«Корова убористая!» — цыкнула Зося и тяжко вздохнула. Я расхохоталась — мелко, дробно, с заливами. Вытерла выступившее мокрое-солёное, в уголках глаз. Поправила жабо из алансонских ручных кружев и, отпрянув от поднесённой слишком близко зажигалки, подцепила крошечное пламя на кончик сигариллы. Затянула через мундштук порцию яда. По зале поплыло душистое облачко — ваниль, яблоко и ещё что-то, пряное и с горечью. Подруга, незаметно для окружающих, подтянула резинку чулка. И горестно заметила: «А ведь, сказала, что наденет брючный костюм. Помнишь, у неё есть такой сливовый. Тройка, бюргерская. Из тонкого шевиота. Вот в нём она — как и отлита была. Ни морщинки, ни затяжки! И к натуре подходит. Впритык!»
Гости уже пообвыклись и стали непринуждённо гоношить себе новые связки. Плотско-деловые. Приём организовывался на скору руку, без затей. И по причине внезапной. Оттого, и антураж, и наряды отдавали самодеятельностью. И чётко определённая Зошей дама — как «корова убористая». Ею и гляделась. Платье парчи блестящей, муарами. Туфли скоропостижно ставшие просто «лодочками». После покупки ненадёванные, они опошлились от ранга «лабутены, мать вашу!» До — «удобненько!» Только лишь от всего общего облика владелицы. И здесь, с язвивой Зоськой я была полностью согласна. Не умеешь — не берись. Носи скромный шевиот. Идущего тебе — в кои-то веки! — сливового оттенка. А сияющие в свете лампионов метражи нарядной ткани. Обвивая крупноплодные ягодицы и сиськи. Мечта нищего художника! Несомненно выделяли мадам из толпы. Но и опускали ниже нижнего. Тут же!
Мероприятие собирала не я. И тот, кто этим занимался — уж, точно не был озабочен. Как будут выглядеть приглашённые с точки зрения стилевой. И приличествующей ли поводу. Да и сами они — честно говоря! — шли на «слепые прослушивания». Знали только — где, когда и во сколько. Даже дресс-код не был точно определён, в пригласительных. Не в ватнике — и ладно! И разно*опистость нарядов внушала мысли яркие и непечатные. Но если мужчинам ещё прощались казусы. Не та рубашка, не тот галстук, не те штиблеты. То сия фифа, просто обязана была явиться «леди Макбет, Мценского…» Но, видимо, последняя волна сплетен, оказала слишком убойное влияние. На и без того, поднебесную самооценку. И она промахнулась!
Мы сидели чуть в сторонке, от основных событий. Столики, разбросанные по просторному помещению, в основном гуртились ближе к сценке, с музыкантами. И вся толпень, периодически наливаясь и закусывая, там же и танцевала. И общалась, и кривлялась в лобовых флиртах. Мы — считай бельэтаж — могли наблюдать действо во всех красках и звуках. Акустика — на диво! Просмотр — а****ь! А угол обзора — пристреливали долго и тщательно — не оставлял без внимания ни одного шевеления. Не оставлял ни одного шанса. Проскочить, лобызнуться, зажать, шепнуть, договориться. Да и «видеорегистраторы». Десяток — на метр квадратный. Позволяли разглядывать шабаш без спеха. Всё одно — самые интересные моменты — мимо истории не проскочат.
«А сам-то где? Приехал уже?» — добивая вишенку при «мартинке», спросила Зося. И обвела окрестности взором — «ни один не уйдёт!» Я откинулась на спинку кресла, махнула гарсону рукой — «ещё порцию спиртного!»
«Коляна вижу. Стёпа вон там — на задворках маячит. Сергей Виталич пробегал, маринованный весь. А твоего не вижу. Может и вовсе не явится?!» — заскучала подруга.
«Как это не явится! Думай, что говоришь. Весь сходняк под него. На кой я тогда с Лазурного дёрнулась!» — опровергла я. Наблюдая за манёврами парчёвой красотки. Она уже наклюкалась и липла ко всему мужскому. Однако, и её чело пересекала морщина — «где же главный?.. мой… главный!» Я хмыкнула. Забавно, как причудливо мозг выводит заключения. Ни на чём не основанные. И сам же их подпитывает. Опять таки, из ничего.
В зале возникла движуха. Кто-то крикнул: «Ну, наконец-то! Мы уж…» Возглас затерялся в овациях и пьяных воплях восторга. В дальней части вместительного банкетного завертелась штопором общественность. Кто-то шёл, раздвигая ряды и строи. Попутно чуть обнимая женщин, здороваясь за руки с мужчинами. Отдавая распоряжения, кому-то выговаривая, кого-то подхваливая. Центр мироздания сфокусировался вокруг одного человека. И никто с этим странным явлением не спорил. Как можно!
Фикса в муарах не рванула в общее. Дождалась, когда пришедший минует её. И лишь после этого ухватила за крепкий локоть и подтянула к себе. Правой — за шею, левой — к бедру. И влажными губами прикоснуться к идолу. Он замедлил ход, развернул женщину параллельно маршруту. Перехватил руку одну, другую. Немного подтолкнул, к идущему позади охраннику. И не мешкая проследовал дальше. Достиг середины зала и негромко позвал: «Дорогая. Выходи. К людям. Они заждались тебя. Уж, что только не насочиняли. В твоё отсутствие. Давай же их порадуем!»
Я встала. Одёрнула узкую юбку — мягкая кожа цвета спелой брусники. Подоткнула пальцами шёлковую, густо серую блузку. В пояс, художественно хаотично. Взбила коротко стриженный волос. Выдохнула, кивнула подруге — «ну, с Богом!..» И вышла!.."
Явление последнее.
Те же и жандарм.
Жандарм:
Приехавший по именному повелению из Петербурга чиновник требует вас сей же час к себе. Он остановился в гостинице.
Произнесенные слова поражают как громом всех. Звук изумления единодушно излетает из дамских уст; вся группа, вдруг переменивши положение, остается в окаменении.