окончательно утонула в журналистике и политике, откуда прямая дорога, правильно, в дурдом. Поколение, которое стало ничем – вот об этом речь в романе Фолкса. После железной Мэгги, с которой у героя случилось невнятное интервью, – небытие. До нее - праздность и «большие надежды».
Роман Фолкса, похоже выдуман весь от начала и до конца, если говорить о герое и его жизненной карьере, но в автобиографии вымышленного героя, как ни странно, оказывается слишком много реального и типического как для человека вообще, так и для англичанина периода королевы Елизаветы II в частности.
Сергей Морозов